Для Червонцева это было крупное повышение.
При сильном резиденте посол обычно чувствует себя неуютно, теряет свой вес и влияние. Но посол Вавилов был человек с именем, опытный. Он ладил с резидентом, как когда-то у себя в сочинском горкоме ладил с начальником городского отдела КГБ.
Окна в кабинете посла были наглухо закрыты металлическими жалюзи — по соображениям безопасности, даже в ясный солнечный день приходилось включать свет.
— Садись, Виктор, — сказал посол Шумилову, — попьем чаю и поедем на встречу к министрам.
— Встреча начнется через час, — добавил Червонцев. — Рад тебя видеть, Витя.
Посол Михаил Петрович Вавилов приехал в Ливан с министерской должности. Правда, министром он был недолго, не успел как следует насладиться.
Когда его на секретариате ЦК назначили министром, он сразу отправил в это темное, неуютное, высотное здание сталинской постройки своего главного помощника. Тот придирчиво осмотрел кабинет министра и комнату отдыха, велел заново покрыть пол лаком и сменить мебель. Сам отобрал дежурных секретарей. Прошелся по этажам. Велел в большой столовой для членов коллегии министерства выгородить вполне приличную комнатку, сказав, что министр должен обедать отдельно от всех.
Попасть к министру стало трудно. Секретари делали вид, что не знают никого, кроме заместителей министра. Впрочем, чиновники и не рисковали обращаться непосредственно к министру — ходили только к его заместителям. Вавилов вел себя как небожитель, случайно спустившийся на землю.
Министерство тракторного машиностроения было одним из самых маленьких в стране. Его образовали несколько лет назад в качестве благодеяния для одного из снятых членов политбюро. Пока министерство создавали, кандидат в министры умер, не вынеся горечи отставки.
Хотели было расформировать министерство, но потом генеральный секретарь вспомнил о своем старом товарище, мечтавшем о министерском кресле. Михаил Петрович Вавилов был секретарем горкома в Сочи, курортным секретарем — он умел принять у себя важных московских людей, устроить им хороший отдых. Генеральный каждый год отдыхал в Сочи и приметил старательного секретаря.
Но счастье было недолгим. Старый генеральный умер, а новый в Сочи не ездил, Вавилова не знал и на политбюро выразил недовольство вялой работой министерства.
Отношение к Вавилову мгновенно изменилось даже в аппарате министерства. Раньше все вокруг него ходили на цыпочках и смотрели ему в рот. Теперь некоторые члены коллегии и особенно секретарь парткома министерства осмеливались возражать Вавилову.
В министерстве решили, что Вавилов долго не усидит. В подобном случае инстинкт выживания толкал даже замшелого чиновника на сопротивление обреченному министру.
Через месяц после избрания нового генерального секретаря Вавилова пригласили на заседание партийного комитета министерства.
Министру полагалось быть членом парткома, но Вавилов пришел недавно и сам предложил не кооптировать его, а подождать министерской партконференции. Ему регулярно приносили приглашения на партком, но всякий раз срочные дела мешали позаседать вместе с партийными товарищами.
На сей раз в приглашении значилось: «Отчеты коммунистов-руководителей». Вавилов решил сходить.
Кабинет секретаря парткома помещался на том же этаже и немногим уступал кабинету министра. Полтора десятка мужчин в одинаковых черных костюмах и две женщины с высоченными прическами при появлении министра нерешительно встали. Секретарь парткома расцвел, одарил присутствующих улыбкой и засуетился, предлагая министру чуть ли не свое кресло.
Вавилов со всеми поздоровался за руку и, несмотря на уговоры, сел в стороне. Оказавшийся рядом с ним человек с блокнотом скромно представился:
— Гузнов из московского городского комитета.
Вавилов и ему пожал руку.
Отчитывались два начальника управлений. Один из них — бывший директор тракторного завода — рассказал о ситуации в главке, перечислил свои партийные поручения и держался вполне спокойно. Второй — Фигурнов — на коллегиях сидел незаметно, а тут заговорил бойко, уверенно, громким голосом.
Он сказал членам парткома, что, по мнению коммунистов его управления, новый министр не обеспечивает должного руководства аппаратом.
— Новая модель трактора, которую ждут от нас труженники полей, все ещё не внедрена в производство. Труженники полей и в следующую посевную кампанию останутся без тракторов. Почему же наше министерство не выполняет указания партии? Я считаю, что в этом проявились недостатки организаторской работы товарища Вавилова.
На минуту в большом кабинете, обитом светлым деревом, повисла тишина. Разгневанный Вавилов уже поднялся для того, чтобы ответить Фигурнову, как вдруг распахнулась дверь и появился запыхавшийся помощник министра.
— Михаил Петрович, вас ищет генеральный секретарь! — выпалил он. — Из приемной просили немедленно перезвонить.
Вавилов почувствовал, как взоры всех присутствовавших буквально впились в него.
Вавилов поднялся, собираясь позвонить от себя, но заметил на столе секретаря парткома телефонный аппарат цвета слоновой кости — АТС-2, вторую «вертушку». Конечно, звонить генеральному секретарю по второй «вертушке», которой пользовались номенклатурные работники среднего ранга, было как-то несолидно. Но если бы Вавилов сейчас ушел, это выглядело бы бегством.
Он подошел к столу секретаря и решительным жестом снял трубку. Не заглядывая в справочник, на память набрал четыре цифры. Ответил дежурный секретарь. Вавилов назвал себя.
— Сейчас доложу, — сказал секретарь.
Почти сейчас же в мощной мембране раздался глухой голос генерального секретаря:
— Ты как посмотришь, Михаил Петрович, если мы тебя порекомендуем послом в Ливан? Страна важная. Не возражаешь?
— Сочту за честь, — сказал Вавилов, прекрасно понимая, какое впечатление произведут его слова на членов парткома.
— Тогда выносим на политбюро, — удовлетворенно закончил генеральный. — Ты откуда говоришь-то? — спохватился он.
— Из кабинета нашего партийного секретаря. У нас партком заседает.
— Тогда извинись перед товарищами, что я ваше заседание прервал, и пожелай им успеха.
Вавилов положил трубку и повернулся к членам парткома:
— Генеральный секретарь желает нам всем успеха.
Секретарь парткома вытянулся в струнку:
— Спасибо, Михаил Петрович.
Вавилов склонился к нему и спросил:
— Ничего, если я пойду к себе?
— Конечно, конечно, Михаил Петрович! Спасибо, что нашли время зайти к нам.
Он побежал вперед, чтобы распахнуть дверь перед министром. Когда Вавилов вышел, секретарь парткома закричал на Фигурнова:
— Что это вы тут несли, товарищ Фигурнов? Партийный комитет недоволен вашим самоотчетом. Вы что думаете, товарищ Фигурнов, партийный комитет будет благодушно взирать на вашу деятельность?
Посла и Шумилова сопровождали три машины, набитые полицейскими. Не сбавляя скорости на поворотах, машины вырвались из города и через некоторое время затормозили около старинного особняка для важных встреч.
В вестибюле посла и Шумилова с самой сердечной улыбкой приветствовал аль-Халиль, который работал в Министерстве иностранных дел Ливана, а раньше был послом в Москве.
Аль-Халиль часто приезжал в посольство. Отношениями с ним дорожили, щедро угощали водкой и икрой, потому что через него можно было без проволочек получить важную информацию, которая в расколотом войной Ливане была на вес золота.
— Замечательно выглядишь, Виктор! — Аль-Халиль хлопнул Шумилова по плечу, демонстрируя окружающим свои личные отношения с высокопоставленным русским. — В Москве столько перемен, только ты не меняешься.
Остальные члены группы приехали в Бейрут накануне. Рольник и Салим притащили оружие в двух больших сумках. Дитер каждому присвоил номер и объяснил, что предстоит сделать:
— Номер один — это я. Вооружение — один автомат и один пистолет. Номер два — Салим, один автомат, две ручных гранаты. Наша с ним задача — пробиться в конференц-зал и захватить министров. Номер три — Юсеф, один пистолет и взрывчатка. Он должен последовать за нами, заложить взрывчатку и подготовить все для взрыва по моему приказу. Номер четыре — Гюнтер, один пистолет и две гранаты. Он должен загнать всех, кто находится в коридоре, в конференц-зал, предварительно проверив их на наличие оружия. Когда это будет сделано, мы вместе обыщем все помещения. Номер пять — Фриц, один автомат и две гранаты. Он помогает Гюнтеру. Номер шесть — Петра, один автомат, она прикрывает вход.
Они расположились на полу, накрытом толстым ковром, и внимательно слушали Дитера. Никто не шутил, не улыбался. Несмотря на привычную браваду Рольника, все понимали, на что идут.
— Есть вопросы? — спросил Рольник. — Нет. Тогда пошли вздремнем.
У Гюнтера не было вопросов, но была одна просьба. Он хотел, чтобы в случае тяжелого ранения, которое сделало бы его калекой, его бы немедленно застрелили. И ещё Гюнтер попросил Рольника обязательно забрать с собой раненых, даже если они будут говорить, что не перенесут дороги. Если погибать, то лучше в дороге, среди своих, чем в тюрьме.
Так и было решено. Всем кроватей не хватило. Фриц и Юсеф улеглись прямо на полу.
В субботу Гюнтер сходил ещё раз осмотреть здание, где соберутся министры, кое-что купил и вернулся. Фриц сказал ему, что операция отложена на воскресенье. Тогда он опять ушел и гулял весь день по городу.
Фриц и другие ужинали, Гюнтер есть отказался. Все стали над ним смеяться, потому что и накануне вечером он тоже не проглотил ни куска. Но это было мудрое решение, которое, как оказалось позднее, спасло ему жизнь. Гюнтер знал со времен службы в бундесвере: при ранении в живот выживает тот, чей желудок пуст.
Ровно в полночь Рольник достал бутылку виски, чтобы отметить день рождения Гюнтера. Именинник выпил две порции и ушел в свою комнату. У него было непраздничное настроение, и он хотел, чтобы его оставили в покое. Этой ночью Гюнтер чувствовал себя совершенно одиноким, ему было чертовски грустно.
В семь утра его разбудили и велели ещё раз сходить и убедиться, что на заседании присутствуют министры из Ирана и Саудовской Аравии. Гюнтер узнал, что они приехали, и побежал назад. Там вовсю шла подготовка. Все снаряжение, включая автоматы и взрывчатку, надо было тащить на себе. Это был большой груз, и выглядели они странновато со своими сумками.
У входа в особняк стоял молоденький полицейский-ливанец в парадной форме. Рольник по-английски вежливо сказал полицейскому «здравствуйте». Увидев группу иностранцев, тот решил, что это участники встречи, взял под козырек, и они беспрепятственно прошли внутрь.
Внизу у лестницы толпились люди, в которых без труда можно было признать журналистов. Рольник осведомился у них по-английски, началось ли заседание. Они ответили утвердительно. Тогда Рольник деловито расстегнул молнию на своей спортивной сумке и вытащил автомат. Это было сигналом к началу операции. Они все достали оружие и бросились вверх по лестнице.
Переступив порог здания, Гюнтер ни слова не произнес по-немецки. Он выучил несколько английских фраз и надеялся ими обойтись. Он не хотел выдавать своей национальной принадлежности, потому что рассчитывал в конце концов вернуться в Германию.
Первые выстрелы прозвучали почти сразу же — возле лифтов, где действовала Петра. Стоявшие у лифта люди не спешили подчиниться её приказу, и она, не раздумывая, нажала на спусковой крючок. Несколько человек рухнули на пол. Двое или трое из них были убиты. Точный счет в данном случае не имел для неё значения.
Гюнтер сбросил пальто и надел маску. Теперь выстрелы загремели в конференц-зале. Безоружный ливиец бросился на Рольника. Дитер выстрелил ему в плечо, а потом, разозлившись, вогнал в раненого и безоружного ливийца весь магазин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36