Но мы смоделировали несколько вероятных ситуаций, и ни одна из них не повышает ему выигрышные шансы, если он будет успешно блефовать.
— Ладно, Алексей, без встречи с ним не обойтись. Может, даже у президента возникнет желание поговорить с ним.
— Желание — это хорошо, но последствия…
— Что имеешь в виду?
— После разговоров с Назаровым настроение не всегда остается хорошим.
— Ладно, потерпим. Давайте, привозите его, как договорились.
В любой стране с любым политическим строем — тоталитарным, монархическим или демократическим — простой человек, наделенный конституцией всеми гражданскими правами, а уж тем более если он ограничен в них, при столкновении с государством ничего ровным счетом не стоит. В огромном песчаном бархане имеют значение только миллиарды песчинок, из которых складываются размеры горы и ее влияние на окружающую среду. Отдельная песчинка, обладающая всеми свойствами остальных, для бархана ничего не значит. Она не имеет ни цены, ни веса, ни возможности влиять на события.
Андрей понял это, когда Травин сказал:
— Через двадцать минут вас ждут в Кремле.
— Мне казалось, я высказал отношение к такому визиту.
Травин пожал плечами:
— Наше мнение часто хотят знать, но с ним также часто не считаются. Тем более с тобой захотел встретиться президент. А ему и дамам джентльмен отказывать в свидании не имеет права.
На улицах Москвы уже зажглись фонари, когда черный лимузин (сколько раз Андрей видел подобную картинку в кино), стремительно окрутив Лубянскую площадь, выскочил к Ильинским воротам, повернул направо и понесся к Кремлю. Проскочив ГУМ, машина остановилась у Спасских ворот.
Водитель вышел из машины, переговорил о чем-то с охраной, отдал им какую-то бумагу, вернулся и сказал Андрею:
— Можете пройти.
Охранники с интересом оглядели необычного посетителя и посторонились, пропуская его внутрь Кремля.
— Мне куда? — спросил Андрей несколько растерянно.
— Идите прямо. Вас встретят, — ответил охранник и отвернулся.
Андрей двинулся по пешеходной дорожке. У парадного подъезда здания, мимо которого надо было пройти, стоял высокий мужчина в черном костюме, при галстуке, с воткнутым в ухо наушником — проводок скрывался за воротничком рубахи. Он пристально посмотрел на Андрея и сказал, будто угадывая:
— Господин Назаров? Следуйте за мной.
Андрей скептически улыбнулся. От ворот по каменным плитам дорожки он шел один, все время находясь на виду, поэтому определить, кто подходит к зданию, не составляло труда.
Открылась дверь. Они прошли по парадным ступеням и оказались у поста, на котором службу несли два офицера.
Такой же высокий сопровождающий, в таком же, как и у первого, черном костюме, провел Андрея по длинному сводчатому коридору по мягкой, заглушающей шум шагов ковровой дорожке. Подошли к высокой двери с большой золоченой ручкой, но без каких-либо табличек. Сопровождающий чуть приотстал и, пропустив Андрея вперед, открыл перед ним дверь. Легким движением руки показал:
— Вам сюда.
За открывшейся дверью Андрей ожидал увидеть тот самый кабинет, который так часто показывает телевидение, когда к президенту на доклад являются высшие государственные чиновники. Но он попал в приемную. Высоченный потолок. Стены, обшитые деревянными панелями. Высокие остекленные книжные шкафы вдоль стен. Из-за высокого стола, занятого компьютером и телефонами, легко поднялся и вышел навстречу Андрею полковник Краснов в элегантном костюме, при галстуке и в узких модных очках, стоящих хрен знает каких денег. Не подавая руки, не улыбнувшись, сказал:
— Президент вас ждет.
Можно, конечно, было этого и не говорить. Андрей знал, куда идет, кто его пригласил, значит, будет ждать, но церемониал демонстрации государственной власти имеет вековую историю. Предупреждение «Президент вас ждет» должно возбуждать у человека уже, по идее, и без того взволнованного, дополнительный душевный трепет, дополнительную нервную напряженность.
Андрей растерянно огляделся.
— Хочу вас предупредить о правилах протокола, — Краснов счел необходимым проинструктировать гостя. — С вами выразил желание побеседовать Президент России. Вы должны в полной мере оценить важность такого события для вашей жизни.
Андрей с интересом смотрел на деятеля, который, будто не понимая, что говорит банальные истины, вещал их с серьезностью профессора, объяснявшего студенту теорию относительности. Смотрел, и никак не мог понять, откуда что берется в человеке. Ну, вознесли обстоятельства, удалось взгромоздиться на высокий стул за Кремлевской стеной, или в Белом доме, или в министерском кабинете, и что, сразу воспарять над людьми и жизнью? Неужели нельзя говорить, не надувая щек, не произнося простых слов с пафосом патриарха, читающего проповедь? Тем более что, уходя от трона или сваливаясь с его подножия, любой высокопоставленный чиновник возвращается в первобытное состояние простого гражданина.
Великий партийный и советский вождь, стремившийся сделать Москву образцовым коммунистическим городом, Виктор Гришин, человек, наделенный безграничной властью над москвичами, имевший право единолично решать, что в городе хорошо, что плохо, единолично определявший, что должно нравиться людям, а что не должно, после освобождения от должности умер в конторе собеса, куда пришел хлопотать о пенсии.
Умер от унижения и стресса, оказавшись в очереди за пособием, в очереди, о существовании которой, конечно же, слыхал, но о том, насколько она унизительна, не задумывался.
Умер потому, что, обладая огромной властью, никогда по-настоящему не интересовался судьбами отдельных людей, их бесправием и беззащитностью перед чиновниками, которые сидят в своих кабинетах, уверенные в том, что служат интересам народа.
Стала ли смерть поверженного титана хоть одному чиновнику напоминанием о бренности его тщеславного духа и несовершенного тела? Исправило ли хоть одного бюрократа? Едва ли.
— У вас не должно быть с собой фотоаппарата, видеокамеры, мобильного телефона, диктофона, — голосом оракула продолжал вещать Краснов. — Это охрана должна была специально проверить. Войдя, представьтесь. Назовите громко фамилию, имя, отчество. Это обязательно по протоколу.
— Ботинки снять?
— Не язвите, Назаров.
— Нет, я это от желания не ошибиться.
— Хорошо, пошли, я вас провожу.
Андрей заложил руки за спину, но остался на месте.
— Чего вы ждете?
— Команды вперед. И предупреждения: шаг вправо, шаг влево…
Наверное, полковник с удовольствием влепил бы фразу с облегчающим душу матом, но он лишь вздохнул:
— Идите…
Дверь кабинета открылась, и Андрей вошел внутрь. Остановился на пороге.
— Прошу прощения, если задержался. Затянулся инструктаж. Я не слишком прилежный ученик, и мне пришлось объяснять по два раза, что можно делать в присутствии президента, чего нельзя, о чем можно говорить, о чем не стоит…
Он огляделся. Просторное помещение. Стены, обтянутые дорогими обоями салатного цвета. Пол, покрытый узорчатым ковром в тонах желто-оранжевых. Большой круглый стол с полированной крышкой. Дорогие дубовые кресла с резными спинками, с сиденьями и подлокотниками, обтянутыми белой лайкой. Этажерка у стены с большой дорогой вазой с цветами.
Президент, а его Андрей узнал сразу, сидел на круглым столом. Второй человек, присутствовавший в комнате, моложавый, но явно усталый, устроился чуть поодаль за небольшим столиком.
— Здравствуйте, — сказал Андрей и тут же, ощутив, что его голос дрогнул, внутренне осудил себя.
— Здравствуйте, — ответил президент негромко и указал на место за столом перед собой. — Садитесь.
— Спасибо.
Андрей отодвинул стул, но чувство униженности не прошло. Тогда он посмотрел на того, кто сидел за маленьким столиком, и ему нестерпимо захотелось нарушить протокол.
— Извините, кто вы?
Минутная тишина наполнилась хорошо ощутимым напряжением. Разрядил его президент.
— Сергей Ильич Петров. Секретарь Совета безопасности. Вас устраивает? Мы поговорим в его присутствии.
— Очень приятно, — сказал Андрей, ощутив самореабилитацию. И сел.
С интересом, и в то же время стараясь не демонстрировать это открыто, Андрей разглядывал президента.
— С моей точки зрения, — президент облокотился о стол, сложив перед собой руки, как прилежный школьник, — вы не допустили крупных ошибок.
— В смысле? — спросил Андрей, не сразу поняв, что надо иметь в виду.
Петров бросил на Андрея быстрый взгляд и улыбнулся.
— Во всех смыслах, — сказал президент. — Во всех. — Он задумался, формулируя мысль. — То, о чем вы сообщили правительству, пока является достоянием самого узкого круга лиц. Это во многом облегчает… Скажем так, облегчает постановку диагноза и выбор метода удаления опухоли… Надеюсь, вы понимаете, что преждевременная огласка инцидента чревата многими неприятностями. В том числе международными.
Андрей кивнул.
— Я честно сообщил о том, что меня обеспокоило. И хорошо понимаю, что являюсь носителем ценной информации, которая может стоить мне головы.
Президент провел рукой по голове от лба к затылку, словно старался пригладить и без того ровно лежавшие волосы.
— Мне нравится, Андрей Иванович, что вы сразу взяли такой тон. Теперь честно, почему вас пугает наше предложение?
— Честно? И угадывать не надо. Если говорить о долгах, то у меня перед Россией их нет. С тех пор как распался Советский Союз, я жил и работал в Туркменистане. В России у меня нет ни кола ни двора. Нет сбережений, нет банковских счетов. По законам России я всего лишь бомж — фигура без определенного места жительства. Больше того, пребываю в столице на птичьих правах, без регистрации. И вот мне говорят, что я должен воспылать гражданским чувством и пойти на подвиг. А почему?
— Круто, — сказал президент. Видно было, что ему такой разговор удовольствия не доставляет, но он терпеливо сносил его, позволяя Андрею выговориться.
Президент знал, что в такого рода словесных сшибках, когда обсуждаются острые, но далеко не бесспорные проблемы, выигрывает тот, кто сумеет понять логику оппонента и быстро встать на сходную позицию, но на еще более радикальную.
— Теперь позвольте сказать мне. Чтобы у вас не укрепилась мысль, будто вы пришли и чему-то меня научили. Хочу, чтобы вы меня поняли правильно, потому буду говорить откровенно. Думаете, русские солдаты под Бородино дрались с французами из патриотизма? Блажен, кто верует! Да, на том поле были патриоты — Кутузов, Багратион, Раевский… Все господа дворяне — офицеры и генералы — сражались за то, чтобы сохранить свои имения, положение, чины, состояние. А солдаты, служившие по двадцать пять лет и ничему другому, как воевать, не обученные, просто делали свое дело. Больше того, неизвестно, куда бы пошла Россия, свергни Наполеон романовскую династию…
— Я понял, — сказал Андрей.
И он действительно понял, что его разговор с Травиным до последнего слова стал известен президенту и теперь его собственное оружие перешло в чужие руки, а чтобы найти новые мотивировки и обоснования позиции, нет ни времени, ни возможностей.
— Тем не менее, — продолжал президент, — вы не правы. У нас есть и патриотизм, и патриоты. Потому что существует Россия и будущее ее небезразлично людям. В последнее время мне пришлось много думать на тему, которую вы, судя по всему, пытались освоить экспромтом. Вы, наверное, видели, какие пляски устраивала вокруг президента пресса: зачем он едет в Чечню, зачем летает на самолете, зачем уходит в море на подлодке. Вы тоже, наверное, улыбались. А я это делал, чтобы понять, что делают эти люди за тот мизер, который называется офицерской зарплатой…
Петров с откровенным любопытством наблюдал за президентом. Они давно знали один другого, виделись в разных обстоятельствах, в спокойных и критических, но впервые Петров узнал истинную меру темперамента президента, обычно волевым усилием прятавшего эмоции внутрь себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Ладно, Алексей, без встречи с ним не обойтись. Может, даже у президента возникнет желание поговорить с ним.
— Желание — это хорошо, но последствия…
— Что имеешь в виду?
— После разговоров с Назаровым настроение не всегда остается хорошим.
— Ладно, потерпим. Давайте, привозите его, как договорились.
В любой стране с любым политическим строем — тоталитарным, монархическим или демократическим — простой человек, наделенный конституцией всеми гражданскими правами, а уж тем более если он ограничен в них, при столкновении с государством ничего ровным счетом не стоит. В огромном песчаном бархане имеют значение только миллиарды песчинок, из которых складываются размеры горы и ее влияние на окружающую среду. Отдельная песчинка, обладающая всеми свойствами остальных, для бархана ничего не значит. Она не имеет ни цены, ни веса, ни возможности влиять на события.
Андрей понял это, когда Травин сказал:
— Через двадцать минут вас ждут в Кремле.
— Мне казалось, я высказал отношение к такому визиту.
Травин пожал плечами:
— Наше мнение часто хотят знать, но с ним также часто не считаются. Тем более с тобой захотел встретиться президент. А ему и дамам джентльмен отказывать в свидании не имеет права.
На улицах Москвы уже зажглись фонари, когда черный лимузин (сколько раз Андрей видел подобную картинку в кино), стремительно окрутив Лубянскую площадь, выскочил к Ильинским воротам, повернул направо и понесся к Кремлю. Проскочив ГУМ, машина остановилась у Спасских ворот.
Водитель вышел из машины, переговорил о чем-то с охраной, отдал им какую-то бумагу, вернулся и сказал Андрею:
— Можете пройти.
Охранники с интересом оглядели необычного посетителя и посторонились, пропуская его внутрь Кремля.
— Мне куда? — спросил Андрей несколько растерянно.
— Идите прямо. Вас встретят, — ответил охранник и отвернулся.
Андрей двинулся по пешеходной дорожке. У парадного подъезда здания, мимо которого надо было пройти, стоял высокий мужчина в черном костюме, при галстуке, с воткнутым в ухо наушником — проводок скрывался за воротничком рубахи. Он пристально посмотрел на Андрея и сказал, будто угадывая:
— Господин Назаров? Следуйте за мной.
Андрей скептически улыбнулся. От ворот по каменным плитам дорожки он шел один, все время находясь на виду, поэтому определить, кто подходит к зданию, не составляло труда.
Открылась дверь. Они прошли по парадным ступеням и оказались у поста, на котором службу несли два офицера.
Такой же высокий сопровождающий, в таком же, как и у первого, черном костюме, провел Андрея по длинному сводчатому коридору по мягкой, заглушающей шум шагов ковровой дорожке. Подошли к высокой двери с большой золоченой ручкой, но без каких-либо табличек. Сопровождающий чуть приотстал и, пропустив Андрея вперед, открыл перед ним дверь. Легким движением руки показал:
— Вам сюда.
За открывшейся дверью Андрей ожидал увидеть тот самый кабинет, который так часто показывает телевидение, когда к президенту на доклад являются высшие государственные чиновники. Но он попал в приемную. Высоченный потолок. Стены, обшитые деревянными панелями. Высокие остекленные книжные шкафы вдоль стен. Из-за высокого стола, занятого компьютером и телефонами, легко поднялся и вышел навстречу Андрею полковник Краснов в элегантном костюме, при галстуке и в узких модных очках, стоящих хрен знает каких денег. Не подавая руки, не улыбнувшись, сказал:
— Президент вас ждет.
Можно, конечно, было этого и не говорить. Андрей знал, куда идет, кто его пригласил, значит, будет ждать, но церемониал демонстрации государственной власти имеет вековую историю. Предупреждение «Президент вас ждет» должно возбуждать у человека уже, по идее, и без того взволнованного, дополнительный душевный трепет, дополнительную нервную напряженность.
Андрей растерянно огляделся.
— Хочу вас предупредить о правилах протокола, — Краснов счел необходимым проинструктировать гостя. — С вами выразил желание побеседовать Президент России. Вы должны в полной мере оценить важность такого события для вашей жизни.
Андрей с интересом смотрел на деятеля, который, будто не понимая, что говорит банальные истины, вещал их с серьезностью профессора, объяснявшего студенту теорию относительности. Смотрел, и никак не мог понять, откуда что берется в человеке. Ну, вознесли обстоятельства, удалось взгромоздиться на высокий стул за Кремлевской стеной, или в Белом доме, или в министерском кабинете, и что, сразу воспарять над людьми и жизнью? Неужели нельзя говорить, не надувая щек, не произнося простых слов с пафосом патриарха, читающего проповедь? Тем более что, уходя от трона или сваливаясь с его подножия, любой высокопоставленный чиновник возвращается в первобытное состояние простого гражданина.
Великий партийный и советский вождь, стремившийся сделать Москву образцовым коммунистическим городом, Виктор Гришин, человек, наделенный безграничной властью над москвичами, имевший право единолично решать, что в городе хорошо, что плохо, единолично определявший, что должно нравиться людям, а что не должно, после освобождения от должности умер в конторе собеса, куда пришел хлопотать о пенсии.
Умер от унижения и стресса, оказавшись в очереди за пособием, в очереди, о существовании которой, конечно же, слыхал, но о том, насколько она унизительна, не задумывался.
Умер потому, что, обладая огромной властью, никогда по-настоящему не интересовался судьбами отдельных людей, их бесправием и беззащитностью перед чиновниками, которые сидят в своих кабинетах, уверенные в том, что служат интересам народа.
Стала ли смерть поверженного титана хоть одному чиновнику напоминанием о бренности его тщеславного духа и несовершенного тела? Исправило ли хоть одного бюрократа? Едва ли.
— У вас не должно быть с собой фотоаппарата, видеокамеры, мобильного телефона, диктофона, — голосом оракула продолжал вещать Краснов. — Это охрана должна была специально проверить. Войдя, представьтесь. Назовите громко фамилию, имя, отчество. Это обязательно по протоколу.
— Ботинки снять?
— Не язвите, Назаров.
— Нет, я это от желания не ошибиться.
— Хорошо, пошли, я вас провожу.
Андрей заложил руки за спину, но остался на месте.
— Чего вы ждете?
— Команды вперед. И предупреждения: шаг вправо, шаг влево…
Наверное, полковник с удовольствием влепил бы фразу с облегчающим душу матом, но он лишь вздохнул:
— Идите…
Дверь кабинета открылась, и Андрей вошел внутрь. Остановился на пороге.
— Прошу прощения, если задержался. Затянулся инструктаж. Я не слишком прилежный ученик, и мне пришлось объяснять по два раза, что можно делать в присутствии президента, чего нельзя, о чем можно говорить, о чем не стоит…
Он огляделся. Просторное помещение. Стены, обтянутые дорогими обоями салатного цвета. Пол, покрытый узорчатым ковром в тонах желто-оранжевых. Большой круглый стол с полированной крышкой. Дорогие дубовые кресла с резными спинками, с сиденьями и подлокотниками, обтянутыми белой лайкой. Этажерка у стены с большой дорогой вазой с цветами.
Президент, а его Андрей узнал сразу, сидел на круглым столом. Второй человек, присутствовавший в комнате, моложавый, но явно усталый, устроился чуть поодаль за небольшим столиком.
— Здравствуйте, — сказал Андрей и тут же, ощутив, что его голос дрогнул, внутренне осудил себя.
— Здравствуйте, — ответил президент негромко и указал на место за столом перед собой. — Садитесь.
— Спасибо.
Андрей отодвинул стул, но чувство униженности не прошло. Тогда он посмотрел на того, кто сидел за маленьким столиком, и ему нестерпимо захотелось нарушить протокол.
— Извините, кто вы?
Минутная тишина наполнилась хорошо ощутимым напряжением. Разрядил его президент.
— Сергей Ильич Петров. Секретарь Совета безопасности. Вас устраивает? Мы поговорим в его присутствии.
— Очень приятно, — сказал Андрей, ощутив самореабилитацию. И сел.
С интересом, и в то же время стараясь не демонстрировать это открыто, Андрей разглядывал президента.
— С моей точки зрения, — президент облокотился о стол, сложив перед собой руки, как прилежный школьник, — вы не допустили крупных ошибок.
— В смысле? — спросил Андрей, не сразу поняв, что надо иметь в виду.
Петров бросил на Андрея быстрый взгляд и улыбнулся.
— Во всех смыслах, — сказал президент. — Во всех. — Он задумался, формулируя мысль. — То, о чем вы сообщили правительству, пока является достоянием самого узкого круга лиц. Это во многом облегчает… Скажем так, облегчает постановку диагноза и выбор метода удаления опухоли… Надеюсь, вы понимаете, что преждевременная огласка инцидента чревата многими неприятностями. В том числе международными.
Андрей кивнул.
— Я честно сообщил о том, что меня обеспокоило. И хорошо понимаю, что являюсь носителем ценной информации, которая может стоить мне головы.
Президент провел рукой по голове от лба к затылку, словно старался пригладить и без того ровно лежавшие волосы.
— Мне нравится, Андрей Иванович, что вы сразу взяли такой тон. Теперь честно, почему вас пугает наше предложение?
— Честно? И угадывать не надо. Если говорить о долгах, то у меня перед Россией их нет. С тех пор как распался Советский Союз, я жил и работал в Туркменистане. В России у меня нет ни кола ни двора. Нет сбережений, нет банковских счетов. По законам России я всего лишь бомж — фигура без определенного места жительства. Больше того, пребываю в столице на птичьих правах, без регистрации. И вот мне говорят, что я должен воспылать гражданским чувством и пойти на подвиг. А почему?
— Круто, — сказал президент. Видно было, что ему такой разговор удовольствия не доставляет, но он терпеливо сносил его, позволяя Андрею выговориться.
Президент знал, что в такого рода словесных сшибках, когда обсуждаются острые, но далеко не бесспорные проблемы, выигрывает тот, кто сумеет понять логику оппонента и быстро встать на сходную позицию, но на еще более радикальную.
— Теперь позвольте сказать мне. Чтобы у вас не укрепилась мысль, будто вы пришли и чему-то меня научили. Хочу, чтобы вы меня поняли правильно, потому буду говорить откровенно. Думаете, русские солдаты под Бородино дрались с французами из патриотизма? Блажен, кто верует! Да, на том поле были патриоты — Кутузов, Багратион, Раевский… Все господа дворяне — офицеры и генералы — сражались за то, чтобы сохранить свои имения, положение, чины, состояние. А солдаты, служившие по двадцать пять лет и ничему другому, как воевать, не обученные, просто делали свое дело. Больше того, неизвестно, куда бы пошла Россия, свергни Наполеон романовскую династию…
— Я понял, — сказал Андрей.
И он действительно понял, что его разговор с Травиным до последнего слова стал известен президенту и теперь его собственное оружие перешло в чужие руки, а чтобы найти новые мотивировки и обоснования позиции, нет ни времени, ни возможностей.
— Тем не менее, — продолжал президент, — вы не правы. У нас есть и патриотизм, и патриоты. Потому что существует Россия и будущее ее небезразлично людям. В последнее время мне пришлось много думать на тему, которую вы, судя по всему, пытались освоить экспромтом. Вы, наверное, видели, какие пляски устраивала вокруг президента пресса: зачем он едет в Чечню, зачем летает на самолете, зачем уходит в море на подлодке. Вы тоже, наверное, улыбались. А я это делал, чтобы понять, что делают эти люди за тот мизер, который называется офицерской зарплатой…
Петров с откровенным любопытством наблюдал за президентом. Они давно знали один другого, виделись в разных обстоятельствах, в спокойных и критических, но впервые Петров узнал истинную меру темперамента президента, обычно волевым усилием прятавшего эмоции внутрь себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53