Сомнительно, чтобы при таких обстоятельствах можно было рассчитывать на выплату страховой премии. Хотя, как всегда, не исключалось и самое естественное объяснение: водитель устал и заснул за рулем.
Иенсен чувствовал какую-то смутную неудовлетворенность, словно что-то упустил или сделал не так, как надо. Когда он пытался проанализировать это чувство, у него вдруг от голода засосало под ложечкой. Он отогнал машину на стоянку перед седьмым домом в третьем ряду, сбегал к продовольственному автомату и нажатием кнопки извлек из него пакет синтетического молочного супа для диетпитания.
У себя он прежде всего снял и аккуратно повесил пальто и пиджак, потом зажег свет. Опустив жалюзи, он прошел на кухню, отмерил ноль целых три десятых литра воды, налил их в кастрюлю и высыпал туда суповой порошок. Когда смесь разогрелась, он перелил ее в большую чашку и вернулся в комнату. Здесь он поставил чашку на тумбочку, сел на кровать и расшнуровал ботинки. Часы показывали четверть третьего, и тишина кругом стояла полная. Ему все так же казалось, будто он что-то упустил или сделал не так, как надо.
Он достал из пиджака блокнот, включил бра над кроватью и погасил верхний свет. Прихлебывая суп, он тщательно проштудировал свои заметки. Суп был густой, вязкий и к тому же безвкусный и какой-то затхлый.
Когда заметки были дочитаны, Иенсен поднял взгляд и долго рассматривал фотографии, сделанные в полицейской школе. Иенсен и себя нашел на фотографии: он стоял в заднем ряду, крайний справа, скрестив руки на груди и неуверенно улыбаясь. Судя по всему, он что-то говорил своему соседу как раз в ту минуту, когда фотограф щелкнул затвором.
Затем Иенсен встал и вышел в переднюю. Здесь он открыл двери гардероба и взял с полки одну из бутылок, что рядами лежали вдоль стены под прикрытием форменных фуражек.
Из кухни он принес стакан, почти доверху наполнил его спиртом и поставил на тумбочку около чашки с супом.
Развернув список с девятью именами, он тоже положил его на тумбочку перед собой. Положил и начал разглядывать.
Электрические часы в кухне отметили время тремя короткими звонками.
Иенсен открыл чистую страницу в блокноте и записал: “№ 6. 38 лет. Разведенный. Отдел общественных отношений. В связи с переходом на другую работу”.
Переписывая адрес, Иенсен чуть заметно покачал головой. Потом он поставил будильник на нужный час, погасил свет, разделся догола, надел пижаму и сел в постели, укрывшись одеялом. Суп разбухал в желудке как на дрожжах, и казалось, словно кто-то снизу давит на сердце.
Стакан он выпил в два присеста. Шестидесятиградусный спирт обжег язык и огненной стрелой вонзился в пищевод.
Иенсен лежал на спине, широко раскрыв глаза, и дожидался сна.
24
Иенсен так и не смог уснуть. С трех часов до двадцати минут шестого он лежал в каком-то забытьи, не в силах ни мыслить, ни избавиться от мыслей. Разбитый и мокрый от пота, встал он по звонку будильника, а спустя сорок минут уже сидел в машине.
Путь его лежал к северу, за двести километров отсюда. И поскольку день был воскресный, он рассчитывал добраться туда за три часа.
Город был тих и безлюден, пустые гаражи, голые стоянки, но система регулировки, как всегда, делала свое дело, и по дороге через центр Иенсен десять раз останавливался перед красным светофором.
Дорога была прямая, удобная, пейзаж по обеим ее сторонам незанимательный. Изредка мелькали отдаленные пригороды и тянулись к небу “районы самосноса”. Между линией горизонта и автострадой торчали какие-то сухие и унылые насаждения — то искривленные деревья, то низкий колючий кустарник.
В восемь часов Иенсен свернул к бензоколонке — заправиться. Там же он выпил стакан остывшего чая и позвонил по автомату в два места.
Начальник патруля говорил сиплым, усталым голосом, должно быть, звонок Иенсена поднял его с постели.
— Это случилось девятнадцать лет назад, — доложил он. — Комендант застрял в лифте, и его разрезало пополам.
— По делу велось следствие?
— Нет, только стандартная запись в журнале. Слишком простое дело: его классифицировали как несчастный случай — элементарный обрыв на линии, из-за которого лифт остановился на несколько минут, а потом без постороннего вмешательства пришел в движение. Так что он погиб по собственной халатности.
— А как родственники?
— У него не было семьи. Он жил в гостинице для холостяков.
— Он что-нибудь оставил?
— Да. Довольно крупную сумму.
— Кто ее унаследовал?
— Никто из родственников не объявился в установленные сроки, и деньги отошли государству.
— Еще что?
— Пустяки, не стоящие упоминания. Он жил отшельником в отдельном номере, друзей не имел.
— До свиданья.
Полицейского, который был откомандирован в архив периодических изданий, Иенсен тоже застал дома.
— Говорит Иенсен.
— Слушаю, комиссар.
— Какие результаты?
— Вы не получили мое донесение?
— Нет.
— Я вчера утром завез его.
— Доложите устно.
— Одну минуту, я попытаюсь все восстановить в памяти.
— Жду.
— Все буквы для письма взяты из одной газеты, но за разные дни. Они вырезаны из двух номеров — за пятницу и за субботу прошлой недели. Этот шрифт носит название “бодони”.
Иенсен достал блокнот и записал полученные сведения на внутренней стороне обложки.
— Что еще?
Полицейский ответил не сразу:
— Еще вот что: искомое сочетание букв и текста на второй странице встречается не во всех экземплярах газеты, а только в так называемом тираже А.
— Что это за тираж?
— Другими словами, такой подбор букв можно встретить только в тех экземплярах, которые печатаются последними. Для городских киосков и городских подписчиков.
— Можете считать расследование законченным и вернуться к обычной работе. — сказал ему Иенсен. — До свиданья.
Он положил трубку, сел в машину и поехал дальше.
Ровно в десять он миновал по-воскресному безлюдный рабочий район, где тысячи совершенно одинаковых домов правильным четырехугольником обступили фабрику. Из фабричных труб валили лохматые клубы желтого дыма. Поднявшись на несколько сот метров, они сливались в сплошное облако отработанных газов и медленно падали вниз, на дома.
Еще через пятнадцать минут он был у цели.
Итак, время он рассчитал правильно, поскольку лишние пятнадцать минут ушли на заправку и телефонные разговоры.
Перед ним был вполне современный спортивный домик: стены из стекла, крыша из рифленого пластика. Он стоял в трех километрах от автострады и был со всех сторон окружен деревьями. Внизу, под обрывом, плескалось озеро. Вода в нем была мутная, серая, а воздух пропитан дымом фабричных труб.
На бетонированной площадке перед домом стоял полный мужчина в домашней куртке и тапочках. Вид у него был заспанный и вялый, и посетителя он встретил без особого воодушевления. Иенсен показал ему свой значок.
— Я Иенсен, комиссар шестнадцатого участка. Я веду следствие по делу, касающемуся вашей прежней должности и прежнего места работы.
— Что вам угодно?
— Несколько вопросов.
— Тогда войдите.
Всевозможная мебель из стальных трубок, пепельницы и ковры, составлявшие убранство обеих комнат, выглядели так, словно их взяли напрокат в издательстве.
Иенсен достал блокнот и ручку.
— Когда вы ушли оттуда?
Хозяин сделал вид, что подавляет зевок, и повел глазами по сторонам, словно желая от чего-то уклониться.
— Три месяца тому назад, — сказал он под конец.
— Почему вы ушли?
Хозяин перевел взгляд на Иенсена, и в его серых глазах мелькнула искра раздумья. Казалось, он раздумывает: стоит ему отвечать или нет. Наконец он неопределенно развел руками и сказал:
— Если вы хотите посмотреть мой диплом, предупреждаю: здесь у меня его нет,
Иенсен промолчал.
— Диплом остался у… у моей жены, в городе.
— Почему вы ушли?
Хозяин наморщил лоб, словно пытаясь сосредоточиться. И — опять не сразу — ответил:
— Поймите, все, что вы слышали, и все, что вы вбили себе в голову, не соответствует действительности. Больше ничем не могу служить.
— Почему вы ушли?
Молчание продолжалось несколько секунд. Хозяин уныло подергал себя за кончик носа.
— Собственно говоря, я даже и не уходил. Правда, срок контракта уже истек, но я до сих пор связан с концерном.
— Чем вы занимаетесь?
Иенсен обвел глазами холодную комнату. Хозяин следил за направлением его взгляда.
После молчания, еще более длительного, чем предыдущее, хозяин сказал:
— Послушайте, для чего вы это затеяли? Я ничем не могу вас порадовать. А диплом остался в городе, клянусь вам.
— Почему вы думаете, что мне нужен ваш диплом?
— Не знаю. А вообще нелепо тащиться за двести километров ради такой чепухи! — И хозяин покачал головой. — Сколько вы сюда ехали? — Он спросил это не без любопытства, но Иенсен ему не ответил, и тогда он впал в прежний тон. — Мой лучший результат — один час пятьдесят восемь минут, — мрачно сказал он.
— Телефон у вас есть?
— Нет.
— Дом принадлежит вам?
— Нет.
— А кому?
— Концерну. Я просто снял его, чтобы отдохнуть, прежде чем приступить к выполнению новых задач.
— Каких задач?
Все длиннее становился промежуток между вопросом и ответом. На этот раз он, казалось, вообще никогда не кончится.
— Вам здесь удобно?
Хозяин поглядел на Иенсена, как бы что-то прикидывая.
— Послушайте, я уже говорил вам, что вы ошибаетесь. Мне решительно нечем вас порадовать. Все эти истории не стоят выеденного яйца.
— Какие истории?
— А я почем знаю, какие вы слышали.
Иенсен не сводил с него глаз. Было тихо. Фабричный дым чувствовался в комнате не меньше, чем на улице.
— Кем вы были в концерне?
— Спросите лучше, кем я не был. Сперва спортивным обозревателем. Потом главным редактором в разных журналах. Потом перешел на рекламу. Много ездил, писал, по большей части спортивные репортажи со всего света. Потом служил в филиале концерна за границей; ну и ездил повсюду и… учился.
— Чему вы учились?
— Всему понемножку. Изучал общественные отношения и прочее.
— Что такое “общественные отношения”?
— Это трудно объяснить.
— Значит, вы много путешествовали?
— Да, я бывал почти всюду.
— Языками владеете?
— У меня нет способностей.
Теперь замолчал Иенсен. Он молчал и не сводил глаз с человека в куртке. Наконец он спросил:
— А журналы часто публикуют спортивные репортажи?
— Нет.
Вид у хозяина сделался совсем пришибленный.
— Никто в наши дни не интересуется спортом, разве что смотрят по телевизору.
— И все-таки вы путешествовали и писали спортивные репортажи?
— Я не умел писать ни о чем другом. Пробовал — не получилось.
— Почему вы ушли?
— Наверное, потому, что это слишком дорого стоило.
Хозяин задумался на несколько секунд.
— Вообще-то они народ прижимистый, несмотря ни на что, — сказал он совсем уж замогильным тоном и покосился на мебель из стальных трубок.
— Какое у вас почтовое отделение?
Хозяин растерялся, поглядел, ткнул пальцем в окно. За лесом, на том берегу озера, висела над фабрикой желтая дымная туча.
— Такое же, как у них… почтальон, во всяком случае, приходит оттуда.
— А почту разносят каждый день?
— Кроме воскресений.
И опять не было слышно ничего, только неровное дыхание да автомобильные гудки с отдаленного шоссе.
— Вам очень нужно мучить меня? Все равно это ничего не даст.
— Вы знаете, зачем я приехал?
— Не имею ни малейшего представления.
Хозяин беспокойно задергался. Казалось, молчание угнетает его.
— Я самая заурядная личность, просто я потерпел неудачу, — сказал он.
— Неудачу?
— Да, неудачу. Все, напротив, утверждают, что я великий удачник. Но вы же сами видите, если человек сидит здесь один-одинешенек и покрывается плесенью, о какой удаче может идти речь?
— Чего же вы хотите?
— Ничего. Я просто не желаю никого обременять.
Молчание, длительное, гнетущее молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23