— Судя по всему, стреляла женщина, — рассказывал словоохотливый лейтенант. — Вон как наследила. Долго топталась. А стреляла вот из чего. — Он подошёл к машине, достал оттуда ружьё-одностволку. — Собака нашла, а дальше след потеряла.
Семён, услышав это, спрятал туфлю в карман плаща и шепнул Зимину:
— Алена это. Ей-богу, она.
Зимин не осмелился спросить у следователя, убит ли кто-нибудь, боялся услышать ответ и, дёрнув за рукав Семена, поспешил в санаторий, чтобы скорее встретиться с Алёной.
— Алена стреляла. Туфля её, и следы, значит, её, — твердил Семён.
— Почему Алена? Что ей этот врач? За что она могла стрелять в него? — Зимин вспомнил её странное поведение в последние дни, настойчивые расспросы о сроках давности и вдруг поверил, что стреляла в самом деле она.
«Вот и сон в руку, вот и сбылось моё предчувствие беды», — подумал он, и идти дальше не смог, перехватило дыхание. Остановился, схватившись за сердце.
Подъёма ещё не было, но многие отдыхающие вышли из корпуса — кто пройтись по свежему воздуху, кто на физзарядку, какая-то женщина пробовала подтянуться на турнике.
— Пойдёмте к Алене, пойдёмте, — взволнованно повторял Семён. — Ай-ай, что ж это она наделала? И как надумала?
— Почему она? — разозлился Зимин. — А может, и не она вовсе, может, кто-то её туфли обул?
— Она, Аркадий Кондратьевич, чувствую, что она, а ружьё у Магды взяла. Вот как.
Они не успели войти в корпус, на крыльце встретились с Алёной. Семён молча протянул ей туфлю. Какой-то миг она испуганно смотрела на него, потом выхватила из Семёновой руки туфлю и закинула её в кусты. На Зимина посмотрела долгим, горячечным взглядом, и по глазам её тот понял, что все правда, стреляла она.
— Там уже следственная бригада, собака. И ружьё нашли, — упавшим голосом сказал Зимин.
— Ага, ага, — совсем некстати закивала она головой.
— Ты? — спросил он.
— Аркадий… — начала она и оборвала разговор, вся сжавшись, как от холода. — Они приехали? Ну что ж!
— Они там. Ты? — снова повторил он вопрос.
— Я пойду туда. Признаюсь, что я убила его.
— Кого?
— Грака Семена. — И пошла не оглядываясь, уверенная, что они пойдут вслед.
— Алена, погоди! — позвал её Раков. — Какого Грака? Того, что в нашем районе в полиции служил?
— Его.
— Ерунду говоришь. Того Грака партизаны схватили и на тот свет отправили.
— Нет, он тогда жив остался, а вчера я его убила. Только теперь он был зубным врачом Егорченко.
Зимин догнал её, схватил за руку.
— Стой, расскажи мне все.
— Им, следователям, расскажу. Грак меня… а потом убил в овраге вместе с моими родителями. А теперь я его убила. Раз по закону его нельзя судить за давностью.
— Так это ты о нем все говорила? Что же ты наделала? — схватился за голову Зимин. — Почему же ты мне раньше всю правду не рассказала? Не существует давности для предателей. Не существует, слышишь? Хоть сто лет пройдёт, судить их будут.
Дальше они шли молча и подоспели к месту происшествия как раз тогда, когда милиционер снова старался навести на след собаку. Собака вдруг закрутилась, заметалась и рванулась к Алене.
— Осторожно! Держи собаку! — закричал Зимин.
Собаку проводник удержал, но она все рвалась к Алене.
Алена подошла к следователю.
— Это я стреляла, — сказала она.
В это время из глубины двора показался, направляясь к калитке, Егорченко. Шея его была перебинтована, он поворачивался всем корпусом, как волк.
Алена побледнела, судорожно глотнула воздуха, покачнулась и расставила руки, словно переходила узкие мостки.
— Живой?! Грак живой. Его и убить нельзя?!
Она упала бы, если б её не поддержали Зимин и лейтенант.
Выписка из постановления следователя о мерах пресечения
Я, военный следователь военной прокуратуры капитан юстиции Иванов Г.И., учитывая, что обвиняемый в совершении преступления, предусмотренного статьёй 61 УК БССР (измена Родине), Егорченко Валентин Павлович, он же Грак Семён Савельевич, может скрыться от следователя, постановил: взять его под стражу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12