Я-то знал, что они ищут.
Команда «Апельсина» состояла из пяти человек. Я видел, что из моря вытащили только троих, да плюс еще раненого Джона. Но матроса, стоявшего на носу, не было видно с тех самых пор, как на него рухнула мачта.
Еще через пять минут из-за мола вырулил вельбот с водолазами в черных резиновых костюмах. За плечами у них висели баллоны с кислородом. Оказавшись у обломков катамарана, они попрыгали за борт. Но надежды, что еще можно чем-то помочь, почти не оставалось. С момента крушения «Апельсина» прошло около десяти минут. Никто не способен десять минут не дышать под водой — даже тот громила с передней палубы.
Я почувствовал себя совершенно разбитым. Лица у Чарли и Скотто посерели и вытянулись. От причала, где стояла громадная толпа, доносился глухой монотонный гул.
Правая рука сильно болела. Я снова вытер ее о штанину.
— Поехали! — устало произнес я. — Возвращаемся на стоянку.
Глава 15
На обратном пути мы не обменялись ни словом. В мире полимаранов все знают друг друга, и у команды «Апельсина» было немало друзей. Мы слышали, как в каюте из УКВ-передатчика льются трескучие потоки слов, а в промежутках Скотто вставляет какие-то реплики на ломаном французском языке. Вскоре, когда Нодди пришвартовался к буксиру, Скотто появился на палубе.
— Похоже, они засчитывают нам победу в гонках, — сообщил он.
Я кивнул, сосредоточенно проводя яхту мимо бетонного блока у входа в марину.
Там уже собралась небольшая кучка болельщиков. Один из них помахал нам рукой. Никто из нас не ответил.
— Здорово! — сказал Нодди.
Это было и впрямь здорово. Но сейчас мои мысли занимали куда более важные вещи, чем гонки. Да и не только мои — мысли всех нас.
— Они не нашли Дейва Миллигана, — произнес тихо Скотто.
Никто ничего не ответил.
— А Джон Доусон в больнице.
— Что с ним? — спросил я.
— Внутренние повреждения.
Я вспомнил сочившуюся изо рта Джона струйку крови. Мы вошли в марину и встали у причала. Пока команда пришвартовывала к сваям нос и корму «Секретного оружия», я поинтересовался у Чарли:
— Ты видел, что произошло?
Он покачал головой.
— Перемычка сложилась пополам, — объяснил я.
— Что за дьявольщина! — изумился Чарли. — Хотел бы я знать, кто ее строил?
— Английские авиаторы, — откликнулся я. — Карбоволокно.
— Ox! — только и выговорил Чарли, ловя причальный линь, обматывая его вокруг лебедки и завязывая на два узла. — Тогда этого никак не должно было произойти.
— Но, видишь, произошло, — возразил я.
— Наверное, им просто чертовски не повезло. — Чарли отвел взгляд в сторону. — Что у тебя с рукой?
Я посмотрел на ладонь. Кожа покраснела и припухла, кое-где выступили пузырьки. Рука сильно болела, будто я ее чем-то сильно обжег.
— Понятия не имею. — Я пожал плечами и, расстегнув резиновый пояс непромокаемого костюма, стал переодеваться. — Я поеду в больницу, Чарли. Сможешь тут приглядеть за яхтой?
— Пока ты будешь сдерживать прессу, — согласился он.
Когда я спустился на берег, на меня обрушился шквал вопросов и оглушительное щелканье затворов фотокамер. Прорвавшись сквозь толпу репортеров, я помахал водителю такси, стоявшему на причале у яхт-клуба.
— Человек ранен!
— Угу! — кивнул водитель и тронул машину с места.
К больнице, расположенной за судостроительными верфями военного флота, вела длинная грязная дорога. В приемную ко мне спустился молодой темноволосый врач, чье лицо имело несколько желтоватый оттенок.
— Вы друг того англичанина? — осведомился он с заметным акцентом. Судя по всему, его отрядили ко мне как местного знатока английского языка.
— Как он? — спросил я.
Доктор пожал плечами и огляделся по сторонам, а потом, мотнув головой, пригласил меня отойти с ним в угол приемной.
— Очень плохо! — тихо произнес он. — Думаю, он не выживет. У него уже был священник. Наверное, ему захочется повидать вас, своего товарища.
С этими словами врач повел меня по пропахшим эфиром тихим коридорам. Я слышал, как поскрипывают на кафельном полу резиновые подошвы его ботинок.
Опутанный трубками капельниц Джон лежал в отдельной палате. На зеленой больничной одежде резко выделялась темная всклокоченная борода. Его глаза были открыты.
— Джон, — начал было я, облизывая губы. На них запеклась соль. Мысль, что меньше полутора часов тому назад мы с Джоном бок о бок неслись по морю, сейчас просто потрясла меня.
Глаза его оставались неподвижными. Я шагнул чуть ближе, чтобы он мог рассмотреть меня.
— Кто это? — прохрипел он.
— Это Джеймс. Джеймс Диксон. Тебе немножко не по себе? — выговорил я, чувствуя себя полнейшим тупицей.
— Не по себе, — ответил, будто прошелестел, Джон. — Что произошло?
— Треснула перемычка между корпусами, — объяснил я ему.
— Дьявольщина! — выдохнул он. — Записка.
— Записка? — переспросил я.
— Мерзавцы! — выдохнул он. — Записка. На письменном столе...
— Что? — воскликнул я, наморщив лоб и стараясь разобрать, вникнуть в смысл его слов.
Джон тоже весь сморщился, но совсем по иной причине. Он терпел жуткую боль.
— Жена... — бормотал он. — Хелен...
— Да?
— Скажи Хелен, что я люблю ее, — еле слышно прошептал он и вдруг застонал.
Это был страшный, душераздирающий стон. Так переносит боль только человек с сильной волей, когда от нее ему хочется выть и кричать, но он из последних сил старается сдержаться. Врач тут же отстранил меня и нажал на кнопку звонка в стене.
— Спокойней, Джон! — ободряюще похлопал я его по руке.
Доусон вцепился в мою ладонь обеими мозолистыми руками, какие бывают у любого моряка. Мои кости так и затрещали. Мне даже показалось, что я слышу этот треск, но, заглянув Джону в лицо, я понял, что дело вовсе не в этом. Он скрипел зубами от боли. Через секунду он весь задрожал, а потом стон оборвался. Хватка на моей руке ослабла. Внезапно комната наполнилась людьми, и меня оттеснили в коридор. Я остался ждать у окна, разглядывая неуклюжие серые строения в доках, будки часовых, скучающих в них моряков и поблескивающее вдали предательское море. Из палаты вышел врач.
— Он умер. Может быть, вы позвоните его близким? От вас им будет менее тяжело услышать... Или предпочитаете, чтобы это сделал священник? — Голос врача вывел меня из оцепенения.
— Я позвоню, — едва вымолвил я и тяжелой походкой побрел вслед за ним к телефону.
Я знал жену Джона. Эта полная, с вьющимися волосами женщина гораздо больше интересовалась своими тремя детьми, нежели яхтой собственного мужа. Сидя в регистратуре и набирая номер, я с ужасом думал о том, какую разрушительной силы бомбу брошу сейчас в ее спокойную жизнь.
Хелен восприняла известие с каким-то тупым спокойствием.
— Когда я вернусь, то обязательно заеду к тебе, — пообещал я ей.
— Это будет чудесно, — тихо отозвалась она.
Я понял, что Хелен все еще не осознает по-настоящему случившееся и что она еще живет в том мире, где все действительно будет чудесно, где Джон на следующей неделе приедет домой. Мы усядемся на лужайке перед их домом и, попивая пиво, будем обсуждать подробности гонок.
— Может, мне позвонить кому-нибудь еще? — спросил я ее.
— Я сама позвоню сестре, — ответила она. — Все в порядке.
Голос ее в первый раз дрогнул, и я понял, что Хелен заплакала.
Я продолжал настаивать, не могу ли быть чем-нибудь полезен ей, но в трубке уже раздались короткие гудки. Ко мне подошел маленький доктор.
— Мне так жаль. Это был несчастный случай.
Что ж, свой долг я выполнил. Теперь на меня внезапно навалилась вдруг усталость. После предельного напряжения сил и нервов на восьмимильных гонках по Каналу каждая косточка буквально ныла и гудела. Да вдобавок ужасно дергало руку.
— Не могли бы вы взглянуть, что со мной? — попросил я доктора.
Тот привел меня в небольшую лабораторию и внимательно осмотрел мою ладонь.
— Corrosif, — определил он. — Вы имели дело с какой-нибудь сильной кислотой?
— Нет! — очень удивился я.
Врач перевязал мне руку, предварительно намазав ее танниновой мазью.
— Будет щипать, — предупредил он.
Я кивнул. Жжение от мази напомнило мне, что, вылезая из воды у обломков «Апельсина», я коснулся рукой чего-то скользкого на перемычке. Перед моим мысленным взором пронесся ряд обрывочных образов: берег Ардмора, взлетающий на волнах «Стрит Экспресс», оборванный якорный трос и, наконец, погруженное в воду лицо Алана Бартона, розоватое в свете причальных огней Сихэма.
— А может, доктор, такое случиться от растворителя? — поинтересовался я.
— Растворителя, говорите?
— Decapant, — сказал я.
— А, понимаю! Сильного растворителя. Да, конечно.
— Спасибо, — поблагодарил я.
У выхода из больницы стояло несколько такси. Я плюхнулся в одно из них и попросил отвести меня в порт. И тут, признаюсь, на меня напала неудержимая дрожь. Поднявшись на «Секретное оружие», я все еще дрожал. Ребята как раз кончали складываться. Мне страшно захотелось чего-нибудь выпить, поэтому я отправился в яхт-клуб и заказал рюмку кальвадоса. Сидя за столиком на террасе, я следил, как ветер гоняет по гавани синие волны, и размышлял о предсмертных словах Джона Доусона. Ведь он уже умирал, и мысли его были так далеко от всего земного, что он даже не узнал меня, но его занимали вещи, столь важные для него, что он непременно хотел сказать о них. Его жена. И послание на столе. Я снова вспомнил Эда Бонифейса, его хитроватое жирное лицо, склоненное ко мне над стойкой бара яхт-клуба в Пултни. Тогда он почти уже начал рассказывать мне о том, что узнал от одного парня. А еще я вспомнил, как Джон Доусон на больничной койке крепкой хваткой вцепился в мою руку и как страшно била его дрожь перед самой смертью.
У меня дрожь никак не унималась. Я помахал рукой, чтобы мне принесли еще рюмку кальвадоса. Перемычка «Апельсина» сложилась пополам, словно почтовая открытка. И я коснулся ее именно в том самом месте. А теперь мне разъело всю руку. Разъело, словно на нее плеснули растворителем. Собственно, если налить растворитель на резину, которой скреплялось карбоволокно на перемычке яхты Джона Доусона, то она растает, будто восковая свеча. Но было невозможно представить, как мог растворитель попасть на перемычку «Апельсина».
На стол передо мной легла тень. Это подошел Алек Стронг из «Яхтсмена».
— Организационный комитет гонок зачел тебе победу! Поздравляю! — сказал он.
— Спасибо! — вяло откликнулся я. У Алека была рыжеватая бороденка и кривые желтые зубы. Сейчас мне хотелось разговаривать с ним еще меньше, чем обычно.
— А что там случилось? — спросил он.
— Думаю, будет расследование, — не ответил я прямо на вопрос.
Алек помрачнел. В сущности, он был не таким уж плохим парнем.
— Бог мой! — только и выговорил он. — Вот так штука.
— Перемычка, — пояснил я. — Треснула справа от мачты. Сам видел.
Алек понимающе кивнул. Его рыжие брови почти сошлись над маленькими проницательными глазками.
— Все считают, это какой-то строительный дефект, но я-то знаю, на «Апельсине» было карбоволокно. Оно ведь не ломается.
— А тут сломалось, — возразил я.
— Дьявольщина! — покачал он головой. — Просто какая-то дьявольщина. Тебе стоит взглянуть на обломки.
— А где они?
— У Гейр Маритим. Я только что был там вместе с другими репортерами и спонсорами. Скажу тебе, они выглядели предельно несчастными.
— Да, — ответил я, а подумал, что все они просто стервятники, собирающиеся над еще не успевшим остыть трупом. Я поднялся. — Пойду тоже взгляну.
— Ага, — одобрил Алек. — Кстати, а как насчет интервью? Может, выкроишь полчасика?
— Само собой, — заверил я его и побрел искать такси, понимая, что все должно идти своим чередом. Теперь Джеймс Диксон, победитель гонок, должен был беседовать с репортерами и, рисуясь, красоваться перед камерами. Но всего час назад я видел, как дрожало человеческое тело, когда от него отлетала жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39