И она должна уберечь его от этого, потому что она его любит и она его гораздо сильнее. Она это поняла давно. Вот, видно, и сбывается то, что она обдумывала долгими бессонными ночами. Пришли передряги.
Она погладила его рукой по голове.
- Геночка, тебе плохо?
- А? Что? - встрепенулся Крот, глаза его смотрели бессмысленно. Он медленно приходил в себя.
- Тебе плохо, Гена?
Он повернулся к ней боком, стараясь незаметно засунуть «вальтер» в карман.
- Что с тобой, Геночка?
- Плохо мне, Лизок, плохо. Со здоровьем плохо - бессонница мучает, всю ночь по квартире болтался.
- И все?
- Все. А тебе этого мало?
- По уши хватает. Поедем, Гена, на юг, в дом отдыха. Ты же извелся весь. Тебе надо отдохнуть, развлечься немного, и пройдут все твои неприятности.
Крот обнял ее за голову.
- Эх, Лизок, Лизок! Погоди немного. Еще недельку - и поедем. И все отлично будет…
- Гена, а что за открытку ты получил для Виктора Михалыча?
Крот задумался на мгновение.
- Понимаешь, это дело весьма тонкое, и я бы не хотел его обсуждать. Меня и тебя это не касается.
- А зачем у тебя дома пистолет?
Крот посмотрел ей в лицо, и она увидела, как в его черных глазах заблестели светлые огоньки злобы.
- Раз есть - значит надо. Так надо.
- Это не ответ.
- Ответ. Я тебе говорю, что ответ. - Потом отвел глаза и сказал: - Ты же не маленькая, должна понимать, что есть вещи, о которых никому не говорят. Никому.
- Жаль. Тогда идем спать, здесь для этого не самое удобное место…
Она не поверила ни одному его слову и пролежала до света без сна. Потом коротко, тревожно задремала и, когда проснулась, почувствовала: сегодня придет беда…
Лиза работала в этот нескончаемый жаркий день, как всегда, аккуратно, вежливо, но без блеска, который делает хороших мастеров художниками. Она накручивала пряди волос, ловко надевала бигуди, промывала эти пряди в едком красителе, сухо щелкали в руках ножницы, вырастали холмы и бастионы сложных дамских причесок, она расписывалась в карточке и, кажется, беспрерывно говорила: «Следующая… следующая…» - и ожидала, задыхаясь от жары и непонятного страха, когда следующей войдет беда.
И когда заведующая вышла в зал и сказала: «Лиза, загляни ко мне на минуточку…», она поняла - вот она, пришла.
В маленьком кабинетике она увидела высокого парня. Заведующая сказала:
- Вот это наша Лизочка Куликова, - извинилась и вышла, плотно затворив за собой дверь.
- Присаживайтесь, Елизавета Алексеевна, - подвинул ей парень стул.
- Спасибо, я постою. Рассиживаться некогда - у меня народ!
- Видите ли, у нас разговор важный будет, так что лучше присесть - в ногах, как говорится, правды нет. А нам с вами одна правда нужна сейчас. И мне и вам.
- А кто ж вы такой, чтобы я с вами только по правде говорила?
- Я с Петровки, тридцать восемь. Инспектор Тихонов. Не слыхали?
- Нет, - растерянно ответила Лиза и, еще не понимая, что к чему, подумала: «Вот оно!»
- Ну вот, будем знакомы, - и Тихонов улыбнулся так белозубо-широко, что Лиза невольно ответила слабой вымученной улыбкой.
- Елизавета Алексеевна, беседа у нас с вами будет большой, и я бы очень хотел, чтобы она получилась сердечной.
- А зачем это вам?
- Это не мне. Это нужно закону. И закон стоит за нас всех и за вас тоже. Мы с вами почти ровесники. Можно, я буду называть вас Лизой?
- Да, конечно…
- Мне надо, чтобы вы, Лиза, ответили на несколько вопросов. И давайте сразу договоримся: пусть у нашего разговора будет один пароль - правда! Идет?
- Идет, - кивнула Лиза.
- Вы знаете человека по фамилии Балашов?
- Нет.
- Лиза!
- Я, честное слово, не знаю никакого Балашова!
- Хорошо. Посмотрите тогда на эти фотографии, может быть, какое-то из этих лиц вам знакомо?
Лиза посмотрела три фотографии и сразу же протянула Тихонову фото, на котором был изображен Балашов.
- Это Виктор Михалыч!
- Кто он?
- Начальник моего Гены.
Тихонов уже булькнул горлом, но вовремя затолкал обратно чуть не вырвавшийся вопрос.
- Так, отлично. Это и есть Балашов.
- Но я этого действительно не знала!
- Я вам верю. Скажите, в каких вы с ним отношениях?
Лиза пожала плечами:
- Да я его видела всего раза два.
- Вы знакомы семьями, бываете друг у друга в гостях?
- Видите ли, товарищ Тихонов, я хорошо знаю его жену - она моя постоянная клиентка. А потом случайно обнаружилось, что он Гении начальник. Как-то раз он был у меня дома по делу.
- Давно это было?
- Весной еще. По-моему, в марте.
- Что он у вас, Лиза, делал дома?
- Он привел ко мне пожить на несколько дней их общего знакомого.
- Знакомый после этого бывал у вас?
- Да. Месяц назад. Пробыл один день.
- Как он выглядел, этот знакомый? Постарайтесь поточнее вспомнить его внешность.
- Пожилой, лет за шестьдесят, седой, с усиками щеткой, высокий, очень худой. Продолговатая голова, прическа с прямым пробором, глаза у него, по-моему, серые…
- Прямо готовый словесный портрет! - воскликнул весело Тихонов.
- Я же парикмахер, у меня взгляд профессиональный, - объяснила растерянно Лиза.
- Лиза, вы не запомнили, как его звали?
- Фамилию я вообще не знаю. А звали его Порфирий Викентьевич.
- Взгляните, пожалуйста, может, вы его опознаете на этих фотографиях?
Лиза безошибочно показала на фото Коржаева.
- Так. Дальше. Вам известно имя Макс Цинклер?
- Нет, никогда не слышала даже.
- Это точно?
- Мы же договорились!
- Верно. Прошу прощения. А когда вы видели последний раз Балашова?
- Вчера вечером.
- В связи с чем?
- Днем Геннадий получил какую-то открытку. Он плохо себя чувствует, поэтому попросил меня съездить к Виктору Михалычу на дачу и сказать, что письмо он получил. И попросил еще передать, чтобы он обязательно был завтра на каком-то совещании.
- Ясно. Значит, Балашов с самой весны у вас дома не был?
- Нет. Во всяком случае, я этого не знаю.
- То есть как не знаете? Разве он мог без вашего ведома…
- Но он мог приходить к Геннадию, когда я была на работе.
- Геннадий - это ваш муж? - как-то между прочим, безразлично спросил Тихонов.
- Да-а, - поколебавшись, ответила Лиза.
- А он что, прописан у вас?
- Нет. Мы с ним не зарегистрированы.
- А как его полное имя?
- Геннадий Александрович Тарасов. Он работает в Министерстве внешней торговли.
- Раз уж у меня в кармане целый альбом, потрудитесь еще, пожалуйста, Лиза, взгляните, нет ли в нем вашего мужа? - Тихонов протянул ей фотографию Крота. Он задыхался. Засунув палец за воротник рубашки, Стас хотел отстегнуть верхнюю пуговицу, но пуговица не вылезала из размокшей петли, и он просто оторвал ее. - Он?!
- Да, это Гена, - прошептала Лиза, держа в руках фотографию Крота.
Она поняла: произошло что-то ужасное, и Генка имеет к этому отношение. Но как спасти его - она не знала. Врать? А что врать, когда она не знает, может быть, от вранья всем будет хуже! И ее Генке, и ей, и этому белозубому оперативнику, и всем, всем на свете!
- Скажите, Лиза, ваш муж сейчас в Москве или, может быть, он в командировке?
- Послушайте, товарищ Тихонов, я понимаю, что произошло что-то очень неприятное. Но я вас уверяю, что Геннадий здесь ни при чем. Он сейчас в отпуске и из-за того, что плохо себя чувствует, вообще не выходит на улицу уже две недели…
- Лиза, мы условились говорить правду. Так знайте, что сегодня утром Балашов с преступными целями встретился у вас дома с неким гражданином. Поэтому мне нужно увидеться с вашим мужем, а в квартире сделать обыск.
- Вот и пришла, - упали у Лизы руки на колени.
- Что?
- Нет, это я так, про себя…
- Подождите меня здесь минуту, - Тихонов вышел в соседнюю комнату, оставив открытой дверь - чтобы видеть коридор. Набрал номер. - Борис Иванович? Я, Тихонов. Вышли на Крота, высылайте туда опергруппу. Пусть ждут меня около дома…
Девятнадцать часов
Солнце перевалило через крышу и яростно бросилось в окно. И настенные часы, будто разбуженные его лучами, вдруг заскрипели и надтреснуто ударили: бам-м! Крот вздрогнул, посмотрел на темный циферблат. Ой, как долго ждать еще! Хромой должен прийти завтра в это же время. Надо ждать еще сутки. Двадцать четыре часа. Тысяча четыреста сорок минут. А секунд - не счесть! Какие вы тяжелые, вязкие, минуты, без конца.
«Будет там тюрьма или нет, а пока что мне Хромой одиночку организовал. Ох, како-ой змей! Заиграет он меня, как есть заиграет. Не дать долю просто так побоится: знает, что я пришью за это… Придумает что-нибудь. Но обманет обязательно! Да черт с ней, с долей! Дал бы только паспорт приличный и на дорогу, уехал бы отсюда на кулички куда-нибудь. От уголовки, от ОБХСС подальше, выбраться бы только из этой однокомнатной берлоги! А что толку? Милиция везде есть. Что же делать? Ох, тоска какая!»
Крот взял в серванте оставленную Балашовым бутылку «Двина». Налил в стакан, морщась, большими глотками выпил. Нашел зеленое морщинистое яблоко, укусил раз, но есть не хотелось, и он выплюнул прямо на паркет. Завалился на тахту, закрыл глаза, и все мягко заколыхалось перед ним.
Как задавила его эта хромая собака! Уж очень он умен, Хромой, нехорошо умен! Крот вспомнил свой первый разговор с ним. Сидел перед Хромым тогда тихонько, протирал платком стекла очков. Хромой остро глянул:
- Ты зачем очки носишь?
- Как зачем? - растерялся Крот. - По близорукости…
- Врешь, - спокойно сказал Балашов, небрежно пояснил: - Маскируешься плохо. У близоруких людей без очков вид глуповатый, а у тебя - ишь какая хищная рожа! Ты, наверное, жаден очень?
- Да нет…
- Снова врешь. Да ты не смущайся. Мне такие люди нужны. - Потом сказал, и Крот не понял, всерьез или шутя: - Простые стекла в оправе тоже улика. Ты бы еще синие очки надел, как Паниковский…
Давно было. Сколько воды утекло после того разговора. И вроде был уже момент, когда он мог прижать Хромого лопатками к полу. Да вот, гляди ж ты, - сам лежит, чуть жив, как милости, ждет подачки Хромого. Это свою-то долю! Кровно заработанную! А эта сволочь еще выкаблучивается: захочет - даст, не захочет - пошлет к черту. Дожил ты, Крот, до хорошей жизни…
Не было сил злиться, орать, бесноваться. Он боялся думать о том, что будет, и думал только о том, что было и чего уже не вернешь. Зачем он согласился тогда ехать в Одессу? Ну разве можно быть таким идиотом? Не поеду - и все! Ну, поймали бы, допустим, - отсидел свой пятерик и вышел.
Он молодой еще, здоровый. Женился бы на Лизке или на другой какой, прожил бы как-нибудь. Занялся бы прежним делом, коль работать не хочется. Не даром же он свою кличку носит. Крот вспомнил, как давным-давно он получил ее: чтобы не попасть на глаза милиции, как лицо без определенных занятий, заключил договор с конторой по заготовке пушнины. Все приятели завистливо хохотали, когда он показывал свой мандат, - где назывался «уполномоченным по отлову кротов». Не шутка же - факт! И дела свои потихонечку делал…
«А сейчас - все! Особо опасный преступник! Если наследил у старичка в Одессе, каждый милиционер на улице меня теперь в лицо знает. Ой, что же я наделал! Как меня этот гад связал! На улицу выйти нельзя. Что же мне теперь - сгнить тут, что ли?» - Крот в возбуждении вскочил с тахты, пробежал по комнате. Налил еще стакан коньяка, жадно выпил. Эта вспышка обессилила его, он снова лег на тахту.
"А почему Хромой меня так уговаривал никуда отсюда не выходить? А что, если он сюда уголовку наведет? Анонимкой. Мол, сидит беглый каторжник сейчас по такому адресу, пока все вы ушами хлопаете… Он же понимает, что я про него не заикнусь - иначе обязательно Одесса всплывет. А он пока что сдаст товар этому проклятущему Максу и нырнет куда-то на дно. Что же это я, совсем пропал? А вдруг все-таки наследил у старика и мне суд предложит принять девять граммов? Советский суд, он и жуликов не разрешает давить самовольно! Ах, хромая гадина, что же ты со мною сделал? Как заплел насмерть - вздохнуть нельзя! Словами своими закрутил. Липкие они у него, умные, много их - не вырвешься! Как это он любит говорить: «Главный твой порок, Крот, в отсутствии высоких принципов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25