Камчатка — это ведь первый часовой пояс в мире, и новый день рождался всего лишь в десяти километрах справа за окном моего пансионата.
Глядя туда, на восток, я прочту три положенных псалма. Где-то через час другие люди прочтут точно то же самое во Владивостоке и Благовещенске. Еще через час — в Хабаровске и Маниле. Через три часа — в Иркутске и Монголии.
Так и пойдет…
Говорить «спасибо» не сложно. Главное — начать.
Снаружи каркали священные местные вороны с костяными носами. Вокруг лежал самый дикий край на планете. И единственным человеком, способным оценить маленький шедевр нового дня, был я.
Я открыл книгу на первой закладке:
Сейчас, когда взошла заря,
Молитвы Богу вознесем,
Чтобы во всех делах дневных
Он зорко нас хранил от зла.
Пусть будет в нас душа чиста
От неразумия и зла,
Да обуздаем нашу плоть,
Храня умеренность во всем.
Чтобы, когда окончим день
И возвратится ночи час,
Мы, незапятнанные злом,
Хвалу Ему воспели вновь…
Я стоял перед окном, за окном начинался новый день, и теперь все в этом дне было хорошо.
Февраль
1
Книга, которую я перечитываю чаще всего в жизни, называется «Исповедь» святого Августина. Первый раз я прочел ее, когда мне было двадцать, и с тех пор читаю не реже чем раз в год.
Бывали, правда, тяжелые времена, когда толком почитать не удавалось. Но в основном — раз в год.
Вы не читали? Попробуйте. Рядом со святым Августином новомодные прозаики отдыхают.
В одном месте «Исповеди» Августин пишет о своем умершем друге. Дословно не помню, но звучит вроде бы так: «Мой друг был половиной меня. А я — половиной его. И когда друг умер, я боялся тоже умереть, чтобы друг мой не исчез совсем».
Когда я прочел это первый раз, помню, фраза показалась мне фальшивой. То есть сказано-то, конечно, красиво… но о чем это?
Недавно я понял, о чем.
Я — не самый общительный парень на свете. В жизни у меня был всего один друг. Его звали Сергей Мыльник. Про него я и собираюсь вам рассказать.
2
Он жил в дурацком новостроечном районе. Раньше я тоже там жил. Но потом переехал. А он прожил в этом районе всю жизнь.
Я учился вместе с ним в школе. Но дружить мы стали только в последнем, восьмом классе. До этого довольно часто дрались. Помню, как-то решили подраться в школьном туалете. Туалет был облицован белым кафелем. Раунд закончился вничью: Мыльник порвал мне пионерский галстук, а я разбил ему бровь.
Мы даже невинность потеряли одной и той же весной. В парадных одного и того же длиннющего блочного девятиэтажного здания. Он — во второй парадной, если считать от автобусной остановки, а я — в седьмой. Причем у него это случилось на два месяца раньше, чем у меня. Зато у меня — с чуть-чуть более красивой девицей.
После восьмого класса из школы выперли нас обоих. Я, год поваляв дурака, пошел работать. А он в семнадцать лет женился на очень красивой девушке по имени Лена.
Лена была девушкой из приличной семьи. Ее папа работал во французском консульстве. Не знаю кем. Разумеется, не дипломатом… может быть, электриком или что-нибудь в этом роде. На свадьбу этот богатый папа смог подарить молодоженам небольшую квартирку.
Лена была действительно красива. Она была старше Сережи на год. У нее были рыжие, апельсинового цвета волосы. Я был бы не прочь и сам быть рядом с такой девушкой. Но она предпочитала моего друга Мыльника.
Это не странно. Сережа был очень симпатичным парнем. Таким, знаете… похожим на Билли Айдла. Пока мы учились в школе, даже учителя говорили ему об этом.
Наш с ним криминальный дуэт никому не нравился. При этом про меня все говорили, что я сволочь, а про Мыльника — какая он все-таки обаятельная сволочь.
Женившись в семнадцать, еще до достижения восемнадцати Мыльник развелся. Вместе с новорожденной Сергеевной рыжая Лена, рыдая, отправилась назад, к богатому папе.
3
Я успел поработать продавцом спортивных велосипедов, потом поучился в университете, потом какое-то время я получал деньги за то, что числился грузчиком в магазине автозапчастей. Спустя еще год я работал закройщиком кож и мехов.
Контора была частная. Жалованье выдавали еженедельно. Это был большой плюс. В мои обязанности входило вырезание определенного вида деталей, из которых скорняки потом шили шапки и шубки.
Животные, из которых изготавливали теплые вещи, жили здесь же, при фабрике. Первое время я иногда откладывал инструменты и шел посмотреть на клетки.
Самыми интересными животными были нутрии. Вы когда-нибудь видели нутрию? Это такая толстая тупоносая крыса с толстенным кожаным хвостом, но при этом совсем не противная.
У нутрий ярко-оранжевые зубы. И руки — почти человеческие. С маленькими ноготками. Я брал пучок зелени, запихивал в клетку, а нутрия хватала его своими смешными ручками и жадно совала себе в рот. Перемалывала зелень своими оранжевыми зубами.
Мне нравилось то, чем я занимался. В кожевенно-меховой конторе я проработал долго. Больше семи месяцев. Но потом, разумеется, ушел. Нигде и никогда я не работал дольше года.
Получив толстую пачку денег, я поехал не домой, а к Мыльнику.
Купленная по поводу свадьбы квартирка располагалась на первом этаже. Чтобы попасть внутрь, нужно было постучать в окно и только потом, поднявшись по лестнице, позвонить в дверь. Если хозяин не хотел вас принимать, то звонить вы могли хоть до утра: Мыльник просто не реагировал.
Впрочем, видеть меня он был рад. На деньги, заляпанные кровью человекообразных нутрий, мы купили целый ящик сухого вина. К полуночи от него осталось меньше трети.
Мы пили вино прямо из горлышка, сидели в креслах, поставленных друг против друга, курили сигареты и марихуану, а слушали любимую мыльниковскую кассету: старый альбом группы «The Cure» «The Head On The Door».
Вина было много, а марихуаны мало. Меня это устраивало. На самом деле марихуану я не любил никогда. Курил ее только из солидарности и каждый раз ощущал лишь дурную депрессию. Больше не ощущал ничего. А после того, как мне исполнилось двадцать, я и вообще перестал ее курить.
Иногда в гости заглядывали странные типы. Люди без передних зубов, люди с загадочными татуировками, люди с глазами знатоков героина. Заходили и девушки. Одну из них хозяин увел в ванную, прихлебывая вино, в темпе сделал с ней секс и пинком выгнал вон.
Так прошло двое суток, а утром третьего дня мы сидели в грязном пивбаре, квартирующем на верхнем этаже прокопченного купчинского торгового центра.
Это был февраль. Снаружи капал мокрый снег — озябший дождик. Пиво уже не лезло в горло и приходилось подталкивать его пальцем.
На тот момент я встречался с красивой девушкой по имени Карина. Сейчас она работает моделью в Лондоне… а может, уже и не работает… ушла на пенсию… вы же в курсе: модели старятся быстро.
Тогда ни о каком Лондоне речь еще не шла. Карина училась в школе. Ее карьера модели только-только начиналась. Пройдя суровый кастинг, Карина вела юношеское ток-шоу на телевидении и снималась в смешных кустарных рекламках.
Она действительно была очень красивой. Из скорняжной конторы я уволился только ради того, чтобы, получив расчет, свозить Карину в Крым. У меня даже были куплены авиабилеты.
Я рассказал обо всем этом Мыльнику. Он сказал, что никогда не был в Крыму. Да и вообще на юге… там, где море.
— В чем проблема? Поехали с нами.
— Да ну. Ты с ней станешь спариваться, как нутрия. А я?
Мы помолчали. Купили себе еще по пиву. По осточертевшему, многократно разбавленному отечественному пиву в больших кружках.
Когда оно было допито, я уже понимал, что Карине не светит покинуть мокрый Петербург. В Крым я полетел со своим другом Сергеем Мыльником.
4
Собрались быстро. Я взял деньги, а Сережа — чистую футболку и несколько аудиокассет.
Я сразу предупредил, что тратить на него свои деньги не собираюсь. Поэтому Мыльник сходил к знакомому и продал ему ультрамодные брюки «Bugle-Boy». Теперь мы были готовы.
Помимо Мыльника поехать в Крым вызвались еще двое знакомых купчинских негодяев. Денег у них было немного. Зато один взял с собой плеер, и всю дорогу мы по очереди слушали «The Cure».
Это был февраль. Это был последний февраль Советского Союза. Билеты из северной столицы в веселую, заросшую пальмами Ялту стоили копейки, и все равно никто не желал туда лететь.
Я дозвонился до аэропорта, заказал четыре билета, узнал, что регистрация на рейс начинается через сорок минут, и засуетился. Выйдя на обочину оживленного хайвея, мы все, вчетвером, начали махать руками проезжающим автомобилям и объяснять водителям, что опаздываем на самолет.
— Здорово опаздываете?
— Ага!
— Заплатите побольше?
— Говно вопрос!
Водитель достал из багажника милицейскую мигалку, привинтил ее к крыше своего драндулета и нажал на педаль газа обеими ногами. Через минуту мы были в аэропорту. А еще через три часа мы смотрели на черное ночное Черное море.
Мыльник бросал в море докуренные сигареты и говорил, что вот ведь, блин, никогда его раньше не видел, а оно, оказывается, вот какое.
5
Едва приехав, мы тут же напились в ресторане, расположенном на последнем этаже девятиэтажного крымского небоскребика. Ресторан был пуст. Столы были покрыты хрустящими скатертями, похожими на простыни в морге.
В восемь вечера начиналась живая музыка, но поскольку посетителей в ресторане не было, то в десять минут девятого музыка заканчивалась и опять наступала тишина.
Первые два дня все было ОК. У нас было действительно много денег. Нас было четверо двадцатилетних кобелей, и мы были, наверное, единственными туристами в этой серой зимней Ялте.
Дни заканчивались вечерами, вспомнить которые наутро было невозможно, и это было хорошо. Только один раз мы с Мыльником провели вечер в относительно вменяемом состоянии. То есть выпито, конечно, было немало, но сознания никто не терял.
Мы сидели на набережной. Она была пустой и темной. Не знаю с чего, но я спросил Сережу о смерти. Боится ли он ее? Думает ли о ней?
— Не-а. Не думаю.
— Вообще?
— Ты, что ли, думаешь?
— Да нет. Просто так спросил.
Действительно не знаю, с чего я завел этот разговор. Но, сидя на неосвещенной ялтинской набережной, поплевывая в Черное море и куря вонючую болгарскую сигарету, я предложил своему другу сделку. Договор о взаимопомощи.
— Понятия не имею, когда я умру. Не знаю, что там… ТАМ, you know?… Возможно, там ничего нет, но если все-таки есть, то хотелось бы подстраховаться.
Мыльник на меня покосился. Думаю, что все это интересовало его в тот момент не очень сильно.
— Короче, суть в следующем. Если умрешь первым, то ты меня подстрахуешь. Ну, там, помолишься за меня, если будет шанс. Что-нибудь в этом роде. А если первым умру я, то сам за тебя похлопочу. И тот, кто умирает первым, постарается встретить того, кто умирает вторым… ну, если, конечно, получится… Договорились?
— Договорились.
Вряд ли он запомнил тот разговор. А я вот помню его до сих пор.
6
На пятый день пребывания в Ялте в затылок начала дышать бедность. Компаньоны с плеером уже пожали нам руки и уехали назад в Петербург, да и у нас тоже были билеты на поезд. Но где раздобыть денег, столь необходимых, чтобы купить алкоголь, который мы станем пить в поезде?
План разработали быстро. Компаньонам предстояло не меньше чем пару дней ехать по железной дороге. Все это время они будут отрезаны от телефона и прочих средств связи. Так что я позвонил маме одного из уехавших товарищей, сказал, что тот сломал ногу, и попросил прислать деньжат.
Мама перепугалась и выслала довольно приличную сумму. Выслала она их телеграфом, так что через два часа деньги можно было получать. Вернее, нельзя было получать: мама прислала их на имя сына.
Я, было, растерялся, но Мыльник сказал, что это не проблема. Он сходил в местную милицию и заявил, что на пляже у него украден паспорт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Глядя туда, на восток, я прочту три положенных псалма. Где-то через час другие люди прочтут точно то же самое во Владивостоке и Благовещенске. Еще через час — в Хабаровске и Маниле. Через три часа — в Иркутске и Монголии.
Так и пойдет…
Говорить «спасибо» не сложно. Главное — начать.
Снаружи каркали священные местные вороны с костяными носами. Вокруг лежал самый дикий край на планете. И единственным человеком, способным оценить маленький шедевр нового дня, был я.
Я открыл книгу на первой закладке:
Сейчас, когда взошла заря,
Молитвы Богу вознесем,
Чтобы во всех делах дневных
Он зорко нас хранил от зла.
Пусть будет в нас душа чиста
От неразумия и зла,
Да обуздаем нашу плоть,
Храня умеренность во всем.
Чтобы, когда окончим день
И возвратится ночи час,
Мы, незапятнанные злом,
Хвалу Ему воспели вновь…
Я стоял перед окном, за окном начинался новый день, и теперь все в этом дне было хорошо.
Февраль
1
Книга, которую я перечитываю чаще всего в жизни, называется «Исповедь» святого Августина. Первый раз я прочел ее, когда мне было двадцать, и с тех пор читаю не реже чем раз в год.
Бывали, правда, тяжелые времена, когда толком почитать не удавалось. Но в основном — раз в год.
Вы не читали? Попробуйте. Рядом со святым Августином новомодные прозаики отдыхают.
В одном месте «Исповеди» Августин пишет о своем умершем друге. Дословно не помню, но звучит вроде бы так: «Мой друг был половиной меня. А я — половиной его. И когда друг умер, я боялся тоже умереть, чтобы друг мой не исчез совсем».
Когда я прочел это первый раз, помню, фраза показалась мне фальшивой. То есть сказано-то, конечно, красиво… но о чем это?
Недавно я понял, о чем.
Я — не самый общительный парень на свете. В жизни у меня был всего один друг. Его звали Сергей Мыльник. Про него я и собираюсь вам рассказать.
2
Он жил в дурацком новостроечном районе. Раньше я тоже там жил. Но потом переехал. А он прожил в этом районе всю жизнь.
Я учился вместе с ним в школе. Но дружить мы стали только в последнем, восьмом классе. До этого довольно часто дрались. Помню, как-то решили подраться в школьном туалете. Туалет был облицован белым кафелем. Раунд закончился вничью: Мыльник порвал мне пионерский галстук, а я разбил ему бровь.
Мы даже невинность потеряли одной и той же весной. В парадных одного и того же длиннющего блочного девятиэтажного здания. Он — во второй парадной, если считать от автобусной остановки, а я — в седьмой. Причем у него это случилось на два месяца раньше, чем у меня. Зато у меня — с чуть-чуть более красивой девицей.
После восьмого класса из школы выперли нас обоих. Я, год поваляв дурака, пошел работать. А он в семнадцать лет женился на очень красивой девушке по имени Лена.
Лена была девушкой из приличной семьи. Ее папа работал во французском консульстве. Не знаю кем. Разумеется, не дипломатом… может быть, электриком или что-нибудь в этом роде. На свадьбу этот богатый папа смог подарить молодоженам небольшую квартирку.
Лена была действительно красива. Она была старше Сережи на год. У нее были рыжие, апельсинового цвета волосы. Я был бы не прочь и сам быть рядом с такой девушкой. Но она предпочитала моего друга Мыльника.
Это не странно. Сережа был очень симпатичным парнем. Таким, знаете… похожим на Билли Айдла. Пока мы учились в школе, даже учителя говорили ему об этом.
Наш с ним криминальный дуэт никому не нравился. При этом про меня все говорили, что я сволочь, а про Мыльника — какая он все-таки обаятельная сволочь.
Женившись в семнадцать, еще до достижения восемнадцати Мыльник развелся. Вместе с новорожденной Сергеевной рыжая Лена, рыдая, отправилась назад, к богатому папе.
3
Я успел поработать продавцом спортивных велосипедов, потом поучился в университете, потом какое-то время я получал деньги за то, что числился грузчиком в магазине автозапчастей. Спустя еще год я работал закройщиком кож и мехов.
Контора была частная. Жалованье выдавали еженедельно. Это был большой плюс. В мои обязанности входило вырезание определенного вида деталей, из которых скорняки потом шили шапки и шубки.
Животные, из которых изготавливали теплые вещи, жили здесь же, при фабрике. Первое время я иногда откладывал инструменты и шел посмотреть на клетки.
Самыми интересными животными были нутрии. Вы когда-нибудь видели нутрию? Это такая толстая тупоносая крыса с толстенным кожаным хвостом, но при этом совсем не противная.
У нутрий ярко-оранжевые зубы. И руки — почти человеческие. С маленькими ноготками. Я брал пучок зелени, запихивал в клетку, а нутрия хватала его своими смешными ручками и жадно совала себе в рот. Перемалывала зелень своими оранжевыми зубами.
Мне нравилось то, чем я занимался. В кожевенно-меховой конторе я проработал долго. Больше семи месяцев. Но потом, разумеется, ушел. Нигде и никогда я не работал дольше года.
Получив толстую пачку денег, я поехал не домой, а к Мыльнику.
Купленная по поводу свадьбы квартирка располагалась на первом этаже. Чтобы попасть внутрь, нужно было постучать в окно и только потом, поднявшись по лестнице, позвонить в дверь. Если хозяин не хотел вас принимать, то звонить вы могли хоть до утра: Мыльник просто не реагировал.
Впрочем, видеть меня он был рад. На деньги, заляпанные кровью человекообразных нутрий, мы купили целый ящик сухого вина. К полуночи от него осталось меньше трети.
Мы пили вино прямо из горлышка, сидели в креслах, поставленных друг против друга, курили сигареты и марихуану, а слушали любимую мыльниковскую кассету: старый альбом группы «The Cure» «The Head On The Door».
Вина было много, а марихуаны мало. Меня это устраивало. На самом деле марихуану я не любил никогда. Курил ее только из солидарности и каждый раз ощущал лишь дурную депрессию. Больше не ощущал ничего. А после того, как мне исполнилось двадцать, я и вообще перестал ее курить.
Иногда в гости заглядывали странные типы. Люди без передних зубов, люди с загадочными татуировками, люди с глазами знатоков героина. Заходили и девушки. Одну из них хозяин увел в ванную, прихлебывая вино, в темпе сделал с ней секс и пинком выгнал вон.
Так прошло двое суток, а утром третьего дня мы сидели в грязном пивбаре, квартирующем на верхнем этаже прокопченного купчинского торгового центра.
Это был февраль. Снаружи капал мокрый снег — озябший дождик. Пиво уже не лезло в горло и приходилось подталкивать его пальцем.
На тот момент я встречался с красивой девушкой по имени Карина. Сейчас она работает моделью в Лондоне… а может, уже и не работает… ушла на пенсию… вы же в курсе: модели старятся быстро.
Тогда ни о каком Лондоне речь еще не шла. Карина училась в школе. Ее карьера модели только-только начиналась. Пройдя суровый кастинг, Карина вела юношеское ток-шоу на телевидении и снималась в смешных кустарных рекламках.
Она действительно была очень красивой. Из скорняжной конторы я уволился только ради того, чтобы, получив расчет, свозить Карину в Крым. У меня даже были куплены авиабилеты.
Я рассказал обо всем этом Мыльнику. Он сказал, что никогда не был в Крыму. Да и вообще на юге… там, где море.
— В чем проблема? Поехали с нами.
— Да ну. Ты с ней станешь спариваться, как нутрия. А я?
Мы помолчали. Купили себе еще по пиву. По осточертевшему, многократно разбавленному отечественному пиву в больших кружках.
Когда оно было допито, я уже понимал, что Карине не светит покинуть мокрый Петербург. В Крым я полетел со своим другом Сергеем Мыльником.
4
Собрались быстро. Я взял деньги, а Сережа — чистую футболку и несколько аудиокассет.
Я сразу предупредил, что тратить на него свои деньги не собираюсь. Поэтому Мыльник сходил к знакомому и продал ему ультрамодные брюки «Bugle-Boy». Теперь мы были готовы.
Помимо Мыльника поехать в Крым вызвались еще двое знакомых купчинских негодяев. Денег у них было немного. Зато один взял с собой плеер, и всю дорогу мы по очереди слушали «The Cure».
Это был февраль. Это был последний февраль Советского Союза. Билеты из северной столицы в веселую, заросшую пальмами Ялту стоили копейки, и все равно никто не желал туда лететь.
Я дозвонился до аэропорта, заказал четыре билета, узнал, что регистрация на рейс начинается через сорок минут, и засуетился. Выйдя на обочину оживленного хайвея, мы все, вчетвером, начали махать руками проезжающим автомобилям и объяснять водителям, что опаздываем на самолет.
— Здорово опаздываете?
— Ага!
— Заплатите побольше?
— Говно вопрос!
Водитель достал из багажника милицейскую мигалку, привинтил ее к крыше своего драндулета и нажал на педаль газа обеими ногами. Через минуту мы были в аэропорту. А еще через три часа мы смотрели на черное ночное Черное море.
Мыльник бросал в море докуренные сигареты и говорил, что вот ведь, блин, никогда его раньше не видел, а оно, оказывается, вот какое.
5
Едва приехав, мы тут же напились в ресторане, расположенном на последнем этаже девятиэтажного крымского небоскребика. Ресторан был пуст. Столы были покрыты хрустящими скатертями, похожими на простыни в морге.
В восемь вечера начиналась живая музыка, но поскольку посетителей в ресторане не было, то в десять минут девятого музыка заканчивалась и опять наступала тишина.
Первые два дня все было ОК. У нас было действительно много денег. Нас было четверо двадцатилетних кобелей, и мы были, наверное, единственными туристами в этой серой зимней Ялте.
Дни заканчивались вечерами, вспомнить которые наутро было невозможно, и это было хорошо. Только один раз мы с Мыльником провели вечер в относительно вменяемом состоянии. То есть выпито, конечно, было немало, но сознания никто не терял.
Мы сидели на набережной. Она была пустой и темной. Не знаю с чего, но я спросил Сережу о смерти. Боится ли он ее? Думает ли о ней?
— Не-а. Не думаю.
— Вообще?
— Ты, что ли, думаешь?
— Да нет. Просто так спросил.
Действительно не знаю, с чего я завел этот разговор. Но, сидя на неосвещенной ялтинской набережной, поплевывая в Черное море и куря вонючую болгарскую сигарету, я предложил своему другу сделку. Договор о взаимопомощи.
— Понятия не имею, когда я умру. Не знаю, что там… ТАМ, you know?… Возможно, там ничего нет, но если все-таки есть, то хотелось бы подстраховаться.
Мыльник на меня покосился. Думаю, что все это интересовало его в тот момент не очень сильно.
— Короче, суть в следующем. Если умрешь первым, то ты меня подстрахуешь. Ну, там, помолишься за меня, если будет шанс. Что-нибудь в этом роде. А если первым умру я, то сам за тебя похлопочу. И тот, кто умирает первым, постарается встретить того, кто умирает вторым… ну, если, конечно, получится… Договорились?
— Договорились.
Вряд ли он запомнил тот разговор. А я вот помню его до сих пор.
6
На пятый день пребывания в Ялте в затылок начала дышать бедность. Компаньоны с плеером уже пожали нам руки и уехали назад в Петербург, да и у нас тоже были билеты на поезд. Но где раздобыть денег, столь необходимых, чтобы купить алкоголь, который мы станем пить в поезде?
План разработали быстро. Компаньонам предстояло не меньше чем пару дней ехать по железной дороге. Все это время они будут отрезаны от телефона и прочих средств связи. Так что я позвонил маме одного из уехавших товарищей, сказал, что тот сломал ногу, и попросил прислать деньжат.
Мама перепугалась и выслала довольно приличную сумму. Выслала она их телеграфом, так что через два часа деньги можно было получать. Вернее, нельзя было получать: мама прислала их на имя сына.
Я, было, растерялся, но Мыльник сказал, что это не проблема. Он сходил в местную милицию и заявил, что на пляже у него украден паспорт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22