Меня поставили на отбойный молоток в бригаду, которая работала у черта на куличках – аж на реке Пекосе. Так далеко, что я не смог добраться до города в день моей первой получки. Нас было трое, отрезанных от проклятого мира. А вот следующий день получки был совсем другим. Мы закончили на Пекосе, и я получил свои денежки. Я узнал новости, приятель, и вот тут все, что ты говорил и делал, стало значить очень много.
Я кивнул. Я ощущал странную радость. Я уже ничего не мог изменить, время поджимало, и все детали мозаики постепенно вставали на свои места. Я понял, что должен сделать это, и не собирался откладывать.
Он снова приложился к бутылке и достал из кармана рубашки сигарету.
– У меня хорошие мозги, а закон ни разу не помог мне, следовательно, я тоже не должен помогать ему. Пока не припрет. Сколько, по-твоему, стоит возможность жить на свете?
– Я... – Я замотал головой. Спешить нельзя. Иначе я выдам себя. – У меня нет денег, – сказал я. – Только то, что я зарабатываю.
– У тебя есть этот дом. Думаю, за него дадут кругленькую сумму.
– Да, но, черт, – проговорил я, – это все, что у меня есть. Если мне негде будет жить, нет смысла платить деньги за то, чтобы ты держал язык за зубами.
– Ты, приятель, можешь и передумать, – не очень уверенно сказал он.
– Как бы то ни было, – сказал я, – его продавать нецелесообразно. Люди начнут спрашивать, что я стану делать с деньгами. Мне придется отчитаться за них перед властями и заплатить огромный налог. Так что, мне кажется, ты немного спешишь...
– Тебе правильно кажется, приятель.
– К тому же понадобится немало времени, чтобы продать его. Я бы хотел продать его врачу, тому, кто заплатил бы мне за отцовскую практику и оборудование. Так я получил бы на треть больше. Однако такие сделки в спешке не делаются.
Он с подозрением разглядывал меня, стараясь определить, пытаюсь ли я обмануть, и если да, то насколько. Я же фактически не лгал, только чуть-чуть.
– Не знаю, – протянул он. – Я плохо разбираюсь в таких вещах. Может... как ты смотришь на то, чтобы взять кредит под этот дом?
– Ну, мне бы чертовски не хотелось это делать.
– Я, приятель, спросил тебя совсем о другом.
– Послушай, – возразил я, – а как, по-твоему, я верну кредит со своей зарплатой? Кредит мне не потянуть. Вряд ли я получу больше пяти тысяч после того, как они возьмут свой процент и плату за услуги посредника. Мне придется взять новый кредит, чтобы оплатить первый, а так дела не делаются. Если же ты дашь мне четыре-пять месяцев, чтобы найти того, кто...
– Ха-ха. А сколько времени тебе понадобится на то, чтобы взять кредит? Неделя?
– Гм... – Я должен дать ей еще немного времени. Мне хотелось этого. – Думаю, неделя – слишком мало. Скорее всего, две, только я против того...
– Пять тысяч, – заявил он, взбалтывая виски в бутылке. – Пять тысяч через две недели. Начиная с сегодня. Ладно, приятель, назовем это сделкой. А разве это не сделка, а? Я совсем не жадный. Я получу свои пять тысяч, и мы с тобой больше никогда не увидимся.
Я сердито посмотрел на него, чертыхнулся и сказал:
– Ладно.
Он запихнул бутылку в карман и встал.
– Отлично, приятель. Сегодня вечером я возвращаюсь на «трубу». Это не очень-то подходящее место для хорошей жизни, поэтому я пробуду там до следующей зарплаты. Только не вздумай сбежать от меня.
– А как я могу? – пожал я плечами. – Что я, сумасшедший?
– Ты задаешь неприятные вопросы, приятель, и можешь получить неприятные ответы. Просто будь здесь через две недели с пятью «штуками», и тогда тебе не грозят никакие проблемы.
Я решил воспользоваться еще одним убедительным доводом: мне все еще казалось, что я слишком легко сдался.
– Возможно, тебе не стоит приходить сюда, – сказал я. – Вдруг тебя кто-нибудь увидит, и...
– Никто не увидит. Я буду осторожен, как сегодня. Я не меньше, чем ты, хотел бы избежать проблем.
– Ну, – сказал я, – я просто думал, что будет лучше, если мы...
– Слушай, приятель, – он покачал головой, – что произошло, когда ты в последний раз оказывался вблизи старых заброшенных ферм? Ничего хорошего, верно?
– Ладно, – наконец согласился я, – пусть будет по-твоему.
– Я к этому и веду. – Он посмотрел на часы. – Итак, мы все решили. Пять тысяч, две недели, считая с сегодня, девять часов. Смотри, не ошибись.
– Не беспокойся. Ты все получишь, – заверил его я.
Он на мгновение замер у входной двери, оценивая ситуацию снаружи, потом быстро сбежал с террасы и исчез среди деревьев.
Я усмехнулся. Мне было немного жаль его. Забавно, как все эти люди сами лезут на рожон. Вцепляются мертвой хваткой, несмотря на то, что ты изо всех сил пытаешься стряхнуть их, и взахлеб рассказывают, как они этого хотят. Ну почему они все приходят ко мне затем, чтобы быть убитыми? Ну почему они не могут сами убить себя?
Я смел осколки в кабинете, поднялся наверх и лег в ожидании Эми. Ждать мне пришлось недолго.
Она была такой же, как всегда, энергичной, хотя и пыталась приструнить свой энтузиазм. Однако я почувствовал разницу. Появилось напряжение, которое возникает в тех случаях, когда человек хочет что-то сказать или сделать, но не знает, с чего начать. Возможно, она тоже ощутила во мне эту напряженность. Возможно, мы оба почувствовали напряженность друг в друге.
Моя догадка оказалась верной, потому что мы обнаружили эту напряженность практически одновременно.
– Лу, почему бы нам...
– Эми, почему бы нам... – Все это мы сказали хором.
Мы засмеялись, воскликнули: «Загадай желание», и Эми заговорила первой:
– Так ты хочешь, да, дорогой? Только честно и откровенно.
– Я секунду назад собрался попросить тебя. Разве ты не поняла? – сказал я.
– Как... когда ты намерен...
– Ну, я думал, что пары недель...
– Дорогой! – Она поцеловала меня. – Именно это я и хотела предложить!
Оставалось еще кое-что. Последнюю деталь мозаики надо было немножко подтолкнуть, чтобы она встала на место.
– О чем ты думаешь, дорогой?
– О том, что мы всегда делаем то, что от нас ожидают окружающие. Я имею в виду... А о чем думаешь ты?
– Ты первый, Лу.
– Нет, ты первая, Эми.
– Ну...
– Ну...
– Почему бы нам не сбежать, – хором проговорили мы.
И опять засмеялись. Она бросилась мне на шею, прижалась ко мне, дрожащая, но теплая, сильная, но мягкая. Она зашептала мне на ухо, а я зашептал ей:
– Загадывай желание...
– Удача, не покидай мою любовь.
17
Он объявился, кажется, в следующий вторник.
Во вторник после той субботы, когда ко мне пришел бродяга, а мы с Эми решили сбежать. Он был высоким и сутулым, с костлявым лицом, обтянутым желтоватой кожей. Он сказал, что его зовут доктор Джон Смит и что он здесь проездом. Он осматривал этот район и услышал – возможно, он предположил, – что дом и практика продаются.
Было около девяти утра. По идее, мне следовало бы идти на работу. Но я не мог заставить себя выбраться из дома и отправиться в центр. А отец всегда из кожи вон лез, чтобы принять врача, оказавшегося поблизости.
– Я подумывал о том, чтобы продать его, – сказал я. – Только не занимался этим. Однако проходите. В этом доме всегда были рады врачам.
Я усадил его в кабинете, принес коробку сигар и сварил ему кофе, потом сел рядом и завел светскую беседу. Не сказал бы, что он мне очень понравился. Он таращился на меня своими огромными желтыми глазами, как будто я был какой-то диковинкой, предназначенной для того, чтобы ее разглядывали, а не разговаривали с ней. Ну и пусть – у докторов бывают забавные причуды. Они живут в мире, где "я" – царь и бог, где все ошибаются, а правы только они.
– Доктор Смит, вы терапевт? – спросил я. – Я бы не хотел разочаровывать вас, однако, боюсь, терапевтическая практика является монополией тех врачей, которые обосновались здесь давно. Признаться, я не задумывался над тем, какое направление деятельности предпочтительнее, но могу предположить, что есть ниша для хорошего специалиста в области педиатрии или акушерства...
Я замолчал, а он заморгал и вышел из транса.
– В сущности, мистер Форд, я интересуюсь именно этими областями. Я бы... не назвал себя специалистом, но...
– Тогда, полагаю, у вас есть благоприятная возможность, – сказал я. – Доктор, каков ваш опыт в лечении нефритов? Вы согласны с тем, что прививка от кори в полной мере показала себя действенным средством для предупреждения опасности, которая является неотъемлемой частью этого заболевания?
– Гм... э-э... – Он положил ногу на ногу. – И да, и нет.
Я кивнул с серьезным видом.
– Вы считаете, что у этой проблемы есть две стороны?
– Гм... э-э... да.
– Понятно, – сказал я. – Я никогда не рассматривал ее под таким углом, но теперь вижу, что вы правы.
– Мистер Форд, это ваша... гм... специализация? Детские болезни?
– Доктор, у меня нет вообще никакой специализации, – рассмеялся я. – Я живая иллюстрация к поговорке «Сапожник без сапог». Но меня всегда интересовали дети, и то малое, что я знаю о медицине, ограничено педиатрией.
– Понятно. Гм... э-э... в сущности, большая часть моей практики приходится на... гм... гериатрию.
– Тогда вас ждет много работы, – сказал я. – У нас очень высокий процент пожилых людей. Гериатрия, говорите?
– Гм... э-э... в сущности...
– Вы читали «Макс Джейкобсон о дегенеративных болезнях»? Что вы думаете о теореме о соотношении между уменьшением активности и ускорением старения? Я, конечно, понимаю его основные положения, но я слаб в математике, поэтому не могу оценить его формулы. Возможно, вы объясните их мне?
– Гм... я... э-э... это очень сложно...
– Понятно. Возможно, вам кажется, что подход Джейкобсона немного эмпирический? Ну, одно время я тоже склонялся к этому мнению, очевидно, потому что мой собственный подход – излишне субъективный. Вот пример. Является ли состояние патологическим? Или психопатологическим? Или психопатологически-психосоматическим? Да, да, да. Может быть и первый вариант, и второй, и все три, но в разных степенях, доктор. Так это или нет, мы должны рассчитать ген х. Чтобы составить уравнение – надеюсь, вы простите меня за такое упрощение, – допустим, что наш косинус равен...
Я улыбался и говорил, говорил, сожалея о том, что нас не видит Макс Джейкобсон. Судя по тому, что я знал о докторе Джейкобсоне, он бы схватил этого субъекта за грудки и вышвырнул на улицу.
– В сущности, – перебил он меня, потирая широкой костлявой рукой лоб, – у меня очень сильно болит голова. Мистер Форд, что вы принимаете от головной боли?
– У меня ее не бывает.
– Да? Я полагал, что при таком напряженном изучении столь сложных наук по ночам, когда нет времени... гм... выспаться...
– У меня никогда не было проблем со сном.
– Вас мало что тревожит? Я имею в виду, что в таком городе, как ваш, где много сплетников... гм... злобных сплетников, – не возникает ли у вас ощущение, что люди обсуждают вас? Вам это не кажется... гм... невыносимым?
– Вы имеете в виду, – медленно проговорил я, – что я должен чувствовать себя изгоем, так? Да, доктор, иногда. Но меня это не волнует. Не могу сказать, что это не причиняет мне беспокойства, однако...
– Да? Я слушаю, мистер Форд.
– Когда становится слишком плохо, просто выхожу и убиваю парочку человек. Душу их с помощью колючей проволоки. И после этого я чувствую себя отлично.
Все это время я пытался понять, кто он такой, и наконец мне это удалось. Прошло несколько лет с тех пор, как я видел в газете фотографию этой рожи. Фотография была неважной, поэтому я не сразу узнал его. И вспомнил то, что слышал о нем. Он получил степень в Эдинбургском университете в тот период, когда выпускников сразу допускали к практике. Он прикончил полдюжины больных, прежде чем ему присвоили степень кандидата наук, и ринулся в психиатрию.
Он работал на Западном побережье, разрываясь между своими прямыми обязанностями и политикой. Потом произошло громкое убийство, и на него пали подозрения. Ему помогли отбиться – те, кто имел деньги и влияние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Я кивнул. Я ощущал странную радость. Я уже ничего не мог изменить, время поджимало, и все детали мозаики постепенно вставали на свои места. Я понял, что должен сделать это, и не собирался откладывать.
Он снова приложился к бутылке и достал из кармана рубашки сигарету.
– У меня хорошие мозги, а закон ни разу не помог мне, следовательно, я тоже не должен помогать ему. Пока не припрет. Сколько, по-твоему, стоит возможность жить на свете?
– Я... – Я замотал головой. Спешить нельзя. Иначе я выдам себя. – У меня нет денег, – сказал я. – Только то, что я зарабатываю.
– У тебя есть этот дом. Думаю, за него дадут кругленькую сумму.
– Да, но, черт, – проговорил я, – это все, что у меня есть. Если мне негде будет жить, нет смысла платить деньги за то, чтобы ты держал язык за зубами.
– Ты, приятель, можешь и передумать, – не очень уверенно сказал он.
– Как бы то ни было, – сказал я, – его продавать нецелесообразно. Люди начнут спрашивать, что я стану делать с деньгами. Мне придется отчитаться за них перед властями и заплатить огромный налог. Так что, мне кажется, ты немного спешишь...
– Тебе правильно кажется, приятель.
– К тому же понадобится немало времени, чтобы продать его. Я бы хотел продать его врачу, тому, кто заплатил бы мне за отцовскую практику и оборудование. Так я получил бы на треть больше. Однако такие сделки в спешке не делаются.
Он с подозрением разглядывал меня, стараясь определить, пытаюсь ли я обмануть, и если да, то насколько. Я же фактически не лгал, только чуть-чуть.
– Не знаю, – протянул он. – Я плохо разбираюсь в таких вещах. Может... как ты смотришь на то, чтобы взять кредит под этот дом?
– Ну, мне бы чертовски не хотелось это делать.
– Я, приятель, спросил тебя совсем о другом.
– Послушай, – возразил я, – а как, по-твоему, я верну кредит со своей зарплатой? Кредит мне не потянуть. Вряд ли я получу больше пяти тысяч после того, как они возьмут свой процент и плату за услуги посредника. Мне придется взять новый кредит, чтобы оплатить первый, а так дела не делаются. Если же ты дашь мне четыре-пять месяцев, чтобы найти того, кто...
– Ха-ха. А сколько времени тебе понадобится на то, чтобы взять кредит? Неделя?
– Гм... – Я должен дать ей еще немного времени. Мне хотелось этого. – Думаю, неделя – слишком мало. Скорее всего, две, только я против того...
– Пять тысяч, – заявил он, взбалтывая виски в бутылке. – Пять тысяч через две недели. Начиная с сегодня. Ладно, приятель, назовем это сделкой. А разве это не сделка, а? Я совсем не жадный. Я получу свои пять тысяч, и мы с тобой больше никогда не увидимся.
Я сердито посмотрел на него, чертыхнулся и сказал:
– Ладно.
Он запихнул бутылку в карман и встал.
– Отлично, приятель. Сегодня вечером я возвращаюсь на «трубу». Это не очень-то подходящее место для хорошей жизни, поэтому я пробуду там до следующей зарплаты. Только не вздумай сбежать от меня.
– А как я могу? – пожал я плечами. – Что я, сумасшедший?
– Ты задаешь неприятные вопросы, приятель, и можешь получить неприятные ответы. Просто будь здесь через две недели с пятью «штуками», и тогда тебе не грозят никакие проблемы.
Я решил воспользоваться еще одним убедительным доводом: мне все еще казалось, что я слишком легко сдался.
– Возможно, тебе не стоит приходить сюда, – сказал я. – Вдруг тебя кто-нибудь увидит, и...
– Никто не увидит. Я буду осторожен, как сегодня. Я не меньше, чем ты, хотел бы избежать проблем.
– Ну, – сказал я, – я просто думал, что будет лучше, если мы...
– Слушай, приятель, – он покачал головой, – что произошло, когда ты в последний раз оказывался вблизи старых заброшенных ферм? Ничего хорошего, верно?
– Ладно, – наконец согласился я, – пусть будет по-твоему.
– Я к этому и веду. – Он посмотрел на часы. – Итак, мы все решили. Пять тысяч, две недели, считая с сегодня, девять часов. Смотри, не ошибись.
– Не беспокойся. Ты все получишь, – заверил его я.
Он на мгновение замер у входной двери, оценивая ситуацию снаружи, потом быстро сбежал с террасы и исчез среди деревьев.
Я усмехнулся. Мне было немного жаль его. Забавно, как все эти люди сами лезут на рожон. Вцепляются мертвой хваткой, несмотря на то, что ты изо всех сил пытаешься стряхнуть их, и взахлеб рассказывают, как они этого хотят. Ну почему они все приходят ко мне затем, чтобы быть убитыми? Ну почему они не могут сами убить себя?
Я смел осколки в кабинете, поднялся наверх и лег в ожидании Эми. Ждать мне пришлось недолго.
Она была такой же, как всегда, энергичной, хотя и пыталась приструнить свой энтузиазм. Однако я почувствовал разницу. Появилось напряжение, которое возникает в тех случаях, когда человек хочет что-то сказать или сделать, но не знает, с чего начать. Возможно, она тоже ощутила во мне эту напряженность. Возможно, мы оба почувствовали напряженность друг в друге.
Моя догадка оказалась верной, потому что мы обнаружили эту напряженность практически одновременно.
– Лу, почему бы нам...
– Эми, почему бы нам... – Все это мы сказали хором.
Мы засмеялись, воскликнули: «Загадай желание», и Эми заговорила первой:
– Так ты хочешь, да, дорогой? Только честно и откровенно.
– Я секунду назад собрался попросить тебя. Разве ты не поняла? – сказал я.
– Как... когда ты намерен...
– Ну, я думал, что пары недель...
– Дорогой! – Она поцеловала меня. – Именно это я и хотела предложить!
Оставалось еще кое-что. Последнюю деталь мозаики надо было немножко подтолкнуть, чтобы она встала на место.
– О чем ты думаешь, дорогой?
– О том, что мы всегда делаем то, что от нас ожидают окружающие. Я имею в виду... А о чем думаешь ты?
– Ты первый, Лу.
– Нет, ты первая, Эми.
– Ну...
– Ну...
– Почему бы нам не сбежать, – хором проговорили мы.
И опять засмеялись. Она бросилась мне на шею, прижалась ко мне, дрожащая, но теплая, сильная, но мягкая. Она зашептала мне на ухо, а я зашептал ей:
– Загадывай желание...
– Удача, не покидай мою любовь.
17
Он объявился, кажется, в следующий вторник.
Во вторник после той субботы, когда ко мне пришел бродяга, а мы с Эми решили сбежать. Он был высоким и сутулым, с костлявым лицом, обтянутым желтоватой кожей. Он сказал, что его зовут доктор Джон Смит и что он здесь проездом. Он осматривал этот район и услышал – возможно, он предположил, – что дом и практика продаются.
Было около девяти утра. По идее, мне следовало бы идти на работу. Но я не мог заставить себя выбраться из дома и отправиться в центр. А отец всегда из кожи вон лез, чтобы принять врача, оказавшегося поблизости.
– Я подумывал о том, чтобы продать его, – сказал я. – Только не занимался этим. Однако проходите. В этом доме всегда были рады врачам.
Я усадил его в кабинете, принес коробку сигар и сварил ему кофе, потом сел рядом и завел светскую беседу. Не сказал бы, что он мне очень понравился. Он таращился на меня своими огромными желтыми глазами, как будто я был какой-то диковинкой, предназначенной для того, чтобы ее разглядывали, а не разговаривали с ней. Ну и пусть – у докторов бывают забавные причуды. Они живут в мире, где "я" – царь и бог, где все ошибаются, а правы только они.
– Доктор Смит, вы терапевт? – спросил я. – Я бы не хотел разочаровывать вас, однако, боюсь, терапевтическая практика является монополией тех врачей, которые обосновались здесь давно. Признаться, я не задумывался над тем, какое направление деятельности предпочтительнее, но могу предположить, что есть ниша для хорошего специалиста в области педиатрии или акушерства...
Я замолчал, а он заморгал и вышел из транса.
– В сущности, мистер Форд, я интересуюсь именно этими областями. Я бы... не назвал себя специалистом, но...
– Тогда, полагаю, у вас есть благоприятная возможность, – сказал я. – Доктор, каков ваш опыт в лечении нефритов? Вы согласны с тем, что прививка от кори в полной мере показала себя действенным средством для предупреждения опасности, которая является неотъемлемой частью этого заболевания?
– Гм... э-э... – Он положил ногу на ногу. – И да, и нет.
Я кивнул с серьезным видом.
– Вы считаете, что у этой проблемы есть две стороны?
– Гм... э-э... да.
– Понятно, – сказал я. – Я никогда не рассматривал ее под таким углом, но теперь вижу, что вы правы.
– Мистер Форд, это ваша... гм... специализация? Детские болезни?
– Доктор, у меня нет вообще никакой специализации, – рассмеялся я. – Я живая иллюстрация к поговорке «Сапожник без сапог». Но меня всегда интересовали дети, и то малое, что я знаю о медицине, ограничено педиатрией.
– Понятно. Гм... э-э... в сущности, большая часть моей практики приходится на... гм... гериатрию.
– Тогда вас ждет много работы, – сказал я. – У нас очень высокий процент пожилых людей. Гериатрия, говорите?
– Гм... э-э... в сущности...
– Вы читали «Макс Джейкобсон о дегенеративных болезнях»? Что вы думаете о теореме о соотношении между уменьшением активности и ускорением старения? Я, конечно, понимаю его основные положения, но я слаб в математике, поэтому не могу оценить его формулы. Возможно, вы объясните их мне?
– Гм... я... э-э... это очень сложно...
– Понятно. Возможно, вам кажется, что подход Джейкобсона немного эмпирический? Ну, одно время я тоже склонялся к этому мнению, очевидно, потому что мой собственный подход – излишне субъективный. Вот пример. Является ли состояние патологическим? Или психопатологическим? Или психопатологически-психосоматическим? Да, да, да. Может быть и первый вариант, и второй, и все три, но в разных степенях, доктор. Так это или нет, мы должны рассчитать ген х. Чтобы составить уравнение – надеюсь, вы простите меня за такое упрощение, – допустим, что наш косинус равен...
Я улыбался и говорил, говорил, сожалея о том, что нас не видит Макс Джейкобсон. Судя по тому, что я знал о докторе Джейкобсоне, он бы схватил этого субъекта за грудки и вышвырнул на улицу.
– В сущности, – перебил он меня, потирая широкой костлявой рукой лоб, – у меня очень сильно болит голова. Мистер Форд, что вы принимаете от головной боли?
– У меня ее не бывает.
– Да? Я полагал, что при таком напряженном изучении столь сложных наук по ночам, когда нет времени... гм... выспаться...
– У меня никогда не было проблем со сном.
– Вас мало что тревожит? Я имею в виду, что в таком городе, как ваш, где много сплетников... гм... злобных сплетников, – не возникает ли у вас ощущение, что люди обсуждают вас? Вам это не кажется... гм... невыносимым?
– Вы имеете в виду, – медленно проговорил я, – что я должен чувствовать себя изгоем, так? Да, доктор, иногда. Но меня это не волнует. Не могу сказать, что это не причиняет мне беспокойства, однако...
– Да? Я слушаю, мистер Форд.
– Когда становится слишком плохо, просто выхожу и убиваю парочку человек. Душу их с помощью колючей проволоки. И после этого я чувствую себя отлично.
Все это время я пытался понять, кто он такой, и наконец мне это удалось. Прошло несколько лет с тех пор, как я видел в газете фотографию этой рожи. Фотография была неважной, поэтому я не сразу узнал его. И вспомнил то, что слышал о нем. Он получил степень в Эдинбургском университете в тот период, когда выпускников сразу допускали к практике. Он прикончил полдюжины больных, прежде чем ему присвоили степень кандидата наук, и ринулся в психиатрию.
Он работал на Западном побережье, разрываясь между своими прямыми обязанностями и политикой. Потом произошло громкое убийство, и на него пали подозрения. Ему помогли отбиться – те, кто имел деньги и влияние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27