— Везде! — трагически молвила Изольда. — Все тело ноет!
— Вроде ничего не сломано, — констатировала Сонька, дотошно осмотрев тело пострадавшей. Она, как дочь медсестры, считала себя экспертом в медицине.
— У меня внутренние повреждения!
— Знаешь что, Матильда, — улыбнулась Ксюша, — иди-ка ты поспи. Отдохни на мягкой коечке. Только сначала мору умой, вся ведь в крови …
— Я не пойду никуда! Не пойду! Он на меня нападет! Убьет!
— Клотильда, — угрожающе проговорила Ксюша. — Иди не бойся. Никто тебя не тронет. Кука убежал, а других желающих больше не наблюдается.
— Я с вами останусь! Мне в комнате одной страшно!
— Как одной? А Ниночка? — спросила я строго. Мне, честно говоря, не меньше, чем Ксюше, надоело с ней нянькаться.
— А что Ниночка? Разве она меня защитит?
— А мы?
— И вы, конечно, не защитите, но… С вами спокойнее.
— Тебя Юра до комнаты проводит, а ты, как войдешь, запрешься. До приезда милиции осталось всего ничего. Пересидишь как-нибудь.
Она что-то еще бормотала. Протестующее мотала головой. Пыталась даже всплакнуть, но мы остались непреклонными.
— Иди, Изольда, иди! И ничего не бойся! — напутствовала ее я, выталкивая под костлявый зад из комнаты.
И она (слава тебе, Господи!) ушла. Свалил и Зорин.
Мы, наконец, остались одни.
— Ну и что вы об этом думаете? — деловито молвила Сонька, усаживаясь на тумбочку.
— А что тут думать? Кука это, больше некому, — уверенно ответила Ксюша.
— Почему?
— Во-первых, убежал, то есть признал свою вину. Во-вторых, ботинки. Я сомневаюсь, что кто-то додумался забраться к нему в комнату, стянуть «гриндерсы», напялить их себе на ноги, потом вернуть на место. Зачем наводить тень на плетень? Потом, если злоумышленник хотел Клотильду убить, на кой фиг ему этот маскарад? Все равно она ничего не расскажет.
— А следы? — подпрыгнула на тумбочке Сонька. — Может, он хотел натопать по крови, чтобы отпечатки Кукиных ботинок остались.
— Как все сложно! — протянула я. — Я-то думала, что на моих глазах разворачивается настоящий детективный сюжет, с тонкой интригой… а тут какая-то чехарда. Бардак! С таким материалом ничего путного не напишешь.
— А тебе бы все писать! — фыркнула Ксюша. — Да еще детективы! Тоже мне Агата Кристи нашлась. Лучше про свои коней, которые ржут в комнате, дописывай. И не суйся со своими расследованиями. Тебя из-за них и так чуть не прибили…
Пока она меня отчитывала, в комнату вплыл Зорин.
— А тебе чего надо? — тут же накинулась на него Ксюша.
— Я Изольду до двери довел и сразу к вам.
— Тебе тоже одному в комнате страшно?
— Я вас пришел охранять! — вскрикнул Юрка, зардевшись от обиды. — Как верный рыцарь.
— Знаешь что, рыцарь, иди-ка ты…
— Посмотри, не приехала ли милиция, — ласково закончила Сонька. Ей, видимо, стало обидно, что над ее поклонником постоянно издеваются. О том, что 10 минут назад она мутузила его кулаками, Сонька уже забыла.
— Ладно, — огласился он и потопал на выход.
16.
Мы просидели в комнате минут 15. Вестей с передовой не было. То ли Зорин еще не добежал, то ли добежал и ждет у ворот прибытия долгожданного «козелка», дабы сопроводить стражей правопорядка до места происшествия.
— Что ж не едут, сволочи? — в волнении произнесла Сонька.
— Ты кого ждешь, Артемона или милицию? — хихикнула Ксюша.
— Чокнутая, — буркнула Софья и продолжила волноваться.
— Да не трясись ты так. Вернется, никуда не денется.
— Отстань ты со своим пуделем! Не нравится он мне! Не нравится!
— Как это? — упавшим голосом спросила Ксюня.
— Просто. Не нравится. Точка.
— Но ты сама с ним кокетничала… Делала массаж и все такое!
— Это я так. Для поддержания формы.
Ксюша сделала глубокий вдох, приготовившись к пространной лекции. Но я не дала ей даже начать:
— Скоро повара пойдут завтрак готовить. Тогда копец. Столовка не заперта, кругом разгром. Труп в зале. Начнется паника… — я помолчала, потом со вздохом продолжила. — Если менты в ближайшие 20 минут не приедут, пойдем будить начальника лагеря, пусть принимает какие-то меры.
— Самой что ли сбегать до ворот? — спросила Сонька, спрыгивая с табурета. — Посмотреть.
— Сиди уж. Один вон убежал, до сих пор ни слуху, ни духу.
— Я так не могу. У меня как будто хомяк в попе сдох. Мне надо что-то делать, — упорствовала Сонька.
— Ты лучше поднимись на второй этаж, там балкончик есть, с него далеко видно, — предложила я.
Сонька радостно подпрыгнула и унеслась.
Как только она скрылась, Ксюша подскочила ко мне.
— А ты чего молчишь?
— В смысле?
— В смысле, что наша дурная подружка собирается сделать очередную ошибку…
— Ошибкой ты называешь ее нежелание спариваться с Артемоном.
— Почему сразу спариваться? — раздраженно бросила Ксюха. — Что ты все опошляешь? Я о законном браке. О семейной жизни! О безбедном существовании под опекой прекрасного мужа…
— Ксюнь, Артемон женат.
— Ой, не смешите! Женат! Артемон! Вот придумала…
— Женат! — повторила я строго.
— С чего ты взяла? — все еще беспечно спросила Ксюша, но у самой в глазах замелькала паника.
— Ты его руки видела?
— Конечно. Такие руки не увидеть не возможно. Кулак с мою голову.
— А пальцы? Ты разве не заметила белый след на безымянном? Видно, перед тем, как сюда приехать, Артемон снял обручалочку, чтобы обманывать глупых барышень…
— Может, разведен?
— Тешь себя надеждой! Придумай еще, что вдовец.
— Ах он подлюга! — разъярилась Ксюша. — Я ж его спрашивала, каково его семейное положение. А он — свободен, как птица! Свободен, как птица! Как индюк что ли?
— Не переживай. Мы ей другого найдем, — попыталась успокоить безутешную подругу добрая Леля.
Но Ксюша успокаиваться не желала.
— Я вот ему устрою, когда вернется! Крылья-то пообломаю!
— Ксюша, — я решила направить ее мысли в другое русло. — Как ты думаешь, этот Колян…
— Тоже женатый. Как пить дать!
— Я не об этом. Что с ним, как думаешь?
— Никак не думаю. Мне плевать!
— А вдруг он умирает? Представляешь, еще один человек пострадает… Ни за что, между прочим. Жалко ведь! — Мне и вправду было жалко этого нового русского Коляна, с которым я даже не была знакома. — Он-то хотел на лыжах покататься, бедную молодость вспомнить. А теперь лежит один в комнате… — Я так разнюнилась, что чуть не плакала. — И некому стакан воды принести…
— Почему же некому?
— Артемон уехал, Кука убежал, а третий, как его там, Павлуша что ли, в отключке…
Вижу — Ксюшу проняло. Сидит печальная, носом шмыгает, глазками моргает. Того гляди, расплачется.
— Лель, а, может, сходим проведаем? — спросила она дрожащим голоском.
— А вдруг он уже умер? Я еще одного покойника не переживу.
— Леля, где твоя гражданская советь?
— Спит беспробудным сном.
— Так разбуди! — приказала Ксюша. — Помнишь, мы в школе были санитарками? У нас еще белые сумки были с красными крестами, в которых мы носили йод, бинт и вату.
— Помню. И что?
— Помнишь, как нас учили оказывать первую помощь?
— И ты собралась тряхнуть стариной и оказать первую помощь умирающему Коляну?
— Да, — гордо молвила подруга. — Я же давала клятву Гиппократа.
— Ксюша, ты уж завралась совсем, — не удержалась от смеха я. — Какая клятва? Ты смазывала йодом разбитые коленки одноклассников, вот и все.
— Нет, не все. Еще я умею накладывать повязку «чепчик».
— И как это поможет Коляну?
— Могу делать искусственное дыхание, — не унималась Ксюша. — И накладывать жгут.
— Ладно, пошли. Только больше не строй из себя Пирогова.
Ксюша мне не ответила, она была уже на полпути к комнате банкиров.
Когда мы достигли заветной двери, где-то заговорило радио.
— Время 6, — сказал я. — Сейчас гимн заорет.
Ксюша кивнула и рывком распахнула дверь.
В нос резко ударил запах перегара. Потом повеяло приятным ароматом туалетной воды «Кельвин Кляйн» и свежим воздухом, видимо, перед тем, как сбежать, Кука открыл форточку.
— Где пациент? — прошептала Ксюша, оглядывая помещение.
Я пожала плечами. Понять, кто из лежащих на кровати больной, а кто пьяный было не возможно. Лица обоих были одинаково бледными, и храпели они в унисон.
— По крайней мере, оба живы, — оптимистично заметила я
Ксюша кивнула, потом подошла к одному из спящих, наклонилась, принюхалась.
— От этого перегаром прет, — доложила она.
Я подошла к другому. Последовала примеру подруги — принюхалась к выдыхаемому изо рта воздуху.
— От этого тоже, — сообщила я.
— И кто же из них умирает?
— Сейчас узнаем, — заверила я подругу и со всего маха долбанула кулаком по тумбочке.
От грохота вздрогнул тот, что лежал ближе к Ксюше.
— Что такое? — тихим голос пробормотал он.
— Вам плохо? — живо поинтересовалась подруга.
— Очень, — прошептал больной. — Я, кажется, умираю…
— Это вы Колян? — уточнила Ксюша.
— Я, — прохрипел он. После чего взвыл и согнулся пополам. — Зачем вы меня разбудили? Я только уснул…
— Что именно у вас болит? — спросила я, быстро подбегая к больному.
— Теперь все! Мне плохо! Помогите! — сипло бормотал он, все больше скукоживаясь. — Скорую, вызовите скорую…
Я потрогала его лоб. Он был горячим, значит, точно температура. Бреда, правда, мы не слышали, но зеленый цвет лица явно говорил о плохом самочувствии.
— Меня тошнит! — вскрикнул Колян и закашлялся.
— Слушай, — я посмотрела на подругу с сомнением. — По-моему у него никакая ни язва. У него банальное пищевое отравление.
— А температура? А бред?
— Бреда я что-то не слышу. А температура иногда бывает при отравлении. У меня, например, когда я наемся несвежей колбасы, постоянно она подскакивает.
— И что будем с ним делать? — Ксюша покосилась на извивающегося Коляна.
— Промывать желудок, вот что.
— Тогда я за жидкостью. У нас, вроде, осталась бутылка питьевой воды.
— И захвати активированный уголь. Он у меня в сумке.
Ксюша унеслась. А я прошарила помещение на предмет подходящей тары. Ничего не нашла, поэтому пришлось снять плафон с лампочки. Он был как раз то, что нужно: большой, глубокий, к тому же легкий.
Когда Ксюша вернулась, мы приступили к противной, но очень эффективной при отравлениях процедуре — промыванию желудка.
17.
Прошло пол часа. Наш пациент лежал без сил на кровати, тяжело дышал, охал, стонал, но выглядел гораздо лучше, чем до промывания.
— Ну как? — участливо поинтересовалась я, протирая потное лицо больного влажным полотенцем.
— Нормально, — чуть слышно отозвался Колян. — Только опять блевать охота…
Я сунула ему свежевымытый плафон.
— На! Наслаждайся!
— Не-е, я пока не буду. У меня и так кишки болят. — Он натянул одеяло до самого подбородка — его знобило. — Спасибо, девчонки… Без вас бы точно коньки отбросил …
— Какие вы мужики беспомощные, — фыркнула Ксюша. — Даже болеть самостоятельно не можете! Все бы за вами ухаживали.
— Я думал, это язва…
— Слушай, Колян, а что ты эдакое съел, что тебя так прихватило?
— Сам удивляюсь… Вроде обедали вместе с мужиками, ели одно и тоже. Хавчик тут, конечно, как в тюряге, но там ведь я так не загибался… — Колян вытер мокрый нос рукавом своей роскошной кашемировой кофты. — Может, от джина этого поганого? Как я мужикам говорил, давайте обычной водяры возьмем…
— Джин мы все пили, — подумав, сказала я. — И никто из нас не загнулся.
— Эй! Я вспомнил! — он привстал на кровати. — Вспомнил! Я какую-то кашку сожрал, она еще чесноком пахла. Я думал, это закусь, не удержался — попробовал. А меня потом Кука отругал, сказал, что это мазь от радикулита.
— Ты что как маленький? — накинулась на него Ксюша. — Тех ругают, что тащат в рот все подряд, и ты лоб здоровый…
— Уж больно банка была красивая, вся в импортных надписях, и стояла на полке, где жрачка! Я решил, что это пюре из чеснока и сыра, есть такое пюре…
— Вот и траванулся, — резюмировала Ксюша. — Впредь будешь умнее!
— Я теперь на диету сяду, — горячо воскликнул больной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29