А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Коротко остриженные волосы были не расчесаны, и косметики она явно не употребляла.
Чем-то она напоминала женщин на старинных картинах.
Трудно было определить выражение ее глаз. В них одинаково читались злость и страх, отчаяние и решимость.
Брюки у нее были измазаны краской, в руках она держала кисть. На полу среди комнаты лежали разостланные газеты, на газетах стояла качалка, явно предназначенная для окраски.
Иенсен обвел комнату глазами. Остальная мебель тоже выглядела так, словно ее подобрали на свалке, чтобы потом раскрасить в радостные цвета.
— Оказывается, вы говорили правду, — сказала она. — С него сталось натравить на меня полицию. Только этого еще не хватало. Но я должна вас заранее предупредить: вы меня не запугаете. Можете посадить меня, если найдете подходящий повод. На кухне у меня хранится бутылка вина. При желании можете прицепиться к этому. Мне все равно. Лучше что угодно, чем так, как сейчас.
Иенсен достал блокнот.
— Когда вы ушли оттуда?
— Две недели назад. Не явилась на работу, и все. У вас это считается преступлением?
— А сколько вы там проработали?
— Две недели. Более дурацких вопросов вы не могли придумать, чтобы мучить меня? Я ведь уже сказала, что это ни к чему не приведет.
— Почему вы ушли?
— А вы как думаете? Потому что я не могла больше вытерпеть, чтобы ко мне приставали каждую минуту и следили за каждым моим шагом.
— Вы были художественным директором?
— Никаким не директором, Я служила в отделе оформления. У них это называется клейбарышня. Но я еще клеить толком не выучилась, когда началась эта комедия.
— В чем заключаются обязанности художественного директора?
— Не знаю. По-моему, он сидит и перерисовывает буквы, а то и целые страницы из иностранных журналов.
— Почему же вы ушли с работы?
— Господи, неужели даже полиция у них на жалованье? Неужели у вас нет ни капли сострадания? Кланяйтесь тому, кто вас послал, и передайте, что ему больше пристало сидеть в сумасшедшем доме, чем валяться в моей постели.
— Почему вы ушли?
— Потому что не выдержала. Неужели так трудно понять? Он положил на меня глаз через несколько дней после моего поступления. Один знакомый фотограф упросил меня сняться для какого-то медицинского текста или уж не помню для чего. И он увидел этот снимок. Я без стеснения поперлась с ним в какой-то подозрительный ресторанчик. Потом я сдуру пригласила его к себе. А на следующую ночь он мне позвонил, он значит, сам позвонил мне и спросил, не найдется ли у меня дома бутылки вина. А я послала его к черту. И тут-то все и началось.
Она стояла, широко расставив ноги, и в упор смотрела на Иенсена.
— Что вы хотите от меня услышать? Ну что? Что он сидел здесь, у меня, на полу и три часа держал меня за ногу и жалобно подвывал? И что его чуть не хватил удар, когда я под конец вырвала у него свою ногу и просто пошла и легла спать?
— Воздержитесь от ненужных подробностей.
Она швырнула кисть в сторону качалки. Красные брызги осели на резиновых сапогах.
— Да-да, — возбужденно сказала она. — Я бы даже могла переспать с ним, если уж на то пошло. Почему бы и нет, в конце концов? Должен же у человека быть какой-нибудь интерес в жизни. У меня, правда, глаза слипались, но я же не могла предположить, что он просто осатанеет, когда увидит, как я раздеваюсь. Вы себе не можете представить, в каком аду я прожила эти две недели. Ему нужна была я. Ему нужны были мои свободные естественные инстинкты. Он собирался послать меня в кругосветное путешествие. Я должна была помочь ему восполнить какие-то потери. Он хотел назначить меня главным редактором незнамо чего. Это меня-то главным редактором! “Нет, дарлинг, там ничего не нужно уметь! Тебе не интересно? Ах, дарлинг, стоит ли об этом говорить!”.
— Повторяю: воздержитесь от ненужных подробностей.
Она запнулась и поглядела на него, наморщив лоб.
— А вы не от… это не он вас послал?
— Нет. Вам вручили диплом?
— Да, но…
— Покажите.
В глазах у нее застыло изумление. Она подошла к голубому секретеру, стоявшему у стены, выдвинула ящик и достала оттуда диплом.
— Только у него не совсем приличный вид, — сказала она смущенно.
Иенсен развернул диплом. Кто-то умудрился снабдить золотой текст красными восклицательными знаками. На первой странице красовалось несколько ругательств — тоже красных.
— Я понимала, что это нехорошо, но я так рассвирепела… Смех да и только. Я проработала там всего четырнадцать дней и за эти четырнадцать дней только и успела, что позволила три часа держать себя за ногу, один раз разделась догола, а потом надела пижаму.
Иенсен спрятал блокнот в карман.
— Всего доброго, — сказал он.
Когда он вышел на лестничную площадку, его скрутила боль в правом подреберье. Она началась внезапно и очень интенсивно. У него потемнело в глазах, он сделал неуверенный шажок и навалился плечом на дверной косяк.
Она выскочила сразу.
— Что с вами? Вы больны? Зайдите ко мне, присядьте. Я вам помогу.
Он почувствовал ее прикосновение. Она подпирала его плечом. Он успел заметить, какая она теплая и мягкая.
— Подождите, — сказала она. — Я принесу вам воды.
Она помчалась на кухню и тотчас вернулась.
— Выпейте. Может, вам еще что-нибудь нужно? Не хотите ли прилечь? Простите, что я так по-дурацки себя вела. Я просто не сообразила, что к чему. Один из тех, кто там заправляет, я не стану вам его называть, все это время преследует меня…
Иенсен выпрямился. Боль не утихла, просто он начал привыкать к ней.
— Простите меня, — повторила она. — Я просто не поняла цели вашего прихода. Я и до сих пор ее не понимаю. Вечно я ошибаюсь. Порой мне начинает казаться, что во мне есть какой-то изъян, что я не такая, как все. Но я хочу чем-то интересоваться, хочу что-то делать и хочу сама решать, что именно. Я и в школе была не такая, как все, и вечно задавала какие-то вопросы, которых никто не понимал. А меня они интересовали. И теперь я другая, не такая, как все женщины. Я и сама это чувствую. И выгляжу-то я не так, и даже запах у меня другой. Наверно, я просто сумасшедшая, или весь мир сумасшедший. Не знаю, что хуже.
Боль начала отступать.
— Советую вам держать язык за зубами, — сказал Иенсен. И, надев фуражку, пошел к машине.
22
На пути в город Иенсен связался по радиотелефону с дежурным шестнадцатого участка. Люди, отправленные с обыском, еще не возвращались. В течение дня ему несколько раз звонил начальник полиции.
Когда он добрался до центра, шел уже двенадцатый час, иссяк нескончаемый поток машин и опустели тротуары. Боль угнездилась теперь чуть пониже и стала привычной, глухой и ноющей. Во рту пересохло, и очень хотелось пить, как всякий раз после приступа. Он остановился перед небольшим кафе, благо его до сих пор не закрыли, и подсел к стеклянной стойке. Кафе сверкало металлом и стеклом. Кроме шести парней лет по семнадцать-восемнадцать, там никого не было. Они сидели за одним столом, сонно пялились друг на друга и молчали. Буфетчик читал один из ста сорока четырех журналов и зевал. Три телевизора передавали легкую развлекательную программу. Программа сопровождалась искусно вмонтированными, хотя и не совсем натуральными взрывами смеха.
Медленно, маленькими глотками Иенсен выпил минеральную воду и почувствовал, как забулькал, сокращаясь, пустой желудок. Немного посидев, Иенсен встал и проследовал в туалет. Там на полу лежал хорошо одетый господин средних лет, сунув руку прямо в каменный желоб. От господина разило спиртным, на рубашке и пиджаке виднелись следы рвоты. Глаза у него были открыты, но взгляд — невидящий и бессмысленный.
Иенсен вернулся, подошел к стойке.
— У вас в туалете лежит пьяный.
Буфетчик пожал плечами и продолжал разглядывать цветные иллюстрации.
Иенсен показал значок. Буфетчик сразу отложил журнал и подошел к телефонному аппарату для вызова полиции. Все предприятия общественного питания имели прямую связь с радиофицированным патрулем ближайшего участка.
За пьяным пришли сонные и усталые полицейские. Когда они выволакивали арестованного, голова его несколько раз ударилась о выкрашенный под мрамор пол.
Пришли они из другого участка, скорей всего из одиннадцатого и потому не узнали Иенсена.
Когда часы показывали без пяти двенадцать, буфетчик, боязливо покосившись на посетителя, начал запирать. Иенсен вышел, сел в машину и вызвал своего дежурного. Группа только что вернулась с обыска.
— Все в порядке, — доложил начальник патруля, — Мы нашли его.
— Он целый?
— Да, в том смысле, что есть оба листа. Только между ними лежал растоптанный кружок колбасы.
Иенсен промолчал.
— Это отняло у нас много времени, — продолжал начальник патруля, да ведь и задача была не из легких. Там такая свалка, одних бумаг десятки тысяч.
— Проследите, чтобы хозяина квартиры освободили завтра с утра обычным порядком.
— Понял.
— Еще одно.
— Слушаю, комиссар.
— Сколько-то лет назад комендант Дома погиб в лифте.
— Так.
— Выясните подробности. Соберите также сведения о погибшем. Особенно о семейных обстоятельствах. И поскорей.
— Понял. Разрешите доложить?
— Да.
— Вас искал начальник полиции.
— Он что-нибудь просил передать?
— Нет, насколько мне известно.
— Покойной ночи. — Иенсен повесил трубку. Где-то неподалеку часы пробили полночь — двенадцать тяжелых, гулких ударов.
Миновал шестой день. До конца срока оставалось ровно двадцать четыре часа.
23
Домой он ехал не спеша. Физически он устал до предела, но знал, что все равно скоро не заснет, а времени для сна оставалось немного.
Ни одной машины не встретил он в длинном, ярко освещенном туннеле с белыми стенами. Южнее за туннелем начинался промышленный район. Сейчас он был тих и всеми покинут. Под луной серебрились алюминиевые газгольдеры и пластиковые крыши фабричных корпусов.
На мосту его перегнал полицейский автобус, а почти сразу же за автобусом — карета “Скорой помощи”. Оба ехали на большой скорости и с включенными сиренами.
На полдороге его остановил полицейский кордон. Полицейский с фонарем в руках, по-видимому, узнал Иенсена: когда Иенсен опустил боковое стекло, тот откозырял и доложил:
— Дорожное происшествие. Один погибший. Разбитая машина загородила проезжую часть. Через несколько минут мы расчистим дорогу.
Иенсен кивнул. Он сидел, не поднимая стекла, чтобы холодный ночной воздух беспрепятственно врывался в машину. А сам тем временем думал о том, что дорожных происшествий из года в год становится все меньше, а число погибших в результате аварий, наоборот, возрастает. Эксперты в транспортном министерстве уже давно разрешили эту статистическую загадку. Уменьшение числа дорожных происшествий и размеров материального ущерба можно объяснить улучшением качества дорог и бдительностью регулировщиков. Но важнее здесь чисто психологический фактор: люди сейчас больше зависят от своих автомобилей, а потому обращаются с ними бережнее и — сознательно или бессознательно — боятся только одного — потерять машину. Увеличение числа аварий со смертельным исходом объясняется тем, что большинство из них можно бы по праву квалифицировать как самоубийства. Но и здесь решающую роль играет психологический фактор: люди живут вместе со своими машинами и ради них, а потому хотят и умирать вместе с ними. Все это Иенсен знал из одного исследования, проделанного несколько лет назад. Конечно, оно проходило в обстановке строжайшей секретности, но высшие полицейские чины могли ознакомиться с его результатами.
Дорогу расчистили через восемь минут. Иенсен поднял стекло и включил зажигание. На бетонированном шоссе лежал чуть заметный налет изморози, а там, где произошла катастрофа, под лучами прожекторов четко выделялись отпечатки шин. Но возникли они не от юза и не от резкого торможения, а от удара машины о бетонный столб на обочине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23