Корнилов стоял в стороне и следил за действиями своих сотрудников.
- Вы меня узнали? - спросил у Игоря Васильевича Осокин.
Корнилов кивнул и заметил, как порозовели у Осокина щеки. Но Борис Дмитриевич тут же справился со своим смущением и взглянул Корнилову прямо в глаза.
- Вы не подумайте ничего плохого. На рыбалке я потерял записку с вашим адресом.
...Это была старая история. Корнилов последним поездом приехал на Варшавский вокзал с Сиверской, где гостил несколько дней у матери и брата. Метро уже не работало, такси шли в парк. Корнилов "проголосовал", и какой-то сердобольный частник остановил рядом с ним свой "Москвич".
- До Кировского не подбросите? - попросил Игорь Васильевич.
Шофер кивнул на сиденье рядом с собой. В руках Корнилова была удочка. Удобнейшая из удочек - разборная, из трех частей - легкая бамбуковая удочка, которую он очень любил. В дороге они разговорились с водителем о рыбалке. Звали водителя Борис Дмитриевич. Он рассказал, что едет сейчас на дачу. Завтра к нему заглянет старый приятель, они тоже пойдут ловить рыбу на заливе, да только удочкой для приятеля он не успел запастись.
- Могу одолжить, - сделал широкий жест Корнилов. - Но с отдачей. Это моя любимая... Самая добычливая.
Водитель обрадовался.
- Вот уж не знаешь, где найдешь... - сказал он с искренней благодарностью. - Послезавтра я вам ее завезу.
Когда они остановились, переехав Кировский мост, Игорь Васильевич нацарапал на клочке бумаги свой адрес и телефон и с легким сердцем передал водителю. У водителя было мягкое интеллигентное лицо, добрые глаза. Они попрощались. Корнилов вылез из машины и зашагал через сквер к себе домой. И даже не оглянулся на "Москвича". Чтобы не обидеть нового знакомого подозрением. Борис Дмитриевич мог подумать, что он хочет запомнить номер его автомашины...
- Правда, товарищ Корнилов, - тихо сказал Осокин. - Я потерял ту записку. Поверьте мне. Я бы тотчас вернул вашу удочку.
"Неужели и моя фамилия, и имя сразу же улетучились из вашей головы? хотел сказать Корнилов. Но не сказал. Только подумал: - Мне с ним долгие беседы беседовать, еще решит, что из-за удочки придираюсь. Черт с ней, с удочкой. Может, и правда позабыл. Клев хороший начался - все позабудешь".
Он беспечно махнул рукой:
- Ерунда. Не думайте об этом! Удочка - то удочка!
- Все равно неприлично, - поморщился Осокин. - Из-за таких мелочей люди теряют веру друг в друга.
"Хороший заход, - подумал полковник. - Умница, Борис Дмитриевич. Для человека, который знает, что за ним еще и серьезное преступление числится, совсем неплохо".
Воспоминание об истории с удочкой настроило Корнилова на легкий иронический лад, и он даже подумал о том, что допрашивать Осокина нужно именно вот так - легко и непринужденно, может быть, даже чуть-чуть иронично. Он постарался припомнить коллекционеров, с которыми приходилось иметь дело, и сделал вывод, что эту категорию людей природа почему-то обделила чувством юмора. А может быть, это только ему такие попадались?
- Товарищ Корнилов! - вывел полковника из задумчивости голос Осокина. - А ведь та удочка у меня до сих пор цела. На даче.
- Прекрасно, Борис Дмитриевич, - улыбнулся Корнилов. - Будет повод заехать к вам на дачу!
- Конечно!
- Да я шучу. Столько лет прошло... - Он прикинул в уме. Выходило не меньше десяти. И видели друг друга не больше получаса в голубом сумраке белых ночей, а поди ж ты - запомнил. Узнал с первого взгляда. Я-то не в счет - это мой хлеб, а вот товарищ доцент... Зрительная память у него отличная. И сказал, давая понять Осокину, что тема с удочкой исчерпана: Удочки у меня уже получше есть, да только со временем туго.
Поколдовав над пустым багажником, Коршунов попросил Осокина сложить все вещи назад, а сам начал снимать отпечатки пальцев на "Жигулях". Лицо у него было сосредоточенное и сердитое - отпечатков было много, а Корнилов приказал собрать все. "А хоть бы и сто! - сказал он Николаю Михайловичу еще в управлении, когда они собирались к Осокину. - Мне все нужны".
Улучив момент, когда Осокин, склонившись над багажником, аккуратно раскладывал свое барахлишко, Корнилов вопросительно посмотрел на Коршунова. Тот отрицательно покачал головой.
В багажнике и салоне он искал следы крови. Если Осокин, вернувшись за сбитым им мужчиной, увез его на своих "Жигулях", эти следы должны были остаться.
...Через полчаса Коршунов и Лебедев закончили свою работу.
- Поезжайте, - кивнул полковник на "Волгу", - и сразу пришлите назад.
Когда сотрудники уселись в машину и шофер уже включил мотор, Игорь Васильевич поднял руку, прося задержаться, Лебедев открыл дверцу, вопросительно глядя на шефа.
- Скажите в НТО, чтобы экспертизу на кровь сделали молнией. А "пальцы"... - он сделал короткую паузу. - Да вы сами знаете. В первую очередь пускай сравнят с отпечатками Котлукова. - И, склонившись совсем близко к старшему лейтенанту, чтобы не услышал Осокин, дал ему еще одно задание.
- Есть, товарищ полковник! - бодро отрапортовал Лебедев, и Корнилову показалось, что в голосе у него прозвучали озорные нотки.
"Ты бы еще рот до ушей разинул, - с неудовольствием подумал он, каждый дурак догадается, что мы тут театр разыгрываем".
К "театру Корнилова", который, как правило, был экспромтом, сотрудники давно привыкли и восхищались, как удачно он находил моменты для маленького представления, всегда рассчитанного на то, чтобы настроить подследственного на определенный лад или заронить в его душу искру тревоги, которая во время допроса мешала бы ему сосредоточиться, отвлекала от заранее разработанного метода Защиты.
Все, о чем он сказал сейчас Лебедеву, предназначалось для Бориса Дмитриевича Осокина. Лебедев с Коршуновым и так твердо знали свои обязанности.
Машина уехала.
- Ну, что ж, Борис Дмитриевич, - сказал Корнилов, приглядываясь к посуровевшему лицу Осокина. - Если не возражаете, поднимемся к вам. Побеседуем.
- Прошу вас, - показал Осокин на двери подъезда. На лбу у него, над переносьем обозначились две резкие морщины.
Осокин провел его в свой небольшой кабинет, одна стена которого была заставлена книжными шкафами, а на другой, на обтянутых разноцветным бархатом картонах, красовались значки. На каждом картоне, как понял Корнилов, отдельная страна. Картонных этих прямоугольников, напоминающих абстрактные картины, было так много, что Игорь Васильевич даже не попытался их сосчитать.
Они сели друг против друга в удобных, чуть жестковатых креслах перед большим, инкрустированным разными породами дерева, журнальным столиком. Корнилов видел как-то в мебельном магазине такие гарнитуры - два кресла, маленький диванчик и журнальный стол. Кажется, арабские. Жене гарнитур очень понравился, но стоил он так дорого, что Игорь Васильевич взял Олю под руку и увел из магазина...
- Борис Дмитриевич, - сказал Корнилов почти весело, - допрос - дело официальное. Есть некоторые формальности, о которых я должен вас предупредить...
Он упомянул об ответственности за дачу ложных показаний, посвятил Осокина в его права и обязанности, дал расписаться на бланке. И спросил неожиданно:
- Борис Дмитриевич, у вас есть карты Ленинграда и Ленинградской области?
Осокин смотрел на него с удивлением.
- Ну, обыкновенные карты. Вы же автомобилист. Изъездили небось все окрестности за грибами да на рыбалку.
- Есть, конечно, - наконец-то сказал Осокин и, встав с кресла, подошел к письменному столу. Выдвинул один из ящиков, вынул целую пачку потрепанных карт. Начал перебирать их. - Вот! Есть и город и область, - он бросил на журнальный столик пакет.
Корнилов осторожно развернул новенькую карту Ленинграда и, кое-где уже стершуюся на сгибах, карту области.
- А поновее нет?
- Нет. Да к этой я уже привык, - ответил Осокин.
- Ну, что ж, и такая сгодится, - кивнул Корнилов.
Это была его маленькая тайная страсть - разглядывать карты. Угадывать за сотнями всевозможных мелких значков, за едва различимой разницей тонов окраски знакомые деревушки и домики лесников, болотца с небольшими озерами, на которых ему когда-то удавалось ловить рыбу или охотиться.
- Давайте, Борис Дмитриевич, повторим по этой карте ваше путешествие в ночь со второго на третье. До того момента, когда вас угораздило попасть в аварию на "чертовом пятачке"... - Он покачал головой: - До чего удачно окрестил народ это местечко! Действительно, чертов пятачок!
Осокин слушал Корнилова со смешанным чувством - ему казалось, что этот пожилой полковник, опытный, наверное, человек, просто разыгрывает его. Но за таким розыгрышем, за непринужденностью, почти веселыми его разглагольствованиями наверняка кроется скрытая угроза. И эти слова про "пальчики" неведомого ему Котлукова... Что они означают? И кто такой Котлуков? Может быть, сбитый им мужчина? Может быть, жена и права - он не так уж и пострадал и запомнил номер его "Жигулей"? И милиционеры все уже давно знают, только решили поиграть с ним в кошки-мышки.
Корнилов ткнул карандашом в один из коричневых квадратов на улице Чайковского.
- Насколько я разбираюсь в географии - мы сейчас здесь?
Осокин согласно кивнул.
- Выехали вы из дома...
- Нет. Из института. В десять закончилась консультация у абитуриентов. Я позвонил домой, поговорил с дочерью и поехал к приятелю. На Васильевский остров.
- Из института... - повторил Корнилов, выискивая на карте институт. Значит, отсюда, - он ткнул карандашом в пересечение нескольких проспектов, где в маленьком кружке алела буква "М" - метро "Технологический институт". - А где живет ваш приятель?
- На Косой линии. Дом восемнадцать. Номер квартиры вам тоже нужен? Эта история с картой начала раздражать Бориса Дмитриевича, хотя он твердо решил сохранить спокойствие и доброжелательность.
- Да. И номер квартиры. И фамилия вашего друга. И сколько вы у него пробыли... Но только давайте не будем торопиться, Борис Дмитриевич. Побеседуем спокойно, обстоятельно. Это поможет и мне и вам. Время у нас есть. - Он взглянул на часы - было без четверти четыре.
...Со стороны могло показаться, что сошлись два приятеля, давно не видевшие друг друга, и один рассказывает другому о своей недавней поездке на Карельский перешеек. От внимательного наблюдателя, правда, не ускользнула бы одна деталь: у рассказывающего не чувствовалось обычного в таких случаях энтузиазма, так украшающего любой рассказ о путешествии. Даже о таком недалеком.
Осокин говорил спокойно, иногда пускался в подробности, мало интересовавшие Корнилова, но полковник не останавливал его, лишь изредка задавал вопросы: в какое время проехал пост ГАИ в Лахте? Не встретилась ли на пути от Солнечного до Зеленогорска патрульная милицейская машина?
Но он даже не спросил Бориса Дмитриевича о самом главном - не видел ли он на пятьдесят пятом километре человека? Не выскочил ли кто неожиданно из кустов? Корнилов не задал пока ни одного из тех вопросов, которых так боялся Осокин. Зато спросил неожиданно:
- У вас, Борис Дмитриевич, на каком бензине "жигуленок" бегает?
- На семьдесят шестом. Мне поставили прокладку... - И, с вызовом посмотрев на Корнилова, добавил: - Это не преследуется законом?
- Да как вам сказать... Если не покупать за бесценок государственный бензин у водителей грузовиков, то не преследуется.
- Слава богу! - демонстративно вздохнул Осокин. - Я заправляюсь только на бензозаправочных станциях.
- Кстати, а почему у вас в багажнике не было канистры с бензином?
- Перестал возить с собой. Напугал приятель - сказал, что в случае аварии может загореться.
- Вряд ли, - усомнился Корнилов. - Перестраховщик ваш приятель. Все возят с собой канистры. - И быстро, без всякого перехода, спросил: - А где вы заправлялись в ту ночь? Или в то утро?
- Нигде. До нашей дачи - семьдесят. Обратно я ехал Верхне-Выборгским шоссе. Этот путь подлиннее, но ведь бак-то на четыреста километров рассчитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32