Шубарин ощутил растерянность гостя, хотя Сухроб Ахмедович и готовился к встрече.
Обменявшись по традиции любезностями, посчитав, что этикет выдержан, Шубарин неожиданно для Сенатора сразу перешел к делу, чем еще больше разоружил гостя, ожидавшего, как обычно, долгую прелюдию к серьезному разговору. А это давало бы ему шанс сориентироваться – почему Артур Александрович настоял на официальной встрече, так сказать, а не просто обеде в «Лидо» или в какой-нибудь чайхане, как прежде, ведь они так давно не виделись.
– Дорогой Сухроб Ахмедович, – начал Шубарин, – мы с вами давно не виделись, а за это время изменилась обстановка вокруг нас, да и мы сами уже не те, что были несколько лет назад, когда судьба свела нас. Мы живем в другой стране, нас окружает совсем иной мир. Я нынче не предприниматель, а банкир, да и вы больше не партийный чиновник высокого ранга, хотя, я вижу, большая политика увлекает вас все сильнее и сильнее. Визит к хану Акмалю тому косвенное подтверждение, а аксайский Крез всегда хотел влиять на судьбы края, думаю, этот зуд у него не прошел, тем более сегодня нет политиков уровня Рашидова, а остальных он не считает себе конкурентами, уж я-то хорошо знаю хозяина Аксая.
За эти годы вы достигли того, к чему стремились, о чем говорили при нашей первой встрече. Вы стали человеком известным и нынче вряд ли нуждаетесь в моей опеке, как прежде. Я невольно ощущаю, как расходятся наши дороги, вы, почувствовавший власть, попытаетесь ее вернуть, значит, с головой уйдете в политику. Раньше и я невольно был втянут в нее, ибо любая деятельность контролировалась партией. Теперь стали действовать законы экономики, и думаю, что наша жизнь уже в скором времени будет деполитизирована, деидеологизирована, иначе впереди нас будет поджидать очередной тупик. Я по-настоящему хотел бы заняться финансами. Без эффективной банковской системы суверенному Узбекистану не стать на ноги, и наш президент как финансист понимает это, банкиры ощущают его внимание, хотя не все идет гладко. Хочется верить, что Узбекистан желает стать правовым государством, где закон превыше всего и перед ним будут равны все граждане: банкир и шофер, президент и прачка, еврей и узбек, мусульманин и католик. По крайней мере первые шаги молодого государства говорят об этом, обнадеживают, да и конституция подтверждает это. В прошлом, когда жизнь регламентировалась партией в закон существовал сам по себе, для проформы, я часто нарушал его, или, точнее, лавировал всегда на грани фола. Впрочем, если откровенно, многие мои деяния носили вполне уголовный характер, но я никогда не нарушал закон преднамеренно, сознательно, меня постоянно вынуждали к этому, всегда вопрос выживания моего дела, да и самого, физически, ставился ребром: или-или, другого не было дано. Но сегодня, когда все и для всех начинается сначала, с нуля, я хотел бы уважать законы Узбекистана, этого требует и моя новая работа. Банк с сомнительной репутацией, с двойной бухгалтерией, общающийся с клиентами с сомнительной репутацией, – не банк, нонсенс, и рано или поздно разорится или будет влачить жалкое существование. У меня иные планы. В связи с этим я провожу ревизию прошлой жизни, хочу, как говорится, где возможно, даже задним числом, расставить точки над «и». Я не хочу, чтобы меня шантажировали моим прошлым. Это не от боязни, просто я хочу жить иначе, в говорю об этом открыто всем своим старым друзьям, у которых, возможно, иной путь, и они не одобряют моих новых планов. Поверьте, чертовски противная процедура копаться в прошлом, порою приходится переворачивать такие пласты, возвращаться к неприятным событиям, абсолютно мерзким людям. Должен добавить, выяснение отношений о прошлых делах не дает мне гарантии от шантажа в будущем, но это предоставит мне моральное право выбирать оружие защиты, я даю возможность всем взвесить свой шанс, прежде чем стать на моем пути. Я не хочу воевать ни с кем, я хочу работать, воспользоваться историческим шансом, выпавшим и на долю Узбекистана, и на мою жизнь лично, я всегда мечтал стать банкиром. Но… «если я обманут» – помните, у Лермонтова в «Маскараде», – «закона я на месть свою не призову», у меня достаточно сил, чтобы постоять и за себя, и за… банк.
Выясняя отношения, я даю шанс своим оппонентам уточнить что-то в наших прошлых связях, чтобы не оставалось никаких недомолвок. Нас с вами, Сухроб Ахмедович, объединяет не простое сотрудничество и не короткая, мимолетная связь, мы владеем общей собственностью, я имею в виду «Лидо», которое, кстати, процветает и приносит в столь кризисное время завидную прибыль. Наргиз с Икрамом Махмудовичем оказались прекрасным тандемом, поэтому, если у вас есть сомнения в наших отношениях, а может быть, и претензии, я готов выслушать вас. Видит бог, я был искренен с вами с первого дня нашего знакомства, и вы единственный, кого я подпустил в свой круг без тщательной проверки. Ибо то, что вы сделали для меня в ту пору, являлось гарантией лояльности ко мне и всем тем, кого я представлял. На разных этапах нашего знакомства меня порою охватывали сомнения по поводу каких-то ваших поступков. Но всякий раз я вспоминал добытый вами ценою жизни двух людей дипломат из стен прокуратуры республики и невольно отметал серьезные подозрения, считая это случайностью или относя за счет вашей высочайшей активности, не имевшей особого выхода долгие годы.
– Пожалуйста, пример, – перебил глухим голосом Сенатор, пытаясь сбить хозяина кабинета, поймавшего верный тон в разговоре.
– Ну хотя бы ваш первый, тайный визит в Аксай, – ответил спокойно Шубарин, – вы почему-то, не поставив меня в известность, за моей спиной, решили получить поддержку хана Акмаля, и политическую, и финансовую. Вы ведь не могли не знать, что мы с ним старые компаньоны. Этот опрометчивый шаг чуть не стоил вам жизни… Разве такой поступок не должен был вызвать подозрение?
– Вы правы, Артур Александрович, – ответил Сенатор, – меня бы тоже смутила подобная акция…
– Конечно, я не столь наивный человек, чтобы отнести все на случай или вашу излишнюю эмоциональность. После того, как вы вернулись из Аксая, получив пять миллионов на политическую деятельность, я крепко пожалел, что не завел на вас подробное досье, как поступаю всегда и со всеми. Вы знаете об этом, так как не раз пользовались этими материалами.
Второй шок не заставил долго ждать. Но он явился неожиданностью не только для меня, но и для всех, кто знал вас, кажется, вы удивили даже вашего друга Миршаба…
Видя, как напрягся от волнения Сенатор, Шубарин намеренно сделал паузу, а в это время раздался телефонный звонок, и он взял трубку радиотелефона, предусмотрительно перенесенную на журнальный столик.
Переговорив, Шубарин спросил рассеянно:
– На чем мы остановились, Сухроб Ахмедович?
Сенатор, потерявший вальяжность, нервно поправил шелковый галстук и хрипло обронил:
– На вашем втором шоке…
Он действительно не знал, о чем пойдет речь, Артур Александрович, как всегда, был непредсказуем.
– Я имею в виду докторскую диссертацию, а еще раньше ваши нашумевшие статьи о законе и праве, сделавшие вас одним из популярных юристов в крае. При нашей первой встрече вы не упоминали ни о научной карьере, которой не дают хода, ни о том, что у вас готова или готовится серьезная теоретическая работа, докторская диссертация. Согласитесь, в ряду того, о чем вы просили меня тогда, эти факторы по значению куда важнее, а вы и словом не обмолвились об этой части вашей жизни… Признаться, я бы сам не догадался обратить на этот факт внимание, если бы слышал не только восторг по поводу ваших выступлений в печати, но и недоумение – не может быть? Люди, близко знавшие вас, не верили ни в вашу докторскую, ни в одну строку ваших статей, говорили – нанял умного человека. Докторская, написанная чужой рукой, не редкое явление для нашего края, скорее наоборот. В этом поступке другие видели лишь ваше тщеславие – стать доктором юридических наук, чтобы реально претендовать на самые высокие посты в республике.
Наверное, не сиди мы с вами в одной лодке, не будь повязаны тайной дипломата, похищенного из стен прокуратуры, так думал бы и я, но мы ухе действовала сообща, я пересадил вас из районной прокуратуры в Верховный суд, и вы должны были хоть словом обмолвиться о своих программных выступлениях в печати, защите диссертации. Как-то по возвращения из Парижа, когда мы отмечали мой приезд и ваше высокое назначение в Белый дом на Анхоре в усадьбе Наргиз, я мельком, без особого интереса, спросил у Миршаба – знал ли он о вашей докторской диссертации? На что тот вполне искренне ответил: это сюрприз, как снег на голову. А последние пятнадцать лет вы никогда не разлучались, разве что только на ночь, не зря ведь вас со студенческой скамьи зовут «сиамскими близнецами». Позже я еще не раз и от разных людей слышал сомнения в авторстве вашей диссертации и ваших нашумевших статей. У меня существует принцип хорошо знать людей, с кем имеешь дела, впрочем, так, наверное, поступают все занятые серьезной работой. К тому же меня разбирало любопытство – почему столько разговоров вокруг вас, мне лишний шум, лишнее внимание к моим людям ни к чему. Для начала я достал вашу докторскую и с большим интересом прочитал; высокопрофессиональная, грамотная, своевременная работа. Но все время, когда я с ней знакомился, меня не оставляла мысль, что я когда-то слышал или читал подобное. Тогда же я подумал: какая большая разница между «устным» Акрамходжаевым и «печатным», «докторским», ничего схожего я не слышал от вас ни в приватных беседах, ни в компании, где заходили разговоры о законе и праве.
Любопытство толкало меня дальше, и я нашел ход к людям, кующим докторские для высокопоставленных чиновников, и я был уверен, что сразу получу ответ на мучавший меня вопрос. Но вывод оказался неожиданным: авторства никто не признал, хотя работу оценили по высшему разряду, сказали, что автор докторской, несомненно, из местных, слишком хорошее знание внутренних проблем. Но иногда отрицательный результат важнее положительного, так случилось и на этот раз. Я все чаще и чаще стал возвращаться к мысли, что ваша докторская напоминает мне давние разговоры… с убитым прокурором Азлархановым, нечто подобное, несвоевременное в ту пору, я слышал от Амирхана Даутовича. Но я никак не мог найти связь между вами, по моим тщательно проверенным сведениям, вы никогда не были знакомы, не общались, слишком разный уровень по тем годам. Да, я упустил еще одну деталь. Работа над докторской диссертацией требует не только фундаментальных знаний и подготовки, но и частых визитов в серьезные библиотеки. В ваших трудах много ссылок на известных философов, правоведов, выдержек даже из законодательства стран, широко известных своей юридической основательностью, таких, как Англия, Италия, Греция, Германия. Я даже сверил некоторые ваши цитаты по редким книгам, имеющимся у меня в библиотеке, – все верно, до запятой, однако выяснилось, что вы никогда не пользовались библиотекой, ни государственной, ни даже библиотекой юридического факультета университета и прокуратуры республики, нет книг у вас и дома, тем более такого плана. Не правда ли, странно, Сухроб Ахмедович?
Сенатор невольно съежился, почувствовал себя неуютно, но отвечать не стал, ему было важно уяснить, знает ли Японец о том, что он снял копии с его сверхсекретных документов, открывших ему, Сенатору, ход в высшие эшелоны власти. То, что он украл научные работы, статьи убитого прокурора Азларханова, его не волновало, он готов был этот грех признать и покаяться.
– Я был убежден, – продолжал Шубарин, – что у вас нет причин скрывать столь важные факты своей биографии. И я хотел понять, что за тайна кроется за вашей высокой научной степенью и что вас побуждает прятать это от меня, хотя во мне вы видите не только нужного и надежного компаньона, но и друга, покровителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Обменявшись по традиции любезностями, посчитав, что этикет выдержан, Шубарин неожиданно для Сенатора сразу перешел к делу, чем еще больше разоружил гостя, ожидавшего, как обычно, долгую прелюдию к серьезному разговору. А это давало бы ему шанс сориентироваться – почему Артур Александрович настоял на официальной встрече, так сказать, а не просто обеде в «Лидо» или в какой-нибудь чайхане, как прежде, ведь они так давно не виделись.
– Дорогой Сухроб Ахмедович, – начал Шубарин, – мы с вами давно не виделись, а за это время изменилась обстановка вокруг нас, да и мы сами уже не те, что были несколько лет назад, когда судьба свела нас. Мы живем в другой стране, нас окружает совсем иной мир. Я нынче не предприниматель, а банкир, да и вы больше не партийный чиновник высокого ранга, хотя, я вижу, большая политика увлекает вас все сильнее и сильнее. Визит к хану Акмалю тому косвенное подтверждение, а аксайский Крез всегда хотел влиять на судьбы края, думаю, этот зуд у него не прошел, тем более сегодня нет политиков уровня Рашидова, а остальных он не считает себе конкурентами, уж я-то хорошо знаю хозяина Аксая.
За эти годы вы достигли того, к чему стремились, о чем говорили при нашей первой встрече. Вы стали человеком известным и нынче вряд ли нуждаетесь в моей опеке, как прежде. Я невольно ощущаю, как расходятся наши дороги, вы, почувствовавший власть, попытаетесь ее вернуть, значит, с головой уйдете в политику. Раньше и я невольно был втянут в нее, ибо любая деятельность контролировалась партией. Теперь стали действовать законы экономики, и думаю, что наша жизнь уже в скором времени будет деполитизирована, деидеологизирована, иначе впереди нас будет поджидать очередной тупик. Я по-настоящему хотел бы заняться финансами. Без эффективной банковской системы суверенному Узбекистану не стать на ноги, и наш президент как финансист понимает это, банкиры ощущают его внимание, хотя не все идет гладко. Хочется верить, что Узбекистан желает стать правовым государством, где закон превыше всего и перед ним будут равны все граждане: банкир и шофер, президент и прачка, еврей и узбек, мусульманин и католик. По крайней мере первые шаги молодого государства говорят об этом, обнадеживают, да и конституция подтверждает это. В прошлом, когда жизнь регламентировалась партией в закон существовал сам по себе, для проформы, я часто нарушал его, или, точнее, лавировал всегда на грани фола. Впрочем, если откровенно, многие мои деяния носили вполне уголовный характер, но я никогда не нарушал закон преднамеренно, сознательно, меня постоянно вынуждали к этому, всегда вопрос выживания моего дела, да и самого, физически, ставился ребром: или-или, другого не было дано. Но сегодня, когда все и для всех начинается сначала, с нуля, я хотел бы уважать законы Узбекистана, этого требует и моя новая работа. Банк с сомнительной репутацией, с двойной бухгалтерией, общающийся с клиентами с сомнительной репутацией, – не банк, нонсенс, и рано или поздно разорится или будет влачить жалкое существование. У меня иные планы. В связи с этим я провожу ревизию прошлой жизни, хочу, как говорится, где возможно, даже задним числом, расставить точки над «и». Я не хочу, чтобы меня шантажировали моим прошлым. Это не от боязни, просто я хочу жить иначе, в говорю об этом открыто всем своим старым друзьям, у которых, возможно, иной путь, и они не одобряют моих новых планов. Поверьте, чертовски противная процедура копаться в прошлом, порою приходится переворачивать такие пласты, возвращаться к неприятным событиям, абсолютно мерзким людям. Должен добавить, выяснение отношений о прошлых делах не дает мне гарантии от шантажа в будущем, но это предоставит мне моральное право выбирать оружие защиты, я даю возможность всем взвесить свой шанс, прежде чем стать на моем пути. Я не хочу воевать ни с кем, я хочу работать, воспользоваться историческим шансом, выпавшим и на долю Узбекистана, и на мою жизнь лично, я всегда мечтал стать банкиром. Но… «если я обманут» – помните, у Лермонтова в «Маскараде», – «закона я на месть свою не призову», у меня достаточно сил, чтобы постоять и за себя, и за… банк.
Выясняя отношения, я даю шанс своим оппонентам уточнить что-то в наших прошлых связях, чтобы не оставалось никаких недомолвок. Нас с вами, Сухроб Ахмедович, объединяет не простое сотрудничество и не короткая, мимолетная связь, мы владеем общей собственностью, я имею в виду «Лидо», которое, кстати, процветает и приносит в столь кризисное время завидную прибыль. Наргиз с Икрамом Махмудовичем оказались прекрасным тандемом, поэтому, если у вас есть сомнения в наших отношениях, а может быть, и претензии, я готов выслушать вас. Видит бог, я был искренен с вами с первого дня нашего знакомства, и вы единственный, кого я подпустил в свой круг без тщательной проверки. Ибо то, что вы сделали для меня в ту пору, являлось гарантией лояльности ко мне и всем тем, кого я представлял. На разных этапах нашего знакомства меня порою охватывали сомнения по поводу каких-то ваших поступков. Но всякий раз я вспоминал добытый вами ценою жизни двух людей дипломат из стен прокуратуры республики и невольно отметал серьезные подозрения, считая это случайностью или относя за счет вашей высочайшей активности, не имевшей особого выхода долгие годы.
– Пожалуйста, пример, – перебил глухим голосом Сенатор, пытаясь сбить хозяина кабинета, поймавшего верный тон в разговоре.
– Ну хотя бы ваш первый, тайный визит в Аксай, – ответил спокойно Шубарин, – вы почему-то, не поставив меня в известность, за моей спиной, решили получить поддержку хана Акмаля, и политическую, и финансовую. Вы ведь не могли не знать, что мы с ним старые компаньоны. Этот опрометчивый шаг чуть не стоил вам жизни… Разве такой поступок не должен был вызвать подозрение?
– Вы правы, Артур Александрович, – ответил Сенатор, – меня бы тоже смутила подобная акция…
– Конечно, я не столь наивный человек, чтобы отнести все на случай или вашу излишнюю эмоциональность. После того, как вы вернулись из Аксая, получив пять миллионов на политическую деятельность, я крепко пожалел, что не завел на вас подробное досье, как поступаю всегда и со всеми. Вы знаете об этом, так как не раз пользовались этими материалами.
Второй шок не заставил долго ждать. Но он явился неожиданностью не только для меня, но и для всех, кто знал вас, кажется, вы удивили даже вашего друга Миршаба…
Видя, как напрягся от волнения Сенатор, Шубарин намеренно сделал паузу, а в это время раздался телефонный звонок, и он взял трубку радиотелефона, предусмотрительно перенесенную на журнальный столик.
Переговорив, Шубарин спросил рассеянно:
– На чем мы остановились, Сухроб Ахмедович?
Сенатор, потерявший вальяжность, нервно поправил шелковый галстук и хрипло обронил:
– На вашем втором шоке…
Он действительно не знал, о чем пойдет речь, Артур Александрович, как всегда, был непредсказуем.
– Я имею в виду докторскую диссертацию, а еще раньше ваши нашумевшие статьи о законе и праве, сделавшие вас одним из популярных юристов в крае. При нашей первой встрече вы не упоминали ни о научной карьере, которой не дают хода, ни о том, что у вас готова или готовится серьезная теоретическая работа, докторская диссертация. Согласитесь, в ряду того, о чем вы просили меня тогда, эти факторы по значению куда важнее, а вы и словом не обмолвились об этой части вашей жизни… Признаться, я бы сам не догадался обратить на этот факт внимание, если бы слышал не только восторг по поводу ваших выступлений в печати, но и недоумение – не может быть? Люди, близко знавшие вас, не верили ни в вашу докторскую, ни в одну строку ваших статей, говорили – нанял умного человека. Докторская, написанная чужой рукой, не редкое явление для нашего края, скорее наоборот. В этом поступке другие видели лишь ваше тщеславие – стать доктором юридических наук, чтобы реально претендовать на самые высокие посты в республике.
Наверное, не сиди мы с вами в одной лодке, не будь повязаны тайной дипломата, похищенного из стен прокуратуры, так думал бы и я, но мы ухе действовала сообща, я пересадил вас из районной прокуратуры в Верховный суд, и вы должны были хоть словом обмолвиться о своих программных выступлениях в печати, защите диссертации. Как-то по возвращения из Парижа, когда мы отмечали мой приезд и ваше высокое назначение в Белый дом на Анхоре в усадьбе Наргиз, я мельком, без особого интереса, спросил у Миршаба – знал ли он о вашей докторской диссертации? На что тот вполне искренне ответил: это сюрприз, как снег на голову. А последние пятнадцать лет вы никогда не разлучались, разве что только на ночь, не зря ведь вас со студенческой скамьи зовут «сиамскими близнецами». Позже я еще не раз и от разных людей слышал сомнения в авторстве вашей диссертации и ваших нашумевших статей. У меня существует принцип хорошо знать людей, с кем имеешь дела, впрочем, так, наверное, поступают все занятые серьезной работой. К тому же меня разбирало любопытство – почему столько разговоров вокруг вас, мне лишний шум, лишнее внимание к моим людям ни к чему. Для начала я достал вашу докторскую и с большим интересом прочитал; высокопрофессиональная, грамотная, своевременная работа. Но все время, когда я с ней знакомился, меня не оставляла мысль, что я когда-то слышал или читал подобное. Тогда же я подумал: какая большая разница между «устным» Акрамходжаевым и «печатным», «докторским», ничего схожего я не слышал от вас ни в приватных беседах, ни в компании, где заходили разговоры о законе и праве.
Любопытство толкало меня дальше, и я нашел ход к людям, кующим докторские для высокопоставленных чиновников, и я был уверен, что сразу получу ответ на мучавший меня вопрос. Но вывод оказался неожиданным: авторства никто не признал, хотя работу оценили по высшему разряду, сказали, что автор докторской, несомненно, из местных, слишком хорошее знание внутренних проблем. Но иногда отрицательный результат важнее положительного, так случилось и на этот раз. Я все чаще и чаще стал возвращаться к мысли, что ваша докторская напоминает мне давние разговоры… с убитым прокурором Азлархановым, нечто подобное, несвоевременное в ту пору, я слышал от Амирхана Даутовича. Но я никак не мог найти связь между вами, по моим тщательно проверенным сведениям, вы никогда не были знакомы, не общались, слишком разный уровень по тем годам. Да, я упустил еще одну деталь. Работа над докторской диссертацией требует не только фундаментальных знаний и подготовки, но и частых визитов в серьезные библиотеки. В ваших трудах много ссылок на известных философов, правоведов, выдержек даже из законодательства стран, широко известных своей юридической основательностью, таких, как Англия, Италия, Греция, Германия. Я даже сверил некоторые ваши цитаты по редким книгам, имеющимся у меня в библиотеке, – все верно, до запятой, однако выяснилось, что вы никогда не пользовались библиотекой, ни государственной, ни даже библиотекой юридического факультета университета и прокуратуры республики, нет книг у вас и дома, тем более такого плана. Не правда ли, странно, Сухроб Ахмедович?
Сенатор невольно съежился, почувствовал себя неуютно, но отвечать не стал, ему было важно уяснить, знает ли Японец о том, что он снял копии с его сверхсекретных документов, открывших ему, Сенатору, ход в высшие эшелоны власти. То, что он украл научные работы, статьи убитого прокурора Азларханова, его не волновало, он готов был этот грех признать и покаяться.
– Я был убежден, – продолжал Шубарин, – что у вас нет причин скрывать столь важные факты своей биографии. И я хотел понять, что за тайна кроется за вашей высокой научной степенью и что вас побуждает прятать это от меня, хотя во мне вы видите не только нужного и надежного компаньона, но и друга, покровителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59