Ни о чем не подозревавший архангелогородец вернулся в Москву с бутылками яичного ликера для товарищей и колготками для секретарши и, как всегда, приехал утром на Старую площадь.
На столе вместо толстых папок с шифротелеграммами, тассовскими сообщениями и номерными цековскими бюллетенями он увидел одинокую бумажку на знакомом бланке — выписку из решения секретариата ЦК: освободить от работы в ЦК КПСС с такого-то числа в связи с утверждением старшим научным сотрудником Института научного атеизма.
Он схватился за вертушку — аппарат городской правительственной связи, но телефон уже был отключен. Попытался по внутреннему телефону дозвониться своему начальнику, но в этот момент его самого позвали в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС.
Первый заместитель главного инквизитора, люто ненавидевший пьянство и пьяниц, считал своим долгом лично разбираться с работниками аппарата, замеченными в бытовом разложении и нарушении партийной этики.
Он в полчаса размазал по стенке архангелогородца:
— Еще скажите спасибо за то, что, из уважения к прежним заслугам, вам партбилет оставили.
Бывший замзав, ничего не видя и не слыша, кое-как добрался до своего кабинета, чтобы собрать вещички и исчезнуть. С двери кабинета уже свинтили табличку с его именем. Это в управлении делами ЦК делали быстро: табличка появлялась в день назначения нового работника и исчезала в день его увольнения.
Через неделю Мартынов уже обосновался в новом кабинете и гонял по личным делам секретаршу, которой на прежней должности — заведующего сектором — ему не полагалось. Домой, в поликлинику Четвертого управления на Сивцев Вражек и в спецмагазин на улицу Грановского его возила новенькая черная «Волга» с мосовским номером. Он получил дачу в цековском поселке на двоих с замзавом из общего отдела ЦК и изо всех сил старался с ним подружиться.
Все это Мартынов, чрезвычайно довольный собой, выложил Шумилову, который раньше его стал замзавом и которому он мог больше не завидовать.
Шумилов слушал Мартынова вполуха. Мартынов был известен тем, что всегда приезжал на Старую площадь чуть раньше заведующего отделом и, оставив дверь приоткрытой, ждал, когда раздадутся начальственные шаги. Тогда он брал в руки папку и с озабоченным видом выходил в коридор — навстречу заведующему отделом, так что тот каждое утро имел возможность убеждаться в том, что Мартынов просто горит на работе.
Шумилов относил Мартынова к числу летних, то есть откровенных, дураков — в отличие от дураков зимних, которые научились свою дурость скрывать хитростью и коварством.
Коварных Шумилов боялся. Но именно таких на Старой площади становилось все больше. Особенно с тех пор, как политбюро приняло жесткое решение: брать в аппарат ЦК только тех, у кого есть опыт освобожденной партийной работы.
В аппарате не доверяли либеральным партийным интеллигентам, которые просачивались в международные отделы.
В свое время Шумилова взяли консультантом в ЦК КПСС из академического Института мировой экономики и международных отношений. Теперь он боялся, что новый заведующий отделом избавится от таких, как он.
Шесть-семь лет назад Шумилов достаточно спокойно перенес бы возвращение в институт. Он мог бы вернуться к научной работе, преподавать, стать профессором. Но не теперь. Жизнь в стране ухудшилась до такой степени, что остаться на одной зарплате без цековских привилегий — означало погрузиться в жалкое существование. Шумилов боялся и за себя, и за семью.
Так называемая столовая лечебного питания на улице Грановского, откуда ответственные работники выходили с обширными свертками, перевязанными бечевкой, плюс цековские заказы позволяли ему кормить и семью, и стариков — своих и жены.
В обычных же магазинах просто ничего не было. Иногда, бывая у родителей, он видел дрянные продукты, которые, простаивая целыми днями в очередях, добывал отец — ветеран войны, и ему становилось дурно.
Во Дворце съездов руководителей партийных делегаций проводили в комнату президиума — огромный зал с накрытыми столами.
Мартынов и Шумилов подобрались к столу и накинулись на закуски. В центре стола стояла водка, грузинское вино и шампанское, но сотрудникам аппарата рекомендовалось ограничить себя «боржоми». Спиртное выставили ради иностранных гостей.
Шумилов энергично жевал и осматривал зал, постепенно заполнявшийся иностранными гостями, приглашенными на празднование годовщины Великого Октября.
Он знал почти всех, кто в эти холодные ноябрьские дни приехал в Москву, рассматривая участие в празднике как удачную возможность отдохнуть за чужой счет. Верных союзников Советский Союз по-прежнему принимал по-царски. Резиденции на Ленинских горах были полны, новая партийная гостиница на площади Димитрова тоже заполнилась под завязку.
Четыре дня подряд Шумилов, да и все остальные сотрудники трех международных отделов, ездил на правительственный аэродром во Внуково-2, как на работу, — встречал спецсамолеты с иностранными делегациями и развозил по резиденциям и гостиницам. Все другие дела были отложены. Некоторые подъезды в ЦК просто вымерли.
Пока собирались делегации, они успели закусить. Когда из особой двери появилось политбюро, Шумилов за руку оттащил Мартынова от стола.
Помощник подскочил к генеральному секретарю и что-то прошептал на ухо.
— А-а, — протянул генеральный. — Пора начинать. Прошу всех в зал.
Сделав приглашающий жест, он пропустил вперед иностранных гостей. Руководители делегаций отправились в президиум.
Шумилов с помощью сотрудника Девятого управления КГБ, который хорошо ориентировался в зале, провел и посадил своих подопечных на отведенные им места. Когда в зале появилось политбюро, все встали и устроили овацию.
— Дорогие товарищи! Уважаемые гости! — начал генеральный секретарь.
Чтение основного доклада было ему в новинку. Он ещё наслаждался этим занятием, поэтому, пробежав фразу глазами, поднимал голову и старательно выговаривал слова, глядя прямо в зал.
— Всего несколько десятилетий отделяют нас от революционных октябрьских дней. Оценивая пройденный путь, можно твердо сказать: страна идет верным путем. Увеличилось национальное богатство страны. Укрепилась обороноспособность. Повысилось благосостояние советского народа. Нерушимое единство партии и народа ещё больше окрепло!
Зал взорвался аплодисментами. Шумилов автоматически складывал ладони.
Шумилову не удалось дослушать выступление генерального секретаря. Его отыскал сотрудник «девятки» и передал просьбу секретаря ЦК Бориса Пономарева пройти в зал президиума.
В комнате президиума в креслах сидели Борис Пономарев, начальник внешней разведки Владислав Лучков и ещё какой-то неизвестный.
Лучкова Шумилов несколько раз встречал в театре. Тяга к искусству передалась начальнику разведки от его покойного шефа Андропова.
Пономарев жестом подозвал Шумилова к себе:
— Виктор Петрович, присядьте. Я посоветовался с товарищами из КГБ. Мы пришли к общему выводу, что на встрече министров стран — экспортеров нефти разумным будет участие наших наблюдателей.
Две пары глаз в очках уставились на Шумилова.
— Мы знаем, что вы едете в Бейрут по своей линии, — скрипучим голосом добавил Лучков. — Но совещание нефтяных министров не менее важно. Они приглашают дипломатов, так что наш посол пойдет обязательно, но он будет исполнять чисто протокольные функции. А там нужен сильный международник, знающий арабский язык, так что вам целесообразно пойти вместе с послом.
Билет Шумилову взяли на воскресенье — он отправлялся в Бейрут по приглашению ливанской коммунистической партии для участия во встрече представителей коммунистических партий Ближнего Востока.
Шумилов получил в управлении делами ЦК билет и командировочные, заказал машину, которая должна была отвезти его в аэропорт, отправил телеграмму в советское посольство в Бейрут, чтобы не забыли встретить.
Первый, кого Виктор Шумилов увидел в Бейруте, был его старый знакомый Ахмед Шараф, заместитель председателя ливанской коммунистической партии.
Шараф обнял его и пригласил в ожидавший их лимузин с затемненными стеклами. Шараф считался постоянным подопечным Шумилова. Если Шараф приезжал в Москву, Шумилова назначали возиться с ним: встречать, показывать, переводить и поить.
Шараф, коротко стриженный, с громоподобным басом, был похож на пивную бочку. Он действительно любил пиво, как, впрочем, и другие крепкие напитки. Благо смета, составляемая в управлении делами ЦК КПСС для гостей такого уровня, позволяла ливанскому коммунисту номер два пить и закусывать вволю.
Веселый и компанейский, Шараф нравился Шумилову тем, что совершенно не походил на советских партийных чиновников. Они дважды неплохо отдохнули вместе в санатории «Нижняя Ореанда» — причем для Шумилова это была служебная командировка.
Последний год Шумилов не видел Шарафа. Тот болел, ему вырезали почку. Ливанец почти перестал пить и поэтому, видимо, утратил интерес к поездкам в Москву. Предпочитал отдыхать в Карловых Варах в Чехословакии, пил животворную водичку и лечился за счет братского чехословацкого народа.
Больше всего на свете руководители компартий любили приезжать в Советский Союз и другие социалистические страны. У себя дома они были мелкими чиновниками, на которых никто не обращал внимания. Но стоило им пересечь границу восточного блока, как они превращались в очень важных персон, которых принимали на уровне официальных правительственных делегаций.
В Москве и в других столицах социалистических стран к ним относились как к членам политбюро, и это был самый веский аргумент в пользу строительства социализма в их странах. Они хотели так чудесно жить не два-три месяца в году, а всегда.
Лето они старались проводить в одном из санаториев Четвертого управления в Крыму или на Кавказе, а зимой приезжали ещё на месяц в Прибалтику. Заодно проходили в Москве диспансеризацию в поликлинике Четвертого управления, в случае необходимости прилетали, чтобы лечь в больницу в Кунцево, сделать там операцию.
Шумилов в глубине души презирал карманных коммунистов, хотя и понимал, что, в свою очередь, обязан им своей работой: ведь главная задача международного отдела ЦК КПСС состояла в поддержании связей с мировым коммунистическим движением.
Впрочем, командировка в Ливан имела множество преимуществ. Его поселили в гостинице, где ни за что не надо было платить. У него был открытый счет: ешь, пей и подписывай счета. Кроме того, во время перерыва между заседаниями Шумилова отвезли в недорогой магазин, и он смог выполнить все заказы, сделанные женой.
Встреча уже заканчивалась, когда Шумилова вызвали с совещания и попросили позвонить в советское посольство. Дежурный сказал, что посол просит его приехать.
В кабинете с длинным столом для заседаний, кроме самого посла, сидел широко улыбавшийся полковник Олег Червонцев, резидент советской разведки.
Шумилов помнил его по институту международных отношений. Червонцев был младше на два курса. Перед распределением Олег, который приехал в Москву из Астрахани и жил в общежитии, женился на дочери сотрудника КГБ и сам попал в это ведомство.
Приятели рассказывали Шумилову, что Червонцев был рядовым сотрудником резидентуры в Испании, когда учиться в Мадридский университет приехала внучка первого заместителя председателя КГБ. Червонцев лично занялся обслуживанием внучки. На деньги резидентуры снял ей большую квартиру, возил на своей машине, выполнял любые её просьбы, пересылал письма в Москву любимому дедушке. Вот тут-то у него служба и пошла — и звездочки на погоны, и новые должности.
Когда внучка закончила курс и вернулась домой, Червонцев получил полковничьи погоны и первую же вакантную должность резидента — в Ливане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36