В противном случае получите пирожки с собачатиной».
Глава 21
Господин Гардении напряженно размышлял. Ему требовалось все его хладнокровие, чтобы не впасть в откровенную ярость. Но сильные эмоции не лучший советчик – еще одна аксиома, вынесенная из стен международной разведывательной школы. Однако Зизи Алмазова, бездарная певичка, избравшая себе разящий умопомрачительным безвкусием сценический псевдоним, вызывала у него сильные эмоции, а именно: страстное желание избить ее так, чтобы она рыдала! Причем не фальшивыми слезами, рассчитанными на слабонервных пшютов, а настоящими, кровавыми, чтобы она ревела от непереносимых физических страданий, раскрывая маленький пиявочный ротик в безостановочном вопле. Он представил себе, как хрупкое тело своевольной красотки, имитация «длинного и гибкого ростка вьющихся растений», извивается от боли у его ног на ковре возле камина. Видение было столь ярким, что он непроизвольно сжал в руке возникший в его воображении хлыст и застонал от жгучего желания иссечь спину глупой девки.
В следующий миг резидент пришел в себя и оглянулся. Хорошо, что он сидел в двуколке один, извозчик, кажется, его стона не слышал. Хорошо, что он возвращается в Сестрорецк из Петербурга не в переполненном поезде! Пусть дорога займет больше времени, зато у него есть возможность хладнокровно обдумать сложившуюся ситуацию. Яркие длинные губы Гарденина тронула презрительная усмешка. Он снова овладел своими чувствами.
Он мысленно повторял, что во всем виновата несносная бездарная певичка! Велел же он проклятой кокаинистке сидеть в ее городской квартире! Не мелькать на взморье! Так нет же, надолго ее не хватило – устремилась в объятия безумного французика, графа Сантамери! И вот плачевный результат: из-за нее теперь может рухнуть все, что с такими трудами удалось сделать ему и его резидентуре в последние дни. Сегодня утром на его имя пришла срочная телефонограмма, в которой сообщалось, что племянник при смерти и присутствие Гарденина в Петербурге необходимо.
У «племянника» – то есть на явочной квартире – Гарденина ждал переодетый и подгримированный советник французского посольства, выходивший на связь с резидентом в исключительных случаях.
Оказывается, утром в посольство ни свет ни заря явился граф Сантамери. Он желал, чтобы господин де Монтебелло внес ясность в вопрос о покупке саркофага Гомера. Однако господин посол на несколько дней покинул Петербург. И с Сантамери пришлось объясняться советнику. Когда Сантамери может встретиться с владельцами саркофага? Неужели непременно нужно ждать окончания траура? Когда любезные соотечественники перейдут от обещаний к делам? В состоянии ли французское посольство оказать помощь далеко не последнему подданному Франции? Ему же обещали протекцию у несговорчивых владельцев саркофага! Он лучше посольства знает, что происходит, он читает газеты и видел некролог! Единственное препятствие исчезло! Все вопросы и упреки пришлось выслушивать советнику. Объяснение такого нетерпения его потрясло.
Временем для ожидания граф Сантамери больше не располагал: приобрести старую античную развалину ему не терпелось потому, что он опасался погибнуть на дуэли! Поединок с каким-то доктором Коровкиным должен был состояться без промедления, но прежде, чем вставать под пулю соперника, граф хотел непременно выполнить завещание отца и приобрести древний раритет.
«О Боже! – мысленно возмущался советник. – Почему же приходится иметь дело с неуравновешенными людьми, готовыми на всякие безумства из-за какого-то облезлого камня!» Советник посольства подозревал, что граф Сантамери собирался стреляться из-за Зизи Алмазовой!
Советник, конечно, попытался успокоить соотечественника. Более того, он приложил все усилия для того, чтобы убедить графа в неуместности дуэли. В самом деле, если доктор Коровкин убьет графа, то, скорее всего, вмешается полиция – и вполне возможно, что сделку расторгнут, и саркофаг останется в России. Если же погибнет соперник графа, то и здесь могут возникнуть всевозможные неприятности и препятствия к обладанию заветным раритетом.
Граф Сантамери выслушал аргументы с надменным видом. Но, кажется, понял, что слишком погорячился из-за недостойной дамы. Мягко, ненавязчиво советник подводил нетерпеливого гостя к мысли о том, что конфликт необходимо уладить. Он взял с графа слово не предпринимать никаких действий и обязался сам найти способ усмирить доктора Коровкина. Разумеется, таким образом, чтобы репутация графа не пострадала.
Срочно телефонировали Гарденину в Сестрорецк, и тот поспешил откликнуться на условный сигнал.
Во время встречи советник и рассказал резиденту о намеченной дуэли между графом Сантамери и доктором Коровкиным. Не хватало получить еще один труп в дополнение к тому, который уже они имели благодаря Зизи, – трупу князя Салтыкова. Хоть дело с Салтыковом и; замяли в интересах российских высокопоставленных лиц, но расследование продолжается и может выйти на новый виток из-за смерти кого-либо из дуэлянтов. В таком случае возрастает опасность разоблачения деятельности резидентуры «Черного капеллана» – возникнут ужасные последствия, вплоть до дипломатических осложнений.
Господин Гардении великолепно понял всю сложность ситуации. И согласился, что ни в коем случае нельзя привлекать внимание властей к фигуре графа Сантамери. Если последний выполнит свое обещание и не станет настаивать на немедленном поединке, то он, Гардении, нейтрализует опасность. Резидент «Черного капеллана» еще раз подтвердил, что операция по получению необходимого им документа приближается к завершению, и сейчас важно не совершить какого-нибудь неосмотрительного действия, не проявить неразумной спешки. Советник полностью разделял точку зрения резидента, тем более что ожидал известий о том, как прошла запланированная акция в Кронштадте, более важная, чем история с темпераментным графом.
И вот теперь господин Гардении приближался к Сестрорецку, размышляя о том, что же предпринять для того, чтобы дурацкая дуэль не состоялась. Ликвидировать доктора Коровкина? Тогда графу Сантамери не с кем было бы драться. Но если убить доктора тайно, из-за угла, то подозрения в первую очередь падут на самого Сантамери. Неплохо было бы, чтобы доктор заболел – чумой, холерой, бешенством – и его срочно госпитализировали. Но это из области невероятного. Самое реальное – отправить к доктору Коровкину человека, который назвался бы секундантом графа Сантамери, и попытаться разрешить дело мирным путем. Возможно, доктор извинится, и все дело на этом закончится.
Господин Гардении, разумеется, не мог взять на себя роль миротворца и мысленно стал перебирать возможных претендентов, способных справиться с трудной дипломатической миссией. Увы, выбор оказался невелик: ставить под удар своих агентов резидент не хотел, а все прочие его знакомые не вызывали полного доверия. Но тут судьба ему улыбнулась.
Он уже въезжал на Привокзальную площадь Сестрорецка, когда увидел у шестигранной тумбы с афишами, где неизменно красовалось сообщение о ежедневных музыкальных вечерах в Сестрорецком курзале большого симфонического оркестра графа А. Д. Шереметова под управлением М. В. Владимирова, своего знакомца Илью Михайловича Холомкова. Одетый в легкий дорогой костюм из белой фланели в едва заметную тонкую голубую полоску и канотье из бежевой соломки, тот внимательно изучал объявление о завтрашнем концерте учениц Гляссера. Среди прочих имен участников программы выделялось набранное крупным шрифтом имя Брунгильды Муромцевой.
Резидент «Черного капеллана» велел извозчику остановиться и окликнул Холомкова. Илья Михайлович обрадовался, увидев приятного строгого господина, с которым несколько раз играл в бильярд и однажды обедал. Он принял приглашение и сел в коляску. Оба отправились к Сестрорецкому Курорту, с тем чтобы пообедать в ресторане курзала, кухню которого оба признали совсем не плохой. Они с удовольствием покинули пыльные грязноватые улицы рабочего Сестрорецка, где поблизости от казенного оружейного завода не смолкал треск испытываемого оружия. Конечно, и от чугонно-литейного и медно-бронзового заводов Кемминга копоти и грязи было не меньше. Но хоть бесконечных выстрелов не слышалось.
После сестрорецких улиц Курорт производил впечатление райского уголка. Прохлада ресторанного зала приятно контрастировала с летней уличной жарой. Мужчины расположились за столиком, возле которого цвел рододендрон. Его аромат, подхваченный легким сквознячком, волнами наплывал на собеседников, приятельские отношения которых еще ничто не омрачало, и их завязывающаяся дружба находилась пока в светлой романтической фазе.
Впрочем, господин Гардении, улыбаясь Илье Михайловичу и мысленно отдавая должное его удивительной красоте, все же ни на минуту не забывал о своих недавних подозрениях относительно возможных связей Холомкова с германской или британской разведкой. Стоит ли просить его взять на себя роль секунданта графа Сантамери? Ведь ему придется отправиться в самый эпицентр событий, на дачу профессора Муромцева, вокруг которой бродит агент Сэртэ и не выпускающий его из виду человек Гарденина. Впрочем, скользкая ситуация, возможно, позволит быстрее убедиться в том, чего стоят его опасения о причастности Холомкова к другим зарубежным агентурам.
– Милый Илья Михайлович, – начал Гарденин после того, как официант во фраке при белом галстуке и белом жилете не спеша и с достоинством подал им заказанный аперитив и принял тщательно обдуманный заказ. – Мне очень приятно, что наши пути пересекаются так часто, и, думаю, завтра мы также сможем вместе насладиться чарующим искусством юной виртуозки.
– Да, мне бы не хотелось пропустить выступление Брунгильды Муромцевой. Тем более что – по отзывам меломанов – она избрала для него весьма сложные произведения.
– Я, к сожалению, ничего не понимаю в музыке, в отличие от вас, – вздохнул Гардении. – Мне просто хочется взглянуть на красивую женщину.
Илья Михайлович промолчал – ему тоже хотелось взглянуть на Брунгильду Николаевну, изысканно-благородная красота которой так пленила его когда-то. Он вспомнил момент их знакомства на художественной выставке, ее надменный вид, ее точеную ручку в перчатке, пахнущей розовой водой. О, в то мгновение, когда он задержал в своей ладони ее тонкие пальчики и даже, как бы случайно, погладил их, он почувствовал смятение, волнение, трепет девичьего сердца, хоть красавица и сохраняла неприступный вид. Вот таких женщин Илья Михайлович любил! Его тянуло к ним непреодолимо! Он пускал в ход все свои чары, лишь бы добиться их расположения. Нет, даже не расположения, а лишь единственного мгновения, когда такие вот надменные мраморные красавицы теряют самообладание и под действием его магнетического взгляда, его магнетических прикосновений испытывают первый ожог страсти, и их страсть обращена к одному человеку – к Илье Холомкову... Такой миг стоил дорого. Но, увы, далеко не все женщины владели искусством подобного преображения.
Господину Гарденину пауза показалась несколько затянувшейся, и он подумал, что Илья Холомков что-то недоговаривает всякий раз, как речь заходит о Брунгильде Муромцевой.
– Судя по всему, девушка принадлежит хорошей дворянской фамилии, – рассеянно продолжил, глядя в сторону, Гардении, – может быть, не очень богата, но могла бы составить хорошую партию, красота – тоже капитал, причем немалый.
Илья Михайлович поразился тому, как слова его приятеля совпадают с тем, о чем он недавно думал и сам.
– Я надеюсь, после концерта мне удастся перемолвиться словечком с мадемуазель Муромцевой, – предположил осторожно он, отправляя в рот ложку с консоме итальен, уже доставленным к столу представительным официантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Глава 21
Господин Гардении напряженно размышлял. Ему требовалось все его хладнокровие, чтобы не впасть в откровенную ярость. Но сильные эмоции не лучший советчик – еще одна аксиома, вынесенная из стен международной разведывательной школы. Однако Зизи Алмазова, бездарная певичка, избравшая себе разящий умопомрачительным безвкусием сценический псевдоним, вызывала у него сильные эмоции, а именно: страстное желание избить ее так, чтобы она рыдала! Причем не фальшивыми слезами, рассчитанными на слабонервных пшютов, а настоящими, кровавыми, чтобы она ревела от непереносимых физических страданий, раскрывая маленький пиявочный ротик в безостановочном вопле. Он представил себе, как хрупкое тело своевольной красотки, имитация «длинного и гибкого ростка вьющихся растений», извивается от боли у его ног на ковре возле камина. Видение было столь ярким, что он непроизвольно сжал в руке возникший в его воображении хлыст и застонал от жгучего желания иссечь спину глупой девки.
В следующий миг резидент пришел в себя и оглянулся. Хорошо, что он сидел в двуколке один, извозчик, кажется, его стона не слышал. Хорошо, что он возвращается в Сестрорецк из Петербурга не в переполненном поезде! Пусть дорога займет больше времени, зато у него есть возможность хладнокровно обдумать сложившуюся ситуацию. Яркие длинные губы Гарденина тронула презрительная усмешка. Он снова овладел своими чувствами.
Он мысленно повторял, что во всем виновата несносная бездарная певичка! Велел же он проклятой кокаинистке сидеть в ее городской квартире! Не мелькать на взморье! Так нет же, надолго ее не хватило – устремилась в объятия безумного французика, графа Сантамери! И вот плачевный результат: из-за нее теперь может рухнуть все, что с такими трудами удалось сделать ему и его резидентуре в последние дни. Сегодня утром на его имя пришла срочная телефонограмма, в которой сообщалось, что племянник при смерти и присутствие Гарденина в Петербурге необходимо.
У «племянника» – то есть на явочной квартире – Гарденина ждал переодетый и подгримированный советник французского посольства, выходивший на связь с резидентом в исключительных случаях.
Оказывается, утром в посольство ни свет ни заря явился граф Сантамери. Он желал, чтобы господин де Монтебелло внес ясность в вопрос о покупке саркофага Гомера. Однако господин посол на несколько дней покинул Петербург. И с Сантамери пришлось объясняться советнику. Когда Сантамери может встретиться с владельцами саркофага? Неужели непременно нужно ждать окончания траура? Когда любезные соотечественники перейдут от обещаний к делам? В состоянии ли французское посольство оказать помощь далеко не последнему подданному Франции? Ему же обещали протекцию у несговорчивых владельцев саркофага! Он лучше посольства знает, что происходит, он читает газеты и видел некролог! Единственное препятствие исчезло! Все вопросы и упреки пришлось выслушивать советнику. Объяснение такого нетерпения его потрясло.
Временем для ожидания граф Сантамери больше не располагал: приобрести старую античную развалину ему не терпелось потому, что он опасался погибнуть на дуэли! Поединок с каким-то доктором Коровкиным должен был состояться без промедления, но прежде, чем вставать под пулю соперника, граф хотел непременно выполнить завещание отца и приобрести древний раритет.
«О Боже! – мысленно возмущался советник. – Почему же приходится иметь дело с неуравновешенными людьми, готовыми на всякие безумства из-за какого-то облезлого камня!» Советник посольства подозревал, что граф Сантамери собирался стреляться из-за Зизи Алмазовой!
Советник, конечно, попытался успокоить соотечественника. Более того, он приложил все усилия для того, чтобы убедить графа в неуместности дуэли. В самом деле, если доктор Коровкин убьет графа, то, скорее всего, вмешается полиция – и вполне возможно, что сделку расторгнут, и саркофаг останется в России. Если же погибнет соперник графа, то и здесь могут возникнуть всевозможные неприятности и препятствия к обладанию заветным раритетом.
Граф Сантамери выслушал аргументы с надменным видом. Но, кажется, понял, что слишком погорячился из-за недостойной дамы. Мягко, ненавязчиво советник подводил нетерпеливого гостя к мысли о том, что конфликт необходимо уладить. Он взял с графа слово не предпринимать никаких действий и обязался сам найти способ усмирить доктора Коровкина. Разумеется, таким образом, чтобы репутация графа не пострадала.
Срочно телефонировали Гарденину в Сестрорецк, и тот поспешил откликнуться на условный сигнал.
Во время встречи советник и рассказал резиденту о намеченной дуэли между графом Сантамери и доктором Коровкиным. Не хватало получить еще один труп в дополнение к тому, который уже они имели благодаря Зизи, – трупу князя Салтыкова. Хоть дело с Салтыковом и; замяли в интересах российских высокопоставленных лиц, но расследование продолжается и может выйти на новый виток из-за смерти кого-либо из дуэлянтов. В таком случае возрастает опасность разоблачения деятельности резидентуры «Черного капеллана» – возникнут ужасные последствия, вплоть до дипломатических осложнений.
Господин Гардении великолепно понял всю сложность ситуации. И согласился, что ни в коем случае нельзя привлекать внимание властей к фигуре графа Сантамери. Если последний выполнит свое обещание и не станет настаивать на немедленном поединке, то он, Гардении, нейтрализует опасность. Резидент «Черного капеллана» еще раз подтвердил, что операция по получению необходимого им документа приближается к завершению, и сейчас важно не совершить какого-нибудь неосмотрительного действия, не проявить неразумной спешки. Советник полностью разделял точку зрения резидента, тем более что ожидал известий о том, как прошла запланированная акция в Кронштадте, более важная, чем история с темпераментным графом.
И вот теперь господин Гардении приближался к Сестрорецку, размышляя о том, что же предпринять для того, чтобы дурацкая дуэль не состоялась. Ликвидировать доктора Коровкина? Тогда графу Сантамери не с кем было бы драться. Но если убить доктора тайно, из-за угла, то подозрения в первую очередь падут на самого Сантамери. Неплохо было бы, чтобы доктор заболел – чумой, холерой, бешенством – и его срочно госпитализировали. Но это из области невероятного. Самое реальное – отправить к доктору Коровкину человека, который назвался бы секундантом графа Сантамери, и попытаться разрешить дело мирным путем. Возможно, доктор извинится, и все дело на этом закончится.
Господин Гардении, разумеется, не мог взять на себя роль миротворца и мысленно стал перебирать возможных претендентов, способных справиться с трудной дипломатической миссией. Увы, выбор оказался невелик: ставить под удар своих агентов резидент не хотел, а все прочие его знакомые не вызывали полного доверия. Но тут судьба ему улыбнулась.
Он уже въезжал на Привокзальную площадь Сестрорецка, когда увидел у шестигранной тумбы с афишами, где неизменно красовалось сообщение о ежедневных музыкальных вечерах в Сестрорецком курзале большого симфонического оркестра графа А. Д. Шереметова под управлением М. В. Владимирова, своего знакомца Илью Михайловича Холомкова. Одетый в легкий дорогой костюм из белой фланели в едва заметную тонкую голубую полоску и канотье из бежевой соломки, тот внимательно изучал объявление о завтрашнем концерте учениц Гляссера. Среди прочих имен участников программы выделялось набранное крупным шрифтом имя Брунгильды Муромцевой.
Резидент «Черного капеллана» велел извозчику остановиться и окликнул Холомкова. Илья Михайлович обрадовался, увидев приятного строгого господина, с которым несколько раз играл в бильярд и однажды обедал. Он принял приглашение и сел в коляску. Оба отправились к Сестрорецкому Курорту, с тем чтобы пообедать в ресторане курзала, кухню которого оба признали совсем не плохой. Они с удовольствием покинули пыльные грязноватые улицы рабочего Сестрорецка, где поблизости от казенного оружейного завода не смолкал треск испытываемого оружия. Конечно, и от чугонно-литейного и медно-бронзового заводов Кемминга копоти и грязи было не меньше. Но хоть бесконечных выстрелов не слышалось.
После сестрорецких улиц Курорт производил впечатление райского уголка. Прохлада ресторанного зала приятно контрастировала с летней уличной жарой. Мужчины расположились за столиком, возле которого цвел рододендрон. Его аромат, подхваченный легким сквознячком, волнами наплывал на собеседников, приятельские отношения которых еще ничто не омрачало, и их завязывающаяся дружба находилась пока в светлой романтической фазе.
Впрочем, господин Гардении, улыбаясь Илье Михайловичу и мысленно отдавая должное его удивительной красоте, все же ни на минуту не забывал о своих недавних подозрениях относительно возможных связей Холомкова с германской или британской разведкой. Стоит ли просить его взять на себя роль секунданта графа Сантамери? Ведь ему придется отправиться в самый эпицентр событий, на дачу профессора Муромцева, вокруг которой бродит агент Сэртэ и не выпускающий его из виду человек Гарденина. Впрочем, скользкая ситуация, возможно, позволит быстрее убедиться в том, чего стоят его опасения о причастности Холомкова к другим зарубежным агентурам.
– Милый Илья Михайлович, – начал Гарденин после того, как официант во фраке при белом галстуке и белом жилете не спеша и с достоинством подал им заказанный аперитив и принял тщательно обдуманный заказ. – Мне очень приятно, что наши пути пересекаются так часто, и, думаю, завтра мы также сможем вместе насладиться чарующим искусством юной виртуозки.
– Да, мне бы не хотелось пропустить выступление Брунгильды Муромцевой. Тем более что – по отзывам меломанов – она избрала для него весьма сложные произведения.
– Я, к сожалению, ничего не понимаю в музыке, в отличие от вас, – вздохнул Гардении. – Мне просто хочется взглянуть на красивую женщину.
Илья Михайлович промолчал – ему тоже хотелось взглянуть на Брунгильду Николаевну, изысканно-благородная красота которой так пленила его когда-то. Он вспомнил момент их знакомства на художественной выставке, ее надменный вид, ее точеную ручку в перчатке, пахнущей розовой водой. О, в то мгновение, когда он задержал в своей ладони ее тонкие пальчики и даже, как бы случайно, погладил их, он почувствовал смятение, волнение, трепет девичьего сердца, хоть красавица и сохраняла неприступный вид. Вот таких женщин Илья Михайлович любил! Его тянуло к ним непреодолимо! Он пускал в ход все свои чары, лишь бы добиться их расположения. Нет, даже не расположения, а лишь единственного мгновения, когда такие вот надменные мраморные красавицы теряют самообладание и под действием его магнетического взгляда, его магнетических прикосновений испытывают первый ожог страсти, и их страсть обращена к одному человеку – к Илье Холомкову... Такой миг стоил дорого. Но, увы, далеко не все женщины владели искусством подобного преображения.
Господину Гарденину пауза показалась несколько затянувшейся, и он подумал, что Илья Холомков что-то недоговаривает всякий раз, как речь заходит о Брунгильде Муромцевой.
– Судя по всему, девушка принадлежит хорошей дворянской фамилии, – рассеянно продолжил, глядя в сторону, Гардении, – может быть, не очень богата, но могла бы составить хорошую партию, красота – тоже капитал, причем немалый.
Илья Михайлович поразился тому, как слова его приятеля совпадают с тем, о чем он недавно думал и сам.
– Я надеюсь, после концерта мне удастся перемолвиться словечком с мадемуазель Муромцевой, – предположил осторожно он, отправляя в рот ложку с консоме итальен, уже доставленным к столу представительным официантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48