.. У входа пузатый метрдотель с красным носом и в форменной курточке. Соус, у которого дорожный хмель успел выветриться, даже толкнул Гуляя локтем в бок и сказал:
- Чего-то мне здесь не нравится, рыбой воняет. Может, купим в магазине сырку, колбаски и посидим в машине?..
Серега тоже чувствовал себя здесь не в своей тарелке, и даже бывалый таксист стушевался и спрятался за спину. Гуляя.
Но тут к ним подошел шустрый парень в галстуке бабочкой и спросил деловито, но слегка вальяжно:
- Вас сколько, ребята?
- Нам столик,- ответил Гуляй так, как будто хотел сказать: "Ты что, не видишь, кто к тебе пожаловал?.."
И добавил уже по-свойски:
- Похлопочи, за нами не заржавеет.
Официант оценивающе оглядел Гуляя. Особо обратил внимание на его шевиотовый костюм в полоску и лаковые штиблеты. Остался вроде бы доволен и усадил приятелей за столик возле самой кухни.
Никто ничего не успел заказать, как на столе появилась бутылка коньяка, черная икра в вазочке и еще блюдо, на котором кроме буженины и ветчины лежали горкой мелкие черные сливы и такой же величины яйца, вроде бы голубиные.
- Это вам на закуску, а потом будет горячее,- сказал официант.
Коньяк разлили по фужерам и выпили за Серегу и его семью, чтоб им хорошо жилось на новом месте. С дороги все проголодались. Шофер налег на икру. Буженину и ветчину и не заметили, как съели. Соус надкусил было сливу, но тут же скривился и выплюнул ее прямо на скатерть.
- Я думал, слива, как слива, а это химера какая-то.
- А стоит небось рубля два,- подал голос и таксист.
- Не в том дело,- задумчиво произнес Гуляй и, поддев "сливу" вилкой, задумчиво стал ее жевать.- К водке хорошо...
Появилась водка и бифштексы с яйцом. Приятели еще выпили и поели, и даже поговорили насчет того, где лучше живется: в городе или в деревне. Ждали официанта, чтобы рассчитаться. Серега начал уже волноваться, что они могут прозевать поезд, но тут, наконец, появился официант и затараторил:
- Бифштексы - четыре, коньяк "Греми" - бутылка, водка, ассорти мясное, маслины, яйцо перепелиное. С вас шестьдесят три рубля двадцать четыре копейки...
- Ты что, огвозденел? - возмутился было Соус. Но Гуляй остановил его.
- Серега, дай-ка башли.
Серега достал похудевшую малость пачку червонцев и протянул ее Гуляю. Тот отсчитал семь красненьких.
- Заверни там во что-нибудь с полкило этих слив, нам с собой надо.
Антонина оставалась все такой же, спокойной, обстоятельной. Она не выскочила на перрон, не бросилась Сереге на шею, а спокойно глядела в окошко своего купе и, когда высмотрела его среди встречающих, помахала ему рукой: я, мол, здесь - давай сюда.
Вещей она привезла целых четыре чемодана, откуда только набралось. Серега всегда считал, что у них ничего нет, а тут целых четыре чемодана. Вот и получилось, что Гуляй и Соус оказались весьма кстати. Таксист, который чувствовал себя обязанным за обед, тоже помогал тащить вещи в машину.
Серега взял на руки дочь, но она вдруг скривилась и захныкала.
- Умаялась,- сказала Антонина, как бы извиняясь перед мужем, но более перед его друзьями.- Спать хочет.
- Ничего,- сказал Гуляй, подхватывая тяжеленный чемодан словно школьный портфельчик.- В дороге отоспится.
На обратном пути все чувствовали себя как-то скованно. Серега не знал, как вести себя с женой в присутствии приятелей. Не знал он и как Антонина отнесется к его новым знакомым, особенно если им вдруг вздумается выкинуть для потехи какую-нибудь штуковину. Антонина смущалась чужих, пусть и хороших людей и потому ограничивалась в разговоре с мужем только приветами из Большой Мурты от родных и знакомых. Бывалый шофер быстро уловил атмосферу и из компанейского мужика превратился в бесстрастного таксиста, которому куда велят, туда он и едет. И только Соус пытался развеселить компанию и даже спел частушку.
Говорили Оленьке: не пей вина нисколеньки,
Ольга не послушалась, как свинья укушалась.
Но так как это была единственная частушка из его репертуара, которую можно было пропеть в обществе малознакомой женщины, да еще, по всему видно, серьезной, то и он замолчал, а потом и уснул.
В Синюхино приехали уже затемно. Серега проводил Антонину с дочерью в свою комнату, а сам вышел, чтобы расплатиться с таксистом. По счетчику выходило сто двадцать рублей.
- Накинь ему червонец,- сказал Гуляй.- Где он сейчас пассажиров до города найдет...
Серега заплатил шоферу сто тридцать рублей и хотел попрощаться с приятелями, но Соус с видом заговорщика отвел его в сторону и показал из кармана горлышко непочатой бутылки. Где и когда успел он ею обзавестись, про то одному ему было известно.
- Семья - дело хорошее, но мужчинская компания, она тоже, знаешь...-сказал Гуляй.- Ты скажи своей, что мужик, какой он ни на есть, всегда должен в себе иметь такое, куда бы баба не смогла влезть... А без этого пропадет мужик - один Ерофеич останется... Ну, давай по глотку и врассыпную.
Пили обстоятельно, хоть и из горлышка, церемонно передавали друг другу бутылку.
"Как индейцы в кино трубку курят,- подумал Серега.- Что ни говори, а с мужиками всегда проще".
Первое время Антонина плохо понимала, что вокруг, нее происходит, но каким-то особым женским чутьем угадывала: не все тут, то есть на новом месте, складывалось так, как она себе представляла. Первый же откровенный разговор с мужем подтвердил ее подозрения, рассказ о том, что ответил Сереге директор совхоза насчет ссуды на постройку дома, ее как-то не тронул. Видимо, она не очень брала в расчет этот вариант. Больше всего ее удивило то, что за два месяца пребывания в Синюхино ее Серега не только ничего не заработал, но и растратил то, что взял с собой на обзаведение.
На ее вопросы, как так могло получиться, Серега ничего вразумительного ответить не мог. А не мог он этого сделать, потому что и сам не знал, как это произошло. Вроде бы никаких вещей не покупал, за квартиру платил, смешно сказать, по червонцу в месяц, обедал в столовке... Ну, выпивал иногда с Гуляем, но при этом тот швырялся червонцами, а Серега выкладывал когда трояк, когда пятерку и то лишь после того, как Гуляй спустит все до копейки. Какое тут может быть сравнение. А кто давал Сереге взаймы? А благодаря кому Антонина с таким шиком была доставлена в Синюхино?.. Нет, не здесь собака зарыта. И выходит, что либо в бухгалтерии "смухлевали", либо, что скорей всего, нужен все-таки в хозяйстве женский глаз.
Антонина тоже хотела понять, куда утекли те деньги, на которые она так рассчитывала. И первое, что ей приходило на ум, - сорвался мужик в ее отсутствие - завел другую женщину. Но уж больно непохоже это было на ее мужа. Вспоминая их прошлую жизнь и то, как радовался он приезду ее и дочки и какие слова говорил ей после встречи, когда они, наконец, остались наедине, Антонина все больше убеждалась в том, что женщины здесь нет. На всякий случай она навела справки; хозяйка, которую Антонина сразу же сумела к себе расположить, подарив ей косынку в горошек, решительно развеяла ее опасения, сказав коротко: "Не слыхать".
Оставалось вино, но и тут как-то концы с концами не сходились. Чего-чего, а склонности к пьянству она за своим мужем никогда не замечала. Как-то не верилось, чтобы ее Серега за такой короткий срок мог превратиться из работяги и добытчика в забулдыгу. Могли, конечно, дружки сбить с панталыку. Такие случаи, она слыхала, бывали. Но Гуляй, которого Серега всегда уважительно называл Степаном Ивановичем, по словам все той же хозяйки, был "мужик душевный", а Соус был слишком малозначительной персоной, чтобы оказать на Серегу какое-нибудь влияние.
Так и ломала бы себе голову Антонина, если не события, которые произошли вскоре после се приезда.
И раньше Серега на трезвую голову замечал, что вечный праздник, которым так щедро делится с ним Гуляй, не только не радует его, но и тяготит. В самом деле, у человека, оказавшегося впервые на карусели, поначалу дух захватывает от необычности впечатления, и это может продолжаться у кого минуту, у кого пять, а у кого все двадцать. Но потом даже у нормальных людей начинает кружиться голова, подступает тошнота и человек начинает вопить, чтобы карусель остановили, а если остановить ее уже невозможно, то человек норовит спрыгнуть на ходу, рискуя сломать себе ноги. Приблизительно то же происходило и с Серегой. Захваченный новыми острыми впечатлениями, он быстро от них устал, и его потянуло к простой привычной жизни. Особенно тошно стало ему находиться в подвыпившей компании после приезда жены и дочери. Тут, ко всему прочему, прибавились еще и муки совести. Но, раз запущенная, карусель продолжала вертеться, и останавливать ее, как оказалось, никто не собирался.
Гуляй, который ее запустил, сделал это скорее для других, нежели для себя. Сам он стоял как бы в середине и с удовольствием наблюдал веселое, по его мнению, кружение вокруг себя. Он давно уже перестал различать лица тех, кто вертелся вокруг него, а все, что они ' на лету кричали, казалось ему веселым смехом, прибаутками.
Ерофеич не чувствовал никаких неудобств, кроме домашней тирании. Для него карусель была только забавой чужих детей.
А Соус давно потерял способность отличать движение от неподвижности, а может, и вовсе такой способностью не обладал.
Вот и получалось, что интересы Сереги расходились с интересами его приятелей. А это не могло не сказаться на их отношениях.
В первый раз Серега почувствовал, что ему с приятелями не по пути, когда бригада Гуляя получила наряд на монтаж кормоцеха в Дерюгинском отделении. Правда, поначалу он даже обрадовался этому наряду, потому что работа была интересная и, что немаловажно для Сереги, денежная. По его подсчетам, здесь за какие-нибудь две недели можно было заработать рублей триста. Если прибавить их к тем деньгам, которые Антонина выручила за вещи, проданные в Большой Мурте, этого хватило бы, пожалуй, на то, чтобы купить крепкую еще избенку если не в самом Синюхино, то в какой-нибудь из окрестных деревенек, куда еще не добрались дачники. Это, конечно, не жизнь: сидеть в глуши, где нет ни магазина, ни яслей, ни постоянного сообщения даже с центральной усадьбой. Стоило ли из Сибири ехать в Россию, чтобы забиться в этакую нору. Большая Мурта располагалась хоть и за пять тысяч километров от Москвы, но это был настоящий поселок с торговым центром, Домом культуры, где три дня в неделю крутили кино, с баней и прочими удобствами. Серега не одобрял той торопливости, с которой Антонина спешила обзавестись своим домом, но, в общем, понимал ее. К тому же, он чувствовал за собой вину перед женой, и все время искал случая ее загладить. И вот такой случай представился.
Однако, получив наряд на монтаж кормоцеха, Гуляй почему-то не спешил ехать в Дерюгино. Он был как раз при деньгах и полон желания поскорее от них избавиться. Ерофеич и Соус этого ждали, судя по тому, как они оживились, когда Гуляй заявил, что, прежде чем ехать, надо бы заглянуть в район к старой знакомой Клаве.
- Степан Иванович, директор сказал, нужно начинать монтаж сегодня же,-встрял было Серега.
- Не спеши,- весело подмигнул ему Гуляй.- Он сказал, а ты и уши развесил. А если б он тебя послал сберкассу ограбить?
- Не уйдет кормоцех от нас, Сережа, - увещевал его Ерофеич.
- Два года лежало оборудование в ящиках и все никак руки до него не доходили, а тут вдруг приспичило... Если хочешь знать,- это даже не по-государственному - монтировать кормоцех под зиму, чтобы он потом целый год простаивал без всякого действия.
- Сука он, твой директор,- сплюнул Соус.- На чужом горбу в рай хочет въехать. Его к начальству потянут за то, что он план по картошке не выполнил, а он им - зато кормоцех введен в строй.
- Но по-моему, это выгодный для нас наряд,- не унимался Серега.
- Эх, паря, - положив ему руку на плечо, совсем по-отцовски сказал Гуляй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42