Они вели себя тихо, и Сонни понял, что деревня знает о его присутствии. Датчанин взял несколько солдат и, обойдя поляну, оказался прямо напротив Сонни. Они вошли в деревню почти одновременно – выступление Сонни послужило сигналом для Датчанина.
Женщины бросили стряпать. Мужчины выползли из гамаков. Из хижин вышли еще несколько жителей. Солдаты на ходу рассредоточились и образовали два полукруга, чтобы взять деревню в кольцо.
Сонни поставил автомат на беглый огонь. Он шевельнул стволом, и солдаты справа и слева по двое пошли обыскивать хижины – пока один входил, низко пригнувшись, в дверь, другой давал быстрые автоматные очереди поверх его головы. Дерьмовые Мозги установил с одной стороны «ЛМ-6», чтобы обеспечить позицию для стрельбы. Сонни презрительно поморщился: «ЛМ-6» был командной версией «М-16»; при неумелом использовании он в лучшем случае забивался грязью, а в худшем – стрелял мимо цели. Кое-кто из «помойки» открыто протестовал против этого оружия, но к ним не прислушивались.
Заячьи Зубы доложил Сонни, что в хижинах чисто. Сонни кивнул и сделал знак Датчанину. Они вместе подошли к мужчинам и женщинам, сбившимся в кучу, словно ища защиты, около самой большой хижины. Один человек стоял немного в стороне от остальных и, казалось, ожидал, что с ним заговорят. Он был невысок, со светлой кожей и морщинами на лице, которые при ближайшем рассмотрении оказались племенной раскраской. Датчанин понимал далеко не все из того, что говорил Сонни, но он знал обычный порядок допроса.
– Мы знаем, что вы даете убежище партизанам.
– Каким партизанам?
– Мы знаем, что вы кормите их и даете им кров.
– Мы мирные люди. Сюда никто не приходит.
– Мы знаем, что вы храните для них оружие. Гранаты. Взрывчатку.
– Какое оружие?
– Мы знаем, что оружие спрятано в этой деревне.
– Здесь ничего нет.
– Мы знаем, что некоторые из вас – террористы.
– Мы мирные. Никто не уходит из деревни.
– Мы знаем, что оружие здесь.
– Какое оружие?
– Сейчас увидим.
Сонни схватил человека за руку и повернул его к себе спиной, потом носком сапога ударил его в крестец, толкая вперед. Они два раза обошли деревню, но ничего не нашли. Позади хижин, где их не было видно, Сонни предложил:
– Скажи нам, где спрятано оружие, и мы уничтожим его, а потом уйдем. Будет лучше, если ты скажешь. Никто не пострадает. Датчанину Сонни сказал:
– Он не видел партизан, он не видел оружия. В ответ Датчанин ухмыльнулся:
– Я тоже не видел.
Сонни рассмеялся. Он подтянул ремень автомата и изо всех сил ударил индейца в скулу. Тот опустился на землю, но не издал ни звука. Сонни обошел вокруг него, примеряясь, а потом с силой пнул его в спину, крякнув от усилия. Человек завыл и перекатился на бок.
– Где спрятано оружие?
– Здесь нет оружия, это правда. – Слова вылетали как короткие стоны.
– Что ты об этом думаешь? – спросил Сонни.
Датчанин опустил уголки рта.
– Кто его знает? Так можно искать вечно.
– Пожалуй.
Иногда им везло больше: они находили яму или пустоту в стене, где были сложены автоматы – некоторые новые, смазанные и завернутые в промасленную бумагу, но большей частью старые или захваченные «армалайты».
– Слушай, – сказал Датчанин, – брось его.
* * *
Раздался вопль, затем смех, потом крики возмущения. Сонни и Датчанин вернулись обратно на поляну, оставив избитого индейца валяться на земле, с которой он пытался слиться и стать невидимым. Солдаты вытащили из толпы совсем молоденькую девушку и начали толкать ее в разные стороны, отбрасывая ее назад, когда она пыталась убежать, проскользнув между ними. Каждый раз на ее пути оказывался другой солдат. Они сорвали с нее одежду. Один из них держал ее юбку и хлестал ею девушку, словно просушивая мокрое полотенце в раздевалке после душа. Наконец она споткнулась и упала. Солдаты сомкнулись над ней. Двое держали девушку, а Заячьи Зубы сбросил с себя брюки и забрался на нее, похожий на толстяка, ползущего на животе по перекинутому через речку бревну. Она смотрела в сторону, на Сонни, широко раскрытыми от ужаса глазами. Ее маленькие груди тряслись от неистовой атаки офицера. Пока он оставался на ней, другие стояли, отбивая ладошами ритм. «Белые батраки на празднике урожая».
Когда Заячьи Зубы закончил, наступила очередь другого солдата. Крестьяне громко плакали и что-то кричали. Из толпы вышел мужчина и, сделав три-четыре неуверенных шага, бросился к солдатам. Дерьмовые Мозги посмотрел на него и ухмыльнулся. Он поднял от бедра свой автомат и выпустил короткую очередь в сторону приближающегося крестьянина. Одна женщина в толпе упала, получив пулю в бедро, три других куска свинца попали смельчаку в ребра, грудь и плечо. Остальные обломали ветки на деревьях.
Сонни отошел на край поляны и опустился на землю, прислонившись спиной к дереву. Датчанин примостился рядом, сев на корточки и расслабленно положив руки на колени. Солдаты придерживали колени и руки девушки. Она выглядела лет на четырнадцать. На нее залез высокий парень, одной рукой схватив ее за волосы, а другой сжимая «Калашников». Его бедра ритмично двигались, как у ковбоя на родео. Вдруг он закричал и выпустил две трескучие очереди из автомата. Пули пролетели мимо крестьян, едва не задев их.
Датчанин немного отодвинулся назад и сел рядом с Сонни. Он наблюдал, как бешеное возбуждение, точно огонь, перекидывается от одного мужчины к другому. Те, кто больше не хотел девушку, бросали безумные взгляды на столпившихся перед большой хижиной крестьян и издавали отрывистый полуистеричный смех – так дети изображают автоматную стрельбу.
– Они же разнесут всю деревню!
Сонни достал из нагрудного кармана рубашки «косяк».
– Отличная травка, выращена здесь. – Он прикурил, по старой привычке закрывая ладонью спичку, и покачал головой: – Сукины сыны!
Датчанин протянул руку и взял «косяк». Он три раза глубоко затянулся, потом встал и ушел за деревья.
* * *
В столице шла другая война. Случайная минометная атака или перестрелка на окраинах перерастала на одной из основных магистралей, ведущих в город, в настоящее сражение. Убийства, диверсии, взрывы были обычным делом. На стенах домов, на защищенных простенках банков оставались выщерблины от пуль. Все это происходило в центре столицы, где, если не считать этого, жизнь шла своим чередом. Вокруг города располагался «Шанхай» – город из лачуг, где делались бомбы и где иногда жили городские партизаны. Они приходили и уходили, неотличимые от умирающих с голоду индейцев, которые перебирались сюда из деревни и строили себе дома из обрывков толя и бочек из-под горючего. Время от времени армия обшаривала «Шанхай», молодые солдаты искали оружие, детонаторы и гранаты среди своего народа, у своей собственной родни. Им редко удавалось что-нибудь найти, но людей все равно убивали; это было время сведения счетов – молодым хотелось показать себя.
Олег Волков вышел из посольства и направился к своему лимузину. Влажность жуткая. Пока перейдешь из кондиционированного помещения посольства в кондиционированный автомобиль, отутюженная рубашка превращается Бог знает во что. В этой стране в горах лежит снег, воздух разреженный и холодный, а здесь, внизу, грибы в туалете и плесень в складках белья, принесенного из прачечной. Дальше, к северу, климат другой. Откинувшись за затемненными стеклами на кожаные подушки, он закрыл глаза и представил себе места, которых еще не видел. Новая Англия осенью: деревья пламенеют, как раскаленные печи; Аризонская пустыня, саванны Юга. Он подумал, что, возможно, остановит свой выбор на Новой Англии, но это было еще не окончательно.
Лимузин плыл по городу, точно длинная черная акула. Водитель был уже не новичок в своем деле и знал порядок. Прямо перед северным съездом с главного шоссе он притормозил на секунду и подобрал пассажира. Они проехали двадцать миль, и все это время Волков и индеец говорили на языке, который водитель так и не удосужился выучить. Потом он высадил пассажира у моста, рядом с восемнадцатым маршрутом, и отвез Волкова обратно в посольство. Даже если водитель и владел бы этим языком, он бы ничего не услышал: от заднего сиденья лимузина его отделяло звуконепроницаемое стекло. И даже если бы он слышал и понимал, то все равно не догадался бы, что Волков вкручивает индейцу мозги.
– Я получил ваши отчеты. Насколько я понял, все идет хорошо.
Индеец осторожно кивнул.
– Лучше. Намного лучше. Раньше у нас были люди, но очень плохое оружие. Теперь...
Познания Волкова в языке были весьма поверхностны и ограниченны. Индеец говорил медленно, тщательно подбирая слова, понятные русскому, и старался избегать местного диалекта и жаргона «Шанхая». В результате они обменивались короткими церемонными фразами, являя собой пародию на встречу «Благородного дикаря» и «Белого отца». Индеец понимал это и втайне забавлялся. Волков же думал, что их беседа отличается живостью.
– Ваши люди готовы?
– Готовы... – Индеец пожал плечами. – Да, мы готовы. Через некоторое время нам понадобится еще немного оружия. Мы ведь получим его?
– Ода!
– Они начинают проигрывать войну там, – короткий кивок на заросли деревьев сбоку от шоссе. – У них нет союзников среди крестьян. Курсируют патрули из наемных убийц – сброд, который они называют армией. Раньше мы не могли сравниться с ними в огневой мощи. Теперь ситуация другая.
– А как офицеры? – спросил Волков.
– Среди них у нас есть сторонники. Когда мы перенесем войну в город, остальные тоже перейдут к нам. Некоторые, может быть, и сбегут, но другие перейдут. Они не ладят между собой. У них нет веры. Тех, кого мы не можем запугать, мы сможем купить.
– Хорошо. – Волков удовлетворенно кивнул. – Очень хорошо.
– При условии, что остается в силе обещание вашего правительства, – добавил индеец. – Мы будем отрезаны от Запада после победы. Нам очень понадобится все, что вы предлагаете. Страна бедная, народ тоже беден. Больше нам никто не поможет.
– Не волнуйтесь. Запад отвернется от вас, но не мы.
Они обсудили детали: даты поставок, временные рамки, программы гражданского управления. Индеец сидел на краешке сиденья, чувствуя себя стесненно в кондиционированном салоне роскошного автомобиля. Когда водитель притормозил и высадил его у моста, индеец пошел прочь, не оглядываясь. Дорога была пуста. На развороте, откуда начинался обратный путь Волкова, послышалось шуршание шин и поднялось облачко белой пыли. Дипломат бросил взгляд через плечо на пересекающую мост темную приземистую фигурку и снова откинулся на кожаное сиденье, предаваясь мечтам. Новая Англия, думал он. Он переедет туда как раз к тому времени, когда деревья начнут покрываться багрянцем.
Лимузин плавно скользил по городу. Волков сидел с открытыми глазами, но ничего не видел. Он все еще грезил наяву. Они проехали по главной площади – новые здания из стекла и бетона вперемежку с дряхлыми величественными домами колониального стиля. Солдаты, бизнесмены, уличные торговцы, попрошайки. Магазины и кафе. Мальчик, входящий в церковь через высокую, украшенную резьбой дверь. Когда они приблизились к посольству, Волков стряхнул с себя мечтательное настроение. Он предвкушал выпивку – свой любимый «Джим Бин».
* * *
Глаза мальчика быстро приспособились к церковной полутьме. Он хорошо знал, куда идти и что делать. Привычными движениями он окропил лоб водой и преклонил колени, потом прошел, по широкому центральному проходу к алтарю. С одной стороны алтаря находилось небольшое изображение Девы Марии. Высокая гипсовая фигурка с неоновым нимбом распростерла руки, заверяя грешников в своей готовности заступиться за них. Синие и белые пятна на ее одежде были яркими, будто их лишь недавно окрасили, а ее безмятежное лицо было гладким, как яичная скорлупа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Женщины бросили стряпать. Мужчины выползли из гамаков. Из хижин вышли еще несколько жителей. Солдаты на ходу рассредоточились и образовали два полукруга, чтобы взять деревню в кольцо.
Сонни поставил автомат на беглый огонь. Он шевельнул стволом, и солдаты справа и слева по двое пошли обыскивать хижины – пока один входил, низко пригнувшись, в дверь, другой давал быстрые автоматные очереди поверх его головы. Дерьмовые Мозги установил с одной стороны «ЛМ-6», чтобы обеспечить позицию для стрельбы. Сонни презрительно поморщился: «ЛМ-6» был командной версией «М-16»; при неумелом использовании он в лучшем случае забивался грязью, а в худшем – стрелял мимо цели. Кое-кто из «помойки» открыто протестовал против этого оружия, но к ним не прислушивались.
Заячьи Зубы доложил Сонни, что в хижинах чисто. Сонни кивнул и сделал знак Датчанину. Они вместе подошли к мужчинам и женщинам, сбившимся в кучу, словно ища защиты, около самой большой хижины. Один человек стоял немного в стороне от остальных и, казалось, ожидал, что с ним заговорят. Он был невысок, со светлой кожей и морщинами на лице, которые при ближайшем рассмотрении оказались племенной раскраской. Датчанин понимал далеко не все из того, что говорил Сонни, но он знал обычный порядок допроса.
– Мы знаем, что вы даете убежище партизанам.
– Каким партизанам?
– Мы знаем, что вы кормите их и даете им кров.
– Мы мирные люди. Сюда никто не приходит.
– Мы знаем, что вы храните для них оружие. Гранаты. Взрывчатку.
– Какое оружие?
– Мы знаем, что оружие спрятано в этой деревне.
– Здесь ничего нет.
– Мы знаем, что некоторые из вас – террористы.
– Мы мирные. Никто не уходит из деревни.
– Мы знаем, что оружие здесь.
– Какое оружие?
– Сейчас увидим.
Сонни схватил человека за руку и повернул его к себе спиной, потом носком сапога ударил его в крестец, толкая вперед. Они два раза обошли деревню, но ничего не нашли. Позади хижин, где их не было видно, Сонни предложил:
– Скажи нам, где спрятано оружие, и мы уничтожим его, а потом уйдем. Будет лучше, если ты скажешь. Никто не пострадает. Датчанину Сонни сказал:
– Он не видел партизан, он не видел оружия. В ответ Датчанин ухмыльнулся:
– Я тоже не видел.
Сонни рассмеялся. Он подтянул ремень автомата и изо всех сил ударил индейца в скулу. Тот опустился на землю, но не издал ни звука. Сонни обошел вокруг него, примеряясь, а потом с силой пнул его в спину, крякнув от усилия. Человек завыл и перекатился на бок.
– Где спрятано оружие?
– Здесь нет оружия, это правда. – Слова вылетали как короткие стоны.
– Что ты об этом думаешь? – спросил Сонни.
Датчанин опустил уголки рта.
– Кто его знает? Так можно искать вечно.
– Пожалуй.
Иногда им везло больше: они находили яму или пустоту в стене, где были сложены автоматы – некоторые новые, смазанные и завернутые в промасленную бумагу, но большей частью старые или захваченные «армалайты».
– Слушай, – сказал Датчанин, – брось его.
* * *
Раздался вопль, затем смех, потом крики возмущения. Сонни и Датчанин вернулись обратно на поляну, оставив избитого индейца валяться на земле, с которой он пытался слиться и стать невидимым. Солдаты вытащили из толпы совсем молоденькую девушку и начали толкать ее в разные стороны, отбрасывая ее назад, когда она пыталась убежать, проскользнув между ними. Каждый раз на ее пути оказывался другой солдат. Они сорвали с нее одежду. Один из них держал ее юбку и хлестал ею девушку, словно просушивая мокрое полотенце в раздевалке после душа. Наконец она споткнулась и упала. Солдаты сомкнулись над ней. Двое держали девушку, а Заячьи Зубы сбросил с себя брюки и забрался на нее, похожий на толстяка, ползущего на животе по перекинутому через речку бревну. Она смотрела в сторону, на Сонни, широко раскрытыми от ужаса глазами. Ее маленькие груди тряслись от неистовой атаки офицера. Пока он оставался на ней, другие стояли, отбивая ладошами ритм. «Белые батраки на празднике урожая».
Когда Заячьи Зубы закончил, наступила очередь другого солдата. Крестьяне громко плакали и что-то кричали. Из толпы вышел мужчина и, сделав три-четыре неуверенных шага, бросился к солдатам. Дерьмовые Мозги посмотрел на него и ухмыльнулся. Он поднял от бедра свой автомат и выпустил короткую очередь в сторону приближающегося крестьянина. Одна женщина в толпе упала, получив пулю в бедро, три других куска свинца попали смельчаку в ребра, грудь и плечо. Остальные обломали ветки на деревьях.
Сонни отошел на край поляны и опустился на землю, прислонившись спиной к дереву. Датчанин примостился рядом, сев на корточки и расслабленно положив руки на колени. Солдаты придерживали колени и руки девушки. Она выглядела лет на четырнадцать. На нее залез высокий парень, одной рукой схватив ее за волосы, а другой сжимая «Калашников». Его бедра ритмично двигались, как у ковбоя на родео. Вдруг он закричал и выпустил две трескучие очереди из автомата. Пули пролетели мимо крестьян, едва не задев их.
Датчанин немного отодвинулся назад и сел рядом с Сонни. Он наблюдал, как бешеное возбуждение, точно огонь, перекидывается от одного мужчины к другому. Те, кто больше не хотел девушку, бросали безумные взгляды на столпившихся перед большой хижиной крестьян и издавали отрывистый полуистеричный смех – так дети изображают автоматную стрельбу.
– Они же разнесут всю деревню!
Сонни достал из нагрудного кармана рубашки «косяк».
– Отличная травка, выращена здесь. – Он прикурил, по старой привычке закрывая ладонью спичку, и покачал головой: – Сукины сыны!
Датчанин протянул руку и взял «косяк». Он три раза глубоко затянулся, потом встал и ушел за деревья.
* * *
В столице шла другая война. Случайная минометная атака или перестрелка на окраинах перерастала на одной из основных магистралей, ведущих в город, в настоящее сражение. Убийства, диверсии, взрывы были обычным делом. На стенах домов, на защищенных простенках банков оставались выщерблины от пуль. Все это происходило в центре столицы, где, если не считать этого, жизнь шла своим чередом. Вокруг города располагался «Шанхай» – город из лачуг, где делались бомбы и где иногда жили городские партизаны. Они приходили и уходили, неотличимые от умирающих с голоду индейцев, которые перебирались сюда из деревни и строили себе дома из обрывков толя и бочек из-под горючего. Время от времени армия обшаривала «Шанхай», молодые солдаты искали оружие, детонаторы и гранаты среди своего народа, у своей собственной родни. Им редко удавалось что-нибудь найти, но людей все равно убивали; это было время сведения счетов – молодым хотелось показать себя.
Олег Волков вышел из посольства и направился к своему лимузину. Влажность жуткая. Пока перейдешь из кондиционированного помещения посольства в кондиционированный автомобиль, отутюженная рубашка превращается Бог знает во что. В этой стране в горах лежит снег, воздух разреженный и холодный, а здесь, внизу, грибы в туалете и плесень в складках белья, принесенного из прачечной. Дальше, к северу, климат другой. Откинувшись за затемненными стеклами на кожаные подушки, он закрыл глаза и представил себе места, которых еще не видел. Новая Англия осенью: деревья пламенеют, как раскаленные печи; Аризонская пустыня, саванны Юга. Он подумал, что, возможно, остановит свой выбор на Новой Англии, но это было еще не окончательно.
Лимузин плыл по городу, точно длинная черная акула. Водитель был уже не новичок в своем деле и знал порядок. Прямо перед северным съездом с главного шоссе он притормозил на секунду и подобрал пассажира. Они проехали двадцать миль, и все это время Волков и индеец говорили на языке, который водитель так и не удосужился выучить. Потом он высадил пассажира у моста, рядом с восемнадцатым маршрутом, и отвез Волкова обратно в посольство. Даже если водитель и владел бы этим языком, он бы ничего не услышал: от заднего сиденья лимузина его отделяло звуконепроницаемое стекло. И даже если бы он слышал и понимал, то все равно не догадался бы, что Волков вкручивает индейцу мозги.
– Я получил ваши отчеты. Насколько я понял, все идет хорошо.
Индеец осторожно кивнул.
– Лучше. Намного лучше. Раньше у нас были люди, но очень плохое оружие. Теперь...
Познания Волкова в языке были весьма поверхностны и ограниченны. Индеец говорил медленно, тщательно подбирая слова, понятные русскому, и старался избегать местного диалекта и жаргона «Шанхая». В результате они обменивались короткими церемонными фразами, являя собой пародию на встречу «Благородного дикаря» и «Белого отца». Индеец понимал это и втайне забавлялся. Волков же думал, что их беседа отличается живостью.
– Ваши люди готовы?
– Готовы... – Индеец пожал плечами. – Да, мы готовы. Через некоторое время нам понадобится еще немного оружия. Мы ведь получим его?
– Ода!
– Они начинают проигрывать войну там, – короткий кивок на заросли деревьев сбоку от шоссе. – У них нет союзников среди крестьян. Курсируют патрули из наемных убийц – сброд, который они называют армией. Раньше мы не могли сравниться с ними в огневой мощи. Теперь ситуация другая.
– А как офицеры? – спросил Волков.
– Среди них у нас есть сторонники. Когда мы перенесем войну в город, остальные тоже перейдут к нам. Некоторые, может быть, и сбегут, но другие перейдут. Они не ладят между собой. У них нет веры. Тех, кого мы не можем запугать, мы сможем купить.
– Хорошо. – Волков удовлетворенно кивнул. – Очень хорошо.
– При условии, что остается в силе обещание вашего правительства, – добавил индеец. – Мы будем отрезаны от Запада после победы. Нам очень понадобится все, что вы предлагаете. Страна бедная, народ тоже беден. Больше нам никто не поможет.
– Не волнуйтесь. Запад отвернется от вас, но не мы.
Они обсудили детали: даты поставок, временные рамки, программы гражданского управления. Индеец сидел на краешке сиденья, чувствуя себя стесненно в кондиционированном салоне роскошного автомобиля. Когда водитель притормозил и высадил его у моста, индеец пошел прочь, не оглядываясь. Дорога была пуста. На развороте, откуда начинался обратный путь Волкова, послышалось шуршание шин и поднялось облачко белой пыли. Дипломат бросил взгляд через плечо на пересекающую мост темную приземистую фигурку и снова откинулся на кожаное сиденье, предаваясь мечтам. Новая Англия, думал он. Он переедет туда как раз к тому времени, когда деревья начнут покрываться багрянцем.
Лимузин плавно скользил по городу. Волков сидел с открытыми глазами, но ничего не видел. Он все еще грезил наяву. Они проехали по главной площади – новые здания из стекла и бетона вперемежку с дряхлыми величественными домами колониального стиля. Солдаты, бизнесмены, уличные торговцы, попрошайки. Магазины и кафе. Мальчик, входящий в церковь через высокую, украшенную резьбой дверь. Когда они приблизились к посольству, Волков стряхнул с себя мечтательное настроение. Он предвкушал выпивку – свой любимый «Джим Бин».
* * *
Глаза мальчика быстро приспособились к церковной полутьме. Он хорошо знал, куда идти и что делать. Привычными движениями он окропил лоб водой и преклонил колени, потом прошел, по широкому центральному проходу к алтарю. С одной стороны алтаря находилось небольшое изображение Девы Марии. Высокая гипсовая фигурка с неоновым нимбом распростерла руки, заверяя грешников в своей готовности заступиться за них. Синие и белые пятна на ее одежде были яркими, будто их лишь недавно окрасили, а ее безмятежное лицо было гладким, как яичная скорлупа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57