А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Я выскользнула, когда родители легли спать. Ты же знаешь их.
– Не исключено, что кто-то...
– Никто. Я пробралась по подъездной дорожке. Ты не рад?
Я был не рад, хотя должен был бы радоваться. С ее формами ей было далеко до Джойс, но она была лучшим, что можно найти в Сентрал-сити. Если не считать те моменты, когда она вздергивала подбородок и прищуривалась, изображая, что сердится, она была чертовски симпатичной девчонкой.
– Ну, – промямлил я, – ну, конечно же, я рад. Пошли наверх?
Я поднялся вслед за ней в мою спальню. Она скинула туфли, бросила плащ и остальную одежду на стул и упала навзничь на кровать.
– Ну и дела! – проговорила она через минуту и начала выдвигать вперед подбородок. – Какой энтузиазм!
– О, – сказал я и потряс головой, – прости, Эми. Голова забита другим.
– Г-голова забита другим! – Ее голос дрогнул. – Я тут разделась для него, отбросила в сторону приличия и одежду, а он стоит тут с этим «другим» в голове!
– Послушай, милая, я просто не ждал тебя и...
– А с чего бы тебе ждать меня? Ведь ты все время избегаешь меня и находишь какие-то предлоги, чтобы не встречаться со мной. Если бы у меня оставалась хоть капля гордости, я бы...
Она уткнулась лицом в подушку и зарыдала, предоставив мне любоваться первоклассным видом того, что, возможно, являлось второй по красоте попкой Западного Техаса. Я был абсолютно уверен в том, что она притворяется, – благодаря Джойс мне известно множество признаков, по которым можно определить настрой женщины. Однако я не решился отшлепать ее, хотя она того заслуживала. Вместо этого я быстро разделся, лег в кровать рядом с ней и повернул ее лицом к себе.
– Ладно, кончай, детка, – сказал я. – Видишь ли, я был страшно занят.
– А я этого не знала! Я вообще ничего о тебе не знаю! Ты просто не хочешь быть со мной, вот и все!
– Ты несешь полную чушь, лапочка. Почему это я не хочу быть с тобой?
– П-потому О Лу, дорогой, мне было так плохо...
– Эми, ты ведешь себя глупо, – сказал я.
Она продолжала плакать, причитая, как ей было плохо, а я продолжал прижимать ее к себе, слушая – когда находишься в обществе Эми, всегда приходится много чего слушать, – и вспоминая, с чего все началось.
Честно говоря, все началось ни с чего. Мы просто плыли вместе, как две соломинки в луже. Наши семьи росли вместе, и мы росли вместе в одном квартале. Вместе ходили в школу, а когда появлялись на вечеринках, в нас всегда видели влюбленную пару. Так что мне ничего не надо было делать. Все получилось само собой.
Подозреваю, половина города, в том числе и ее родители, знали, что мы спим вместе. Но никто ничего не говорил и не думал ничего плохого. Ведь мы в конце концов собираемся пожениться... даже несмотря на то, что мы не торопимся.
– Лу, – она пихнула меня локтем, – ты меня не слушаешь!
– Что ты, слушаю, детка.
– Тогда ответь мне.
– Не сейчас, – отказался я. – Сейчас у меня голова занята другим.
– Но... О дорогой....
Я рассчитывал на то, что за своими страданиями она забудет вопрос, на который я должен был ответить. Но не вышло. Как только она закончила ныть и причитать и я протянул ей сигарету, взяв одну и для себя, она снова посмотрела на меня.
– Ну, Лу?
– Просто не знаю, что сказать, – ответил я, причем ответил истинную правду.
– Так ты хочешь жениться на мне, а?
– Же... да, конечно, – промямлил я.
– Думаю, мы и так ждали слишком долго. Я могу пойти преподавать в школу. Мы станем значительно состоятельнее, чем большинство пар.
– Но... но это все, на что мы способны, Эми. Так мы никуда не придем!
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, я не хочу всю жизнь быть помощником шерифа. Я хочу.. гм... стать кем-то.
– Например?
– О, не знаю. Нет смысла говорить об этом.
– Наверное, врачом? Вот было бы забавно. У тебя этим голова забита?
– Я понимаю, это безумие, Эми, но...
Она засмеялась. Она мотала головой по подушке и смеялась.
– О, Лу, впервые слышу такое! Тебе двадцать девять, т-ты говоришь абсолютно безграмотно, и при этом – ой, ха-ха-ха...
Она хохотала до тех пор, пока не начала задыхаться. Моя сигарета дотлела до того места, где я сжимал ее пальцами, и я понял это только тогда, когда почувствовал запах горелого мяса.
– П-прости, дорогой. Я не хотела обидеть тебя, но... Ведь ты дразнил меня? Ты разыграл свою маленькую Эми?
– Ты же знаешь меня, – ответил я. – Лу любит пошутить.
Ее веселость прошла, как только она услышала мой тон. Отвернувшись от меня, она перекатилась на спину и сжала пальцами одеяло. Я встал, нашел сигару и сел на кровать.
– Ты не хочешь жениться на мне, да, Лу?
– Сомневаюсь, что сейчас подходящее время для этого.
– Ты совсем не хочешь жениться на мне.
– Я этого не говорил.
Она молчала несколько минут, однако выражение ее лица было красноречивее слов. Я увидел, что она прищурилась, на ее губах появилась презрительная усмешка, и понял, о чем она думает. Я даже знал, какими словами она скажет мне все это.
– Боюсь, Лу, ты все же должен жениться на мне. Должен, соображаешь?
– Нет, – сказал я. – Не должен. Ты не беременна, Эми. Ты никогда не спала с другим мужчиной, а от меня ты не залетала.
– Считаешь, что я вру?
– Уж такое впечатление создается, – ответил я. – Ты не смогла бы забеременеть от меня, даже если бы мы этого хотели. Я стерильный.
– Ты?!
– Стерильный – это то же, что и бесплодный. Мне сделали вазектомию.
– Тогда почему мы всегда так... почему ты обычно?..
Я пожал плечами.
– Просто не хотелось ничего объяснять. Вернемся к теме. Как бы то ни было, ты не беременна.
– Я не понимаю, – проговорила она, хмурясь. Ее совсем не волновало то, что я поймал ее на вранье. – Это сделал твой отец? Зачем, Лу?
– У меня было сильное переутомление, я был нервным, и он решил...
– Да ничего подобного! Никогда у тебя этого не было!
– Ну а он решил, что есть.
– Он решил! Он совершил жуткую вещь – сделал тебя таким, что у нас никогда не будет детей, – просто потому, что что-то решил! Ужас! Меня тошнит!.. Когда это случилось, Лу?
– Какая разница? – сказал я. – Да я-то и не помню. Давно.
Я сожалел о том, что не промолчал, когда разуверял ее в том, что она беременна. А давать задний ход нельзя. Она поймет, что я врал, и станет еще более подозрительной.
Я улыбнулся ей и погладил ее по животу. Потом сжал грудь, а затем медленно повел руку вверх, пока она не остановилась у ее горла.
– В чем дело? – спросил я. – Почему на нашем маленьком личике появились хмурые складочки?
Она ничего не сказала. И не улыбнулась в ответ. Она лежала и смотрела на меня, взглядом давая мне понять, что я собой представляю. В одном задача стала для нее более сложной, а в другом – менее. Ответ готов был вырваться наружу и в то же время не сформировался – пока. Потому что на его пути стоял я.
Ответ никак не вязался со сложившимся у нее образом мягкого, дружелюбного, покладистого Лу Форда.
– Думаю, – наконец проговорила она, – мне лучше пойти домой.
– Возможно, так будет лучше, – согласился я. – Скоро рассвет.
– Завтра увидимся? Я имею в виду, сегодня.
– Знаешь, суббота для меня очень трудный день, – ответил я. – Давай в воскресенье вместе сходим в церковь или пообедаем...
– Но ты работаешь в воскресенье ночью.
– Верно, детка. Я пообещал помочь одному парню и даже не знаю, как от этого отказаться.
– Ясно. А тебе никогда не приходило в голову подумать обо мне, когда ты строишь свои планы? Конечно же, нет! Я для тебя ничего не значу.
– Наверняка в воскресенье я быстро освобожусь, – сказал я. – Не позже одиннадцати. Почему бы тебе не прийти сюда и не подождать меня, как сегодня? Я был бы счастлив до смерти.
Ее глаза блеснули, однако она не разразилась новой лекцией, как должна была бы. Она жестом показала мне, чтобы я пропустил ее, поднялась и начала одеваться.
– Я чертовски сожалею, детка, – сказал я.
– Сожалеешь? – Она через голову натянула платье, разгладила его на бедрах и застегнула воротник. Встав сначала на одну ногу, потом на другую, она надела туфли-лодочки. Я поднялся, помог ей надеть плащ и расправил его на плечах.
Оставаясь в кольце моих рук, она повернулась лицом ко мне.
– Ладно, Лу, – сухо проговорила она. – Сегодня мы эту тему обсуждать не будем. Но в воскресенье у нас состоится долгий разговор. Ты объяснишь мне, почему ты так вел себя в последние месяцы. И никакой лжи или уверток. Понял?
– Мэм, мисс Стентон, – сказал я. – Да, мэм.
– Отлично, – кивнула она, – значит, решено. А теперь советую тебе либо одеться, либо забраться в постель, иначе ты простудишься.
5
В тот день, в воскресенье, дел у меня оказалось по горло. Так как выплатили зарплату – была середина месяца, – в городе было много пьяных, а пьяные – значит, драки. Все мы, помощники шерифа, два констебля и шериф Мейплз, выбивались из сил, пытаясь держать ситуацию под контролем.
У меня редко возникают проблемы с пьяными.
Отец учил меня, что они до чертиков обидчивы и еще более нервны, и, если не злить и не пугать их, они становятся самыми покладистыми людьми в мире. Нельзя орать на пьяного, говорил он, потому что бедняга уже сам наорался до хрипоты. Нельзя вынимать при нем пистолет или бить его, так как он подумает, что его жизнь в опасности, и будет действовать соответственно.
Поэтому я просто ходил по городу, доброжелательный и дружелюбный, и, когда мог, отводил пьяных домой, а не в тюрьму. И они, и я оставались целы и невредимы. Однако на все это требовалось время. С полудня, когда я вышел на дежурство, до одиннадцати я не присел ни на минуту и не смог выпить даже чашку кофе. Около полуночи, когда я уже почти закончил смену, шериф Мейплз поручил мне одно из тех особых заданий, которые обычно приберегал для меня.
Один мексиканец, рабочий с «трубы», накурился марихуаны и до смерти забил другого мексиканца. Мужики повязали его и приволокли в участок, тем самым приведя его буквально в неистовство, и теперь, обкуренный и злой, он превратился в настоящего дикаря. Им удалось запереть его в одной из «тихих» камер, но, судя по тому, как тот буйствовал, он намеревался выбраться или погибнуть при попытке выбраться.
– Я не смогу обращаться с этим сумасшедшим мексиканцем так, как нам следует, – мрачно проговорил шериф Боб. – Тем более в деле об убийстве. Если я не ошибаюсь, мы уже дали тому крючкотвору-адвокату достаточно поводов, чтобы обвинить нас в применении допроса третьей степени.
– Посмотрю, что можно сделать, – сказал я.
Я прошел в камеру и пробыл там три часа, причем все это время трудился не покладая рук. Мексиканец набросился на меня прежде, чем я успел закрыть дверь. Я заломил руки ему за спину и держал, пока он бился и вырывался. Потом я отпустил его, и он снова бросился на меня. Я снова заломил ему руки и снова отпустил. Так все и продолжалось до бесконечности.
Я ни разу не ударил его ни рукой, ни ногой. Я следил за тем, чтобы в схватке он не причинил себе вреда. Я просто выматывал его, капля за каплей, и, когда он немного утих и обрел способность слушать, я заговорил. Практически все в нашем округе знают мексиканцев, но я знаю их лучше большинства. Я говорил и говорил, чувствуя, что парень успокаивается, и одновременно удивляясь самому себе.
Этот мексиканец был беззащитен в той степени, в какой может быть беззащитен человек. Он был одурманен «травкой» и доведен до безумия. Его уже и так хорошо избили, поэтому несколько лишних кровоподтеков никто не заметил бы. С тем бродягой я рисковал гораздо больше. Бродяга мог создать мне проблемы. А этот мексиканец да наедине со мной в камере – не мог.
И все же я пальцем его не тронул. Я никогда не бил заключенных – тех, кого можно бить безнаказанно. У меня не было ни малейшего желания. Эта особенность принесла мне особую славу, и я, возможно, не хотел порочить свою репутацию. Или, вероятно, я подсознательно считал, что нахожусь по ту же сторону барьера, что и заключенные. Как бы то ни было, я не причинил ему вреда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27