Увидели и замерли. Женщина растерянно смотрела на обывателей, а ее спутник ссутулился и спрятался ей за спину.
По-бабьи резкий крик всколыхнул толпу. Андрей Андреевич, одетый как полярник, в десяти шагах от себя увидел упыря! Того самого людоеда, который собирался перерезать ему глотку.
– Это он! Убийца! – пронзительно вопил Андрей Андреевич.
Немой стремительно пошел прочь. Он сделал свое дело: привел эту женщину к людям. Теперь он спешил к себе под землю.
Андрей Андреевич с вытаращенными глазами метался по площади. Хватая людей за грудки, он молил их догнать циклопа и разорвать его на части. Да-да, непременно разорвать на части, пока он… не разорвал их всех! Андрея Андреевича убеждали, что Немой больше не опасен…
По-детски доверчиво улыбаясь, Вероника робко шла вперед. Погорельцы расступались перед ней. Неподалеку стоял студент Глеб Донской и удивленно смотрел на нее.
Вероника не знала, что ей сейчас надо говорить. У нее было лишь одно желание, чтобы Донской взял ее с собой.
– Я больше не раковина, – начала она, остановившись в шаге от Глеба, держась пальцами за виски. – Отец достал меня со дна моря и… Возьмите меня с собой! – Вероника с мольбой посмотрела на Глеба. – Я могу опять стать раковиной, только потом не забудьте меня достать…
Глеб смотрел в лицо Вероники. Взгляд ее рассеянно скользил, словно искал что-то, и вдруг устремлялся в небо. Тогда в ее глазах отражалось бледно-голубое небо… Тот последний укол превратил ее в маленькую девочку.
Донской схватил Веронику за плечи и, прижав к себе, зажмурился. Томилин положил свою тяжелую ладонь на вздрагивающее плечо брата.
Бармин и Эдик семенили по пустырю Промзоны, сгибаясь под тяжестью поклажи. Оба были навьючены мешками с консервными банками, как мулы. Артист радовался богатой добыче, лишь иногда позволяя себе поворчать.
– Хорошо хоть под землю лезть не придется! – воскликнул Артист. – А помнишь, как нас тут Немой сцапал?
– Да, он хотел тебе причинное место отстегнуть! И верно, зачем оно тебе?! – усмехнулся Бармин.
– А тебе, беззубый, он ногу чуть не отстрелил! – огрызнулся Эдик. – И правильно бы сделал. Я иногда так тебя ненавижу, так ненавижу! Вот честно, заехал бы тебе в морду, да воспитание не позволяет! Слишком я человечный!
– Успокойся, чревовещатель. Побереги силы. Нам еще знаешь сколько топать?!
– Да уж получше тебя знаю! Сказал бы спасибо, что беру тебя на постой. Делюсь душевным теплом! Экая ты все же скотина! Заставлял меня по норам ползать! Артиста в трубу загнал, как крысу!
– Да заткнись ты, артист погорелого театра. Лучше туда посмотри! – Бармин указал Эдику на дощатый домик, скрывавший спуск под землю.
– О, собачка! Милый Борман! – возопил Эдик, осклабившись. – Ты, конечно, думал, что она бросила меня? Нет, беззубый, таких, как я, не бросают! Смотри, водила, собака пришла к своему хозяину. И знаешь почему? Она боится оставлять меня в твоем обществе… Песик, родной, я здесь! – закричал он, сбрасывая с плеч мешок с консервами. – Я тебя прощаю, можешь вернуться! Я все забыл. Скорей ко мне!
Артист присел, ожидая, что собака сейчас же кинется к нему. Но пес не сдвинулся с места. Он сидел у входа в сарай и смотрел мимо.
– Ну хорошо! – крикнул Эдик. – Тогда я щас сам к тебе приду. Я не гордый…
Артист вприпрыжку побежал к собаке. Бармин наблюдал за ним. Метрах в пяти от пса Эдик остановился как вкопанный. Борман повернул голову… и угрожающе зарычал. Эдик опрометью бросился назад.
– Ну что, человечный человек, наложил в штаны? – спросил Бармин.
– Там этот, – начал Эдик шепотом, – с одним глазом лежит.
– Кто?!
– Дружок наш. Немой. Собачка его, – Эдик провел большим пальцем себе по горлу, – кажись, загрызла. Насмерть. Лежит в луже крови…
– Она к тебе не вернется, – сказал Бармин, глядя себе под ноги.
– Почему? – обиделся Артист. – Разве я ее не кормил? Неблагодарная тварь!
– Нет, Эдик. Собачка себе на уме. Еще не известно, кто кому в этой истории был нужен: нам собака или мы ей! Получается, что она решала здесь свои дела, и мы для нее были кем-то вроде союзников. Теперь война окончена, и союзники больше не нужны. Мы идем к себе, она – к себе. Не набивайся к ней в друзья! Как бы она… тебя не загрызла! Уж очень ты противный!
– Вот какой ты гад! – взвился Эдик, г– Вот какой негодяй! И правильно, что тебе выбили зубы! По заслугам! Уж я посмеюсь, когда мы дойдем до зимовья и я приготовлю отбивные из оленьей ноги. Очень хочется посмотреть, как ты будешь их жевать!
50
Ледокол плыл по открытой воде. Шестибалльный шторм валял его с боку на бок. Капитан и вахтенный штурман были спокойны: через несколько часов они должны были достичь ледяной кромки; там океан, скованный ледовым панцирем, уже не мог катать многометровые волны.
Вертолет был надежно закреплен на вертолетной площадке.
Свободный от вахты народ предавался зеленому змию в своих каютах.
С прибытием на судно Блюма члены экипажа вздохнули с облегчением. Впереди был порт, город, твердая земля, ресторан, женщины… Многодневная болтанка на рейде вымотала всех.
– Надо бы приглядывать за Ильей, – сказал вполголоса Кротов Борису Алексеевичу, когда Илья Борисович в кальсонах и тельнике выскочил в коридор. – Этот жук может и улететь. Ведь ящики-то в вертаке остались!
– Не улетит. Отсюда до людей не долететь. Горючки не хватит. Да и погода – сам видишь!
– Да нет, здесь вдоль побережья всяких военных объектов понатыкано. У них там и горючка, и жратва имеется. Я был на мостике, смотрел: если улетать, то сейчас самое время. Может, сорвемся, пока Блюм разглагольствует? Ведь вы – военный! Вас там примут, и горючки дадут. А оттуда можно и за кордон перекинуться! – Кротов смотрел на Бориса Алексеевича с лукавой усмешкой.
– У вас, Кротов, размах резидента вражеской разведки. С чего вы взяли, что я рвану с земли обетованной в волчий мир капитала? – пряча улыбку, спросил подполковник.
– А разве наш не волчий?
– Отставить. С Блюма глаз не спускать. Кстати, где он?
– Пописать вышел!
– Ладно, я схожу к вертолетчикам. Час назад эти ребята спали без задних ног. А ты проверь туалеты. Не мог же он в одних кальсонах драпануть!
Борис Алексеевич подошел к каюте, где спали летчики. Оттуда доносился богатырский храп. Подполковник усмехнулся и пошел было назад, но решил вернуться. Храп храпом, но хорошо бы и…
Подполковник постучал в дверь каюты. Храп не прекратился. Тогда он повернул дверную ручку. С нижней койки из-за шторки высовывалась рука храпуна. На верхней койке было тихо. Подполковник отодвинул край шторки и увидел спящего: завернувшись в два одеяла, он лежал в спортивной шапке. Лица спящего не было видно.
«Странные эти летуны. Спят как эскимосы!» – подумал подполковник и, подойдя к изголовью, тронул летчика за голову.
И тут голова… отвалилась.
В вязаной шапке оказалось полотенце. Борис Алексеевич рывком распахнул шторки нижней койки и увидел там пьяного буфетчика, в одних трусах растянувшегося поверх смятого одеяла.
Перепрыгивая через ступеньки, подполковник летел на кормовую палубу. С силой распахнув дверь, он увидел, что вертолет уже раскрутил пропеллер и пробует оторваться…
Метрах в двадцати от вертолета стоял Витек Кротов и смотрел на иллюминаторы. Ему показалось, что Илья Борисович весело машет ему оттуда.
– Блюм кинул нас! Я же предупреждал! – крикнул он подбежавшему подполковнику, с трудом удерживающему равновесие на шаткой палубе.
В этот момент вертолет оторвался от площадки и ушел в сторону.
– Ложись! – крикнул Борис Алексеевич и опрокинул Витька на мокрую палубу.
И тут же раздался взрыв. Пламя вспыхнуло под брюхом вертолета и накренило его набок. Пропеллер заработал своими ножами в вертикальной плоскости, как циркульная пила, с бенгальскими искрами срезав кормовые ограждения и выносные штанги. Через мгновение он рухнул в пенистый шлейф, оставляемый винтами судна, подняв напоследок многометровый столб водяной пыли и пара.
Подполковник и Кротов подбежали к корме. Машина камнем пошла на дно, раздвигая свинцовую толщу все еще работающим винтом.
За катастрофой наблюдал из рулевой рубки вахтенный штурман, припав лбом к стеклу. Штурман был после двух стаканов и посчитал, что на корме крутят какое-то американское кино.
– Куда это он? – глупо хлопая глазами, спросил Витек.
– Как куда?! На заданную глубину! Правда, без перископа. «Ступай, отравленная сталь, по назначенью!» – философски констатировал Борис Алексеевич.
– Миллионы баксов в тину! – прошептал Витек.
– Думаю, миллиарды… Ведь предупреждал его, чтобы никаких фокусов! Не поверил, мечтатель. Жаль…
– А с чего это он вдруг рванул?
– Ничего особенного. Граната на веревочке. Старо, как мир! Ладно, Витя, пойдем пить водку. Нам покойник, кажется, ящик смирновской завещал…
По заснеженному полю двигалась колонна людей. Одетые, как французы в восемьсот двенадцатом, они брели, неся на себе нехитрый скарб. С высоты какого-нибудь АН-2 колонна напоминала извилистую змею, ползущую по руслу замерзшей реки. Боясь отбиться от стада и потеряться, погорельцы жались друг к другу, но полярный ветер втирался между ними, надсадно свистел в уши и без устали нашептывал какое-то вранье.
Эйфория свободы пропала. Остались сотни километров пути домой. Никто из людей не знал, когда они увидят города и деревья, но каждый был уверен, что непременно увидит. Ради этого они выжили. И теперь готовы были идти по заснеженной пустыне весь остаток жизни, лишь бы напоследок оказаться на планете людей.
Глеб крепко держал Веронику за руку, заслоняя ее от порывов ветра и поправляя сбившийся на шее платок. Хотелось надеяться, что там, где они остановятся, где будет только море и звезды, она наконец забудет все, и можно будет попробовать начать жизнь сначала.
51
В шкиперке плывущего среди льдов судна, на ящиках с продуктом сидел Илья Борисович Блюм. Кутаясь в брезентовый плащ боцмана, он трясся от холода, но улыбался. Терпеть оставалось совсем немного, какую-то неделю. А там…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
По-бабьи резкий крик всколыхнул толпу. Андрей Андреевич, одетый как полярник, в десяти шагах от себя увидел упыря! Того самого людоеда, который собирался перерезать ему глотку.
– Это он! Убийца! – пронзительно вопил Андрей Андреевич.
Немой стремительно пошел прочь. Он сделал свое дело: привел эту женщину к людям. Теперь он спешил к себе под землю.
Андрей Андреевич с вытаращенными глазами метался по площади. Хватая людей за грудки, он молил их догнать циклопа и разорвать его на части. Да-да, непременно разорвать на части, пока он… не разорвал их всех! Андрея Андреевича убеждали, что Немой больше не опасен…
По-детски доверчиво улыбаясь, Вероника робко шла вперед. Погорельцы расступались перед ней. Неподалеку стоял студент Глеб Донской и удивленно смотрел на нее.
Вероника не знала, что ей сейчас надо говорить. У нее было лишь одно желание, чтобы Донской взял ее с собой.
– Я больше не раковина, – начала она, остановившись в шаге от Глеба, держась пальцами за виски. – Отец достал меня со дна моря и… Возьмите меня с собой! – Вероника с мольбой посмотрела на Глеба. – Я могу опять стать раковиной, только потом не забудьте меня достать…
Глеб смотрел в лицо Вероники. Взгляд ее рассеянно скользил, словно искал что-то, и вдруг устремлялся в небо. Тогда в ее глазах отражалось бледно-голубое небо… Тот последний укол превратил ее в маленькую девочку.
Донской схватил Веронику за плечи и, прижав к себе, зажмурился. Томилин положил свою тяжелую ладонь на вздрагивающее плечо брата.
Бармин и Эдик семенили по пустырю Промзоны, сгибаясь под тяжестью поклажи. Оба были навьючены мешками с консервными банками, как мулы. Артист радовался богатой добыче, лишь иногда позволяя себе поворчать.
– Хорошо хоть под землю лезть не придется! – воскликнул Артист. – А помнишь, как нас тут Немой сцапал?
– Да, он хотел тебе причинное место отстегнуть! И верно, зачем оно тебе?! – усмехнулся Бармин.
– А тебе, беззубый, он ногу чуть не отстрелил! – огрызнулся Эдик. – И правильно бы сделал. Я иногда так тебя ненавижу, так ненавижу! Вот честно, заехал бы тебе в морду, да воспитание не позволяет! Слишком я человечный!
– Успокойся, чревовещатель. Побереги силы. Нам еще знаешь сколько топать?!
– Да уж получше тебя знаю! Сказал бы спасибо, что беру тебя на постой. Делюсь душевным теплом! Экая ты все же скотина! Заставлял меня по норам ползать! Артиста в трубу загнал, как крысу!
– Да заткнись ты, артист погорелого театра. Лучше туда посмотри! – Бармин указал Эдику на дощатый домик, скрывавший спуск под землю.
– О, собачка! Милый Борман! – возопил Эдик, осклабившись. – Ты, конечно, думал, что она бросила меня? Нет, беззубый, таких, как я, не бросают! Смотри, водила, собака пришла к своему хозяину. И знаешь почему? Она боится оставлять меня в твоем обществе… Песик, родной, я здесь! – закричал он, сбрасывая с плеч мешок с консервами. – Я тебя прощаю, можешь вернуться! Я все забыл. Скорей ко мне!
Артист присел, ожидая, что собака сейчас же кинется к нему. Но пес не сдвинулся с места. Он сидел у входа в сарай и смотрел мимо.
– Ну хорошо! – крикнул Эдик. – Тогда я щас сам к тебе приду. Я не гордый…
Артист вприпрыжку побежал к собаке. Бармин наблюдал за ним. Метрах в пяти от пса Эдик остановился как вкопанный. Борман повернул голову… и угрожающе зарычал. Эдик опрометью бросился назад.
– Ну что, человечный человек, наложил в штаны? – спросил Бармин.
– Там этот, – начал Эдик шепотом, – с одним глазом лежит.
– Кто?!
– Дружок наш. Немой. Собачка его, – Эдик провел большим пальцем себе по горлу, – кажись, загрызла. Насмерть. Лежит в луже крови…
– Она к тебе не вернется, – сказал Бармин, глядя себе под ноги.
– Почему? – обиделся Артист. – Разве я ее не кормил? Неблагодарная тварь!
– Нет, Эдик. Собачка себе на уме. Еще не известно, кто кому в этой истории был нужен: нам собака или мы ей! Получается, что она решала здесь свои дела, и мы для нее были кем-то вроде союзников. Теперь война окончена, и союзники больше не нужны. Мы идем к себе, она – к себе. Не набивайся к ней в друзья! Как бы она… тебя не загрызла! Уж очень ты противный!
– Вот какой ты гад! – взвился Эдик, г– Вот какой негодяй! И правильно, что тебе выбили зубы! По заслугам! Уж я посмеюсь, когда мы дойдем до зимовья и я приготовлю отбивные из оленьей ноги. Очень хочется посмотреть, как ты будешь их жевать!
50
Ледокол плыл по открытой воде. Шестибалльный шторм валял его с боку на бок. Капитан и вахтенный штурман были спокойны: через несколько часов они должны были достичь ледяной кромки; там океан, скованный ледовым панцирем, уже не мог катать многометровые волны.
Вертолет был надежно закреплен на вертолетной площадке.
Свободный от вахты народ предавался зеленому змию в своих каютах.
С прибытием на судно Блюма члены экипажа вздохнули с облегчением. Впереди был порт, город, твердая земля, ресторан, женщины… Многодневная болтанка на рейде вымотала всех.
– Надо бы приглядывать за Ильей, – сказал вполголоса Кротов Борису Алексеевичу, когда Илья Борисович в кальсонах и тельнике выскочил в коридор. – Этот жук может и улететь. Ведь ящики-то в вертаке остались!
– Не улетит. Отсюда до людей не долететь. Горючки не хватит. Да и погода – сам видишь!
– Да нет, здесь вдоль побережья всяких военных объектов понатыкано. У них там и горючка, и жратва имеется. Я был на мостике, смотрел: если улетать, то сейчас самое время. Может, сорвемся, пока Блюм разглагольствует? Ведь вы – военный! Вас там примут, и горючки дадут. А оттуда можно и за кордон перекинуться! – Кротов смотрел на Бориса Алексеевича с лукавой усмешкой.
– У вас, Кротов, размах резидента вражеской разведки. С чего вы взяли, что я рвану с земли обетованной в волчий мир капитала? – пряча улыбку, спросил подполковник.
– А разве наш не волчий?
– Отставить. С Блюма глаз не спускать. Кстати, где он?
– Пописать вышел!
– Ладно, я схожу к вертолетчикам. Час назад эти ребята спали без задних ног. А ты проверь туалеты. Не мог же он в одних кальсонах драпануть!
Борис Алексеевич подошел к каюте, где спали летчики. Оттуда доносился богатырский храп. Подполковник усмехнулся и пошел было назад, но решил вернуться. Храп храпом, но хорошо бы и…
Подполковник постучал в дверь каюты. Храп не прекратился. Тогда он повернул дверную ручку. С нижней койки из-за шторки высовывалась рука храпуна. На верхней койке было тихо. Подполковник отодвинул край шторки и увидел спящего: завернувшись в два одеяла, он лежал в спортивной шапке. Лица спящего не было видно.
«Странные эти летуны. Спят как эскимосы!» – подумал подполковник и, подойдя к изголовью, тронул летчика за голову.
И тут голова… отвалилась.
В вязаной шапке оказалось полотенце. Борис Алексеевич рывком распахнул шторки нижней койки и увидел там пьяного буфетчика, в одних трусах растянувшегося поверх смятого одеяла.
Перепрыгивая через ступеньки, подполковник летел на кормовую палубу. С силой распахнув дверь, он увидел, что вертолет уже раскрутил пропеллер и пробует оторваться…
Метрах в двадцати от вертолета стоял Витек Кротов и смотрел на иллюминаторы. Ему показалось, что Илья Борисович весело машет ему оттуда.
– Блюм кинул нас! Я же предупреждал! – крикнул он подбежавшему подполковнику, с трудом удерживающему равновесие на шаткой палубе.
В этот момент вертолет оторвался от площадки и ушел в сторону.
– Ложись! – крикнул Борис Алексеевич и опрокинул Витька на мокрую палубу.
И тут же раздался взрыв. Пламя вспыхнуло под брюхом вертолета и накренило его набок. Пропеллер заработал своими ножами в вертикальной плоскости, как циркульная пила, с бенгальскими искрами срезав кормовые ограждения и выносные штанги. Через мгновение он рухнул в пенистый шлейф, оставляемый винтами судна, подняв напоследок многометровый столб водяной пыли и пара.
Подполковник и Кротов подбежали к корме. Машина камнем пошла на дно, раздвигая свинцовую толщу все еще работающим винтом.
За катастрофой наблюдал из рулевой рубки вахтенный штурман, припав лбом к стеклу. Штурман был после двух стаканов и посчитал, что на корме крутят какое-то американское кино.
– Куда это он? – глупо хлопая глазами, спросил Витек.
– Как куда?! На заданную глубину! Правда, без перископа. «Ступай, отравленная сталь, по назначенью!» – философски констатировал Борис Алексеевич.
– Миллионы баксов в тину! – прошептал Витек.
– Думаю, миллиарды… Ведь предупреждал его, чтобы никаких фокусов! Не поверил, мечтатель. Жаль…
– А с чего это он вдруг рванул?
– Ничего особенного. Граната на веревочке. Старо, как мир! Ладно, Витя, пойдем пить водку. Нам покойник, кажется, ящик смирновской завещал…
По заснеженному полю двигалась колонна людей. Одетые, как французы в восемьсот двенадцатом, они брели, неся на себе нехитрый скарб. С высоты какого-нибудь АН-2 колонна напоминала извилистую змею, ползущую по руслу замерзшей реки. Боясь отбиться от стада и потеряться, погорельцы жались друг к другу, но полярный ветер втирался между ними, надсадно свистел в уши и без устали нашептывал какое-то вранье.
Эйфория свободы пропала. Остались сотни километров пути домой. Никто из людей не знал, когда они увидят города и деревья, но каждый был уверен, что непременно увидит. Ради этого они выжили. И теперь готовы были идти по заснеженной пустыне весь остаток жизни, лишь бы напоследок оказаться на планете людей.
Глеб крепко держал Веронику за руку, заслоняя ее от порывов ветра и поправляя сбившийся на шее платок. Хотелось надеяться, что там, где они остановятся, где будет только море и звезды, она наконец забудет все, и можно будет попробовать начать жизнь сначала.
51
В шкиперке плывущего среди льдов судна, на ящиках с продуктом сидел Илья Борисович Блюм. Кутаясь в брезентовый плащ боцмана, он трясся от холода, но улыбался. Терпеть оставалось совсем немного, какую-то неделю. А там…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78