А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


- Да, подсолнухи! Что ж я, подсолнухов не знаю? У меня всю жизнь огород был, и подсолнечники я непременно высаживала. Потом семечек нажарю полну сковородку, как оставлю в сенях, так из соседних домов пацаны налетят и все разворуют... Подсолнухи-подсолнухи! - Она вдруг мелко хихикнула. - И, главно дело, в вазе! Андрей знатный художник был, видать: нашел тоже хрызантемы! Кто ж подсолнечники в вазу-то ставит?
- Бабуль, а кроватка? На другой картине точно кроватка была нарисована?
- А кто её знает? Тахта, кроватка... Вроде каморки какой-то и у стены - лежак. Но он не с натуры рисовал, нет: на ихнюю комнату совсем не похоже... Ты в зале-то у них была?
- Где? - рассеяно переспросила я.
- В зале! Где кресла полосатая стоит... Девчушка у них, Иришка, раз красками баловалась и всю обивку подчистую испортила. Пришлось перетягивать. Олюшка, помню, смеялась: "Художница растет!" Она ведь не злая была Олюшка, веселая...
Бабуля снова задумалась, положила очки поверх стопки конвертов и скрестила худенькие ножки в щиколотках. Я тихонько встала и вышла из комнаты.
- Ну что? - зловеще поинтересовался Леха, неожиданно выскочивший из ванной и прижавший меня к стене. - Теперь бабу Таню терроризируешь? Какие ещё сногсшибательные версии закопошились в твоей умной голове?
- Во-первых, не понимаю иронии, которую ты вложил в определение "умной", - с достоинством отозвалась я. - Во-вторых, в моей голове копошатся, как правило, не версии, а мысли. И, в-третьих, не надо устраивать мне допросов: я размышляю чисто для себя и никаких действий предпринимать не собираюсь.
- Да ладно тебе, - проговорил он уже почти миролюбиво, - давай лучше спокойно все обсудим. Мне жутко делается, как подумаю, чего ты опять наколбасить можешь. Ну как? Согласна открыть карты?
- А чего ради? Ради того, чтобы ты потешил свое тщеславие и разнес все мои соображения в пух и прах? Это мои личные мысли, пусть они останутся при мне. Мы скоро уедем в Москву, обо всем об этом постепенно забудем...
Леха недовольно мотнул круглой головой: такой вариант его, похоже, не устраивал:
- Жень, подожди, я так понял: ты Маринку виноватой не считаешь?
Интерес к моему мнению мне польстил: я важно кивнула.
- Но тебе кажется, что ей что-то угрожает?
- Это ты по поводу нашего утреннего разговора, что ли?.. Успокойся, я просто так ляпнула. Не думаю, чтоб за ней гонялся ваш Михайловский маньяк. Персонажей на первой картине было пять? Пять человек и убиты. С чего бы вдруг взяться шестому?.. Если тебе так интересно, мне кажется, что она просто что-то знает. Может быть, покрывает кого-нибудь.
- Ольгу Григорьевну?
- Слушай, Леха, отстань! Я ничего не думаю! У меня и так от всего этого голова пухнет. Одно я знаю точно: если б она была маньяком, то или вовсе не стала бы снимать эти репродукции со стены, либо сняла бы их заблаговременно!
На лестничной площадке хлопнула дверь. Похоже, Елена Тимофеевна возвращалась от соседки. Митрошкин наскоро вытер шею полотенцем, тряхнул мокрой головой, как собака, вылезшая из воды, и, ухватив меня под локоть, поволок в комнату.
- Слушай, но ты ведь только вчера говорила, что надо попытаться спасти доброе имя Маринкиной матери! - зашипел он мне прямо в ухо, как только дверь за нами закрылась.
- А ты и вчера и сегодня рьяно убеждал меня, что не нужно никуда лезть!
- И ты, конечно, так и послушалась?
- Да! Представь себе! А что мне - больше всех надо? Марина молчит значит, честь собственной матери её не особенно волнует, а я буду дергаться, да?
Леха взглянул на меня осуждающе, хотел что-то сказать, но потом махнул рукой, отошел к столу и включил магнитофон. Из колонок зловеще и ритмично зашептало "Yellow".
- Ты решил со мной намеками общаться? - я тоже прошла через комнату и повернула регулятор громкости к отметке "минимум".
- При чем тут намеки?
- Ну как? "Yellow" - желтый. Желтый - цвет Ван Гога. Цвет безумия, если тебе угодно.
- Отстань от меня со своим Ван Гогом! И, вообще, отстань... С тобой невозможно общаться по-человечески! Что у тебя за комплекс такой?! Знаешь, обычно страшные девки пускаются во все тяжкие, чтобы самим себе доказать, что они жуткие красавицы, и их все вокруг хотят. Вот и ты все тщишься себе доказать, что ты - умная!
- Во! А говорил, "без намеков"! - я села на диван и двумя руками расправила край клетчатого пледа.
- Я не то имел ввиду, так что зря обижаешься... А, ну и черт с тобой, обижайся! Думаешь, меня Маринка не волнует? Думаешь, я не заметил, что с ней что-то не то творится? Дурак такой вместе с тобой пришел, чтобы пиццу пожрать и глазами похлопать!.. Ты, кстати, почему-то не обратила внимания на то, что она подозрительно веселая для женщины, которая только что потеряла мать. Такая веселая и непринужденная, что аж скулы сводит! Как будто роль наизусть вызубрила и вывалилась на сцену со стеклянными глазами: об одном думает - лишь бы текст не забыть... И про репродукции так все гладко сошло, будто у неё про них каждый день спрашивают, а она каждый день отвечает. Не растерялась, не спросила: "При чем тут Ван Гог? Вы, вообще, о чем ребята?"
- Все правильно. Но от этого не легче.
- Почему "не легче"?
- Потому что информации, вроде бы, много, а стержня нет. Что мы имеем? Мы точно знаем, что маньяк убил пятерых человек, руководствуясь Ван Гоговскими мотивами. Точно знаем, что три года назад при загадочных обстоятельствах исчез Маринин муж. Знаем, что совсем недавно из больницы пропала её мать, а теперь по городу ходят слухи, что она сошла с ума и прячется по подвалам... С уверенностью процентов в шестьдесят можно утверждать, что у Марины дома висели репродукции Ван Гоговских подсолнухов и его же "Спальни в доме Винсента".
- Ну, ладно, это все понятно. Дальше что? - перебил Леха, присаживаясь рядом.
- Не мешай. Когда я рассуждаю вслух, я сама лучше понимаю... Что еще? Целая куча врачей, замешанных во всей этой истории: врач-кардиолог, врач-гинеколог, какой-то врач - знакомый Галины Александровны. Андрей врач... Как, кстати, была его фамилия?
- Говоров.
- Вот. Андрей Говоров. И его супруга - Марина Говорова, которая тоже работает медсестрой в кардиологии... И как все это вместе склеить абсолютно непонятно.
- По методу твоих любимых паззлов! - язвительно посоветовал Митрошкин, как бы между прочим сжимая мою коленку. - Что к чему подходит, то с тем и соединяй!
- Ага! И получится так же, как когда я перед Новым годом сто одного далматинца собирала. Вроде подберешь уже детальки к двум, трем, четырем собакам, а вместе они никак соединяться не желают. И потом выяснится, что к ушам одного далматинца случайно подошла задница другого, к глазам второго лапы третьего и так далее... Вот поэтому я и говорю, что стержня не хватает.
- Ваша аллегория с собаками понятна, а вот про стержень - все равно как-то не очень.
- Куски не склеиваются! - я высвободила свою коленку и закинула ногу на ногу. - Или они просто, на самом деле, друг с другом не связаны... Вот смотри: что нам дает, например, тема Ван Гога? Картины, репродукции, убийства по картинам, тема безумия... Что сюда укладывается? Городские сплетни про сошедшую с ума Ольгу Григорьевну, репродукции, висевшие у Говоровых в спальне, её ненависть к зятю, убийства... Что "не попадает"? С чего бы Ольге Григорьевне увлечься Ван Гоговской тематикой? Это ведь Андрей был по молодости любителем шататься по музеям, а не она? Во-вторых, таинственное исчезновение самого Андрея, в-третьих, ожог на лице Марины, в-четвертых - то, как она напряглась при упоминании имени Большакова.
- Про ожог повторите ещё раз! - Леха по-школьному поднял руку. - Вы, товарищ, сегодня на эту тему уже заикались, но аудитория так и не поняла, что вас не устраивает.
- То, откуда он взялся. Семейная версия, как говорит баба Таня, несчастный случай на работе. Но Марина ведь не пожарный, не газоэлектросварщик и не химик, который работает со щелочами и кислотами? Она - обычная медсестра, работающая в обыкновенной больнице... А ещё меня не устраивает то, что ожог появился как раз тогда, когда исчез Андрей. Тут можно собрать ещё одного "далматинца" и тоже без всякой уверенности в том, что все "части тела" будут его собственные... Я тебе, конечно, могу рассказать, но при условии, что ты не будешь смеяться?
- Ладно. Не буду, - он кивнул.
- ... Тогда слушай. Если предположить, что ожог не термический, а химический - проще говоря ей в лицо плеснули кислотой - то что тогда получается?
- Что?
- То, что это - бабский метод разборок. Бабы, когда мужиков делят, друг другу в лицо кислотой плещут. И в это же время пропадает Андрей. Можно предположить, что у Марины случился, например, служебный роман с доктором Большаковым, а его супруга взяла и лицо сопернице попортила. Чтоб не повадно было. Андрей обо всем узнал и понял, что простить Марину не сможет, поэтому инсценировал самоубийство и сбежал.
- А не проще развестись было?
- Согласна. Проще... И на этот случай есть другой вариант: Андрей с Мариной вместе влезли в какую-то нехорошую историю - возможно, в подпольный бизнес, касающийся картин, возможно, во что-то еще. Каким-то образом они стали опасны для тех, кто этим бизнесом заправлял, и их решили убрать с дороги. Но чтобы убрать с дороги сильного, решительного мужчину, его нужно убить, а женщине, чтобы заставить её замолчать, достаточно частично подпортить внешность.
- Хорошо. Она уже потеряла мужа, ей уже испортили лицо. Она становится человеком, которому нечего терять. Она делается в десять раз более опасной.
Я покачала головой:
- Ты забыл про ребенка. Марину могли не просто изуродовать, а ещё пригрозить, что так же поступят с девочкой. Любая мать после этого будет сидеть тихо, как мышка, прижавши хвост. Только вот ни Ольга Григорьевна, ни Ван Гог в эту историю не вписываются. Я ещё понимаю, если бы у них на стене подлинные "Подсолнухи" висели - те, что в миллионы долларов оценены... Теперь ясно, что я имела ввиду, когда говорила про стержень?
Магнитофон сухо щелкнул и замолчал. Кассета закончилась. Митрошкин поднялся с дивана и, пошарив на полке, поставил что-то ностальгически-блатное.
- И где ты собираешься искать этот самый стержень? - спросил он, покрутив ручку громкости туда-сюда, и, видимо, решив, что рев, от которого чуть не трескаются колонки - это в самый раз.
- Не знаю, - я вздохнула. - Можно, конечно, попробовать побольше разузнать про её лицо, а если не получится... Ну, тогда - все! Тогда я сдаюсь. Пусть во всем этом разбираются искусствоведы, психиатры и милиция. А мы поедем в Москву, да?..
На следующий день в одиннадцать часов утра я соскочила со ступенек автобуса, остановившегося перед воротами больничного городка. Митрошкина со мной не было. Угрюмый Леха остался дома, вняв таки моим доводам и уверениям, что он будет только мешаться под ногами и испортит всю игру. В полосатом пластиковом пакете, который я держала под мышкой, лежала коробка конфет и свадебный выпуск "Бурды", а на моей физиономии стыла глупая, безмятежная улыбка. Роль счастливой невесты пока давалась мне со скрипом.
Между заснеженными деревьями прогуливалась Алиса. Я ещё издалека узнала её светло-кофейную дубленку и белую, крупной вязки шапочку. Бывшая соседка же на мою крашенную "лису" не обращала внимания до тех пор, пока я не подала голос:
- Эй! Здороваться будем?
- О! - она изумилась. - Какими судьбами? Мы уж не чаяли тебя когда-нибудь ещё увидеть.
- Как живете то?
- Нормально. Что нам сделается? Виктории Павловне контрастный душ отменили, ещё одна тетка тут, из новеньких, спиритизмом увлекается. Мы ночью дух Есенина вызывали, хотели Галину Александровну вызвать, но побоялись...
- Значит, говорят ещё про убийство? - я поправила перчатку и стряхнула снег с рукава полушубка.
- Конечно, говорят. Но уже как-то так, без особого ужаса... А хочешь прикол? Лесников-то ведь так и не съехал, так и живет в профилактории!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57