— И что он будет делать с этой землей?
— А что он делает с остальными нашими фермами? Получит на все земли федеральные дотации, наймет людей, пригонит тракторы и будет все это обрабатывать. У меня остается небольшой клочок земли. Благодаря ему и содержу всю семью. Но если Хундертмаркс заграбастает все, тут, вокруг Додж-Сити, фермеров не останется. Все пойдут в издольщики.
— А как дела у Брюеров, Линквистов? Кого я еще помню?.. А, Поффенбургов? Как они поживают?
— Все сидят на федеральной помощи. Многие перебрались в Калифорнию. А что делать?
Джек вывел машину за город. Открылась безрадостная картина: заброшенные дома, пустые поля, занесенные пылью, полное запустение. Оставленные дома и постройки выглядели как гробницы тяжелому труду, который их возводил.
— Ну, может быть, после дождя все тут будет выглядеть не так мрачно, — сказал Бенни Пикок.
— Все еще вернется, — добавил один из фермеров на заднем сиденье. — Пройдет дождик — и все зазеленеет.
— Теперь мы наученные. Надо всегда откладывать кой-какие деньжата про черный день.
На некоторых фермах были еще видны следы жизни — висящее на веревках изношенное белье, постиранная потертая одежда; тощие цыплята, гоняющиеся за кузнечиками; исхудалые коровы, грызущие деревянные столбы заборов; женщина, одетая в старый мужнин комбинезон — последнее платье нужно беречь — и машущая вслед проезжающей машине; фермер, копающийся со своими сыновьями в земле и даже не поднявший головы...
На пути к холмам Гошен Гэс заметил во дворе какой-то фермы группу людей; вокруг стояли телеги, повозки и несколько машин.
— Это ферма Армсберов, — пояснил Бен, печально покачивая головой. — Похоже, что и они уже продают свою ферму.
— А ну давай подъедем, — грозно сказал Гэс. — Посмотрим, что там такое.
Джек свернул с дороги и, заехав на территорию некогда процветавшей фермы, остановился у казенной машины шерифа Дарби.
Дарби держал в руках какие-то бумаги; рядом с ним стоял Хундертмаркс, посматривающий на собравшихся людей и, наверное, прикидывающий в уме, какой доход он сможет извлечь из всех тех земель, которые скупил. Маленькое такое слово — доход, а столько в нем приятного смысла!
Гэс окинул взглядом те вещи, которые вынесли на продажу: на кухонном столе, выставленном во дворе, стояла вся посуда семьи; рядом — аккуратно сложенные одеяла, простыни, подушки... Рядом с кучей вещей стояли старый фермер и его работник. Они потеряли все — теперь оставалось лишь подсчитать, подписать бумаги и уехать.
— Ну, ладно, — сказал шериф. — Мне это все очень неприятно, как и всем остальным, но закон есть закон.
Шериф бросил взгляд на Гэса, который кивнул ему. Потом продолжил:
— Мне зачитать, что говорится в этих бумагах?
— А в них говорится, что можно разорять людей? — спросил Гэс.
Дарби взглянул на банкира.
— Начальная цена на эту землю — двести пятьдесят долларов, плюс восемьдесят долларов процентов. Всего вместе — триста тридцать три доллара, — сказал Хундертмаркс.
— А если кто-нибудь выставит такую сумму? — спросил Гэс.
— Я выставлю, — сказал Хундертмаркс, — не волнуйтесь.
— Я готов открыть аукцион, — сказал шериф, обводя взглядом собравшихся, среди которых были фермеры, живущие по соседству, и городской старьевщик, Мозес Петерсон.
Гэс присмотрелся к собравшимся. Жена старого фермера напомнила ему собственную мать — такая же истощенная работой. Сам фермер выглядел, как человек, готовый вот-вот сломаться под грузом свалившихся на него бед. А ведь он честно проработал всю свою жизнь! И Гэсу не хотелось бы видеть, как ломается честный человек. А, черт с ним, с тем спокойствием, которое он себе обещал! Или что-то делать, или помирать!
— Шериф, вы не возражаете, если я кое-что скажу? Не ожидая согласия шерифа, Гэс повернулся к собравшимся, выпрямился во весь свой рост и спокойно заговорил:
— Мне кажется, что вы все оказались в одном и том же положении. Что, если кто-нибудь пустит по кругу шляпу? Может быть, поможете этим бедным людям выкрутиться из трудного положения? Или вы будете держаться все вместе, или каждый из вас пойдет ко дну поодиночке! Так что выкладывайте все, что у вас есть.
Бен Пикок нерешительно снял свою пропитанную потом шляпу, залез в карман, нашарил там серебряный доллар и, положив его в шляпу, передал другому. Шляпа пошла по кругу, а Гэс продолжал говорить:
— Хочу вам сказать, что после засухи 1921 года я понял, что оружие в руках может придать сил. Не то, чтобы сила была сама по себе хороша, — вот посмотрите, как Хундертмаркс использует свою силу! — но каждый человек может стать значительно сильнее, если он запасется несколькими патронами и обыкновенным ружьем!
Шляпа возвратилась к Бену Пикоку. Он подсчитал собранные деньги — оказалось тридцать четыре доллара. Все молчали, ожидая, что произойдет дальше.
— Положите деньги на стол, Бен, — сказал Гэс. — Я никому не собираюсь угрожать. Я знаю, что все вы верите в добропорядочность, и что вы всегда поможете соседу. Раз аукцион открыт, я предлагаю триста тридцать четыре доллара за все, что здесь выставлено.
Гэс шагнул к Хундертмарксу, который переминался с ноги на ногу; его отлично начищенные ботинки покрылись пылью.
— Давайте, Дарби, что вы молчите? Аукцион это или нет? Может быть, кто-то предложит больше?
Дарби боялся посмотреть в сторону банкира. Обвел взглядом собравшихся людей. Они стояли, распрямившись, а в их глазах засветилась уверенность в себе.
Потрясенный старик-фермер и его жена все еще никак не могли поверить в то, что заезжий гангстер может прийти им на помощь, да еще скажет такие страшные слова. Разве не сказал он, что можно добавить себе силы оружием? И рядом с кучей одеял и постельного белья появилось старое ружье, с которым он когда-то ходил на охоту, и коробка — пускай и неполная — патронов. Почему он сам не подумал об этом раньше? Разве можно допустить, чтобы с нами поступали как с загнанными лошадьми? Разве мы уже никому не нужные мулы?
Дарби обеспокоенно взглянул в сторону Гэса и громко сказал:
— Я не допущу здесь никакого насилия. Никаких угроз! Все нужно делать по закону, а кто его будет нарушать, быстренько отправится за решетку. Я открывал торги на покупку земли, но может быть, кто-то хочет купить все эти вещи отдельно от фермы? Это все можно оценить не меньше, чем в пятьдесят долларов.
— Я делал заявку на все вместе — землю, ферму, вещи, — сказал Гэс. — Триста тридцать три доллара за землю с фермой и доллар за эти вещи. Ну, кто дает больше?
— Шериф, ты бы увез отсюда этого банкира. А то мало что может произойти, если он откроет свою пасть, — сказал молодой человек из толпы.
Еще минуту назад он был никто, песчинка в бескрайних прериях. А теперь стал человеком, полным решимости отстоять право фермера на землю. Он вдруг с полной ясностью осознал, что их просто грабят. И кто? Человек, которого они уважали, которым они восхищались и которому пытались подражать.
— Послушайте, шериф, дело, в конце концов, не в деньгах. — Голос Хундертмаркса звучал несколько сдавленно. — Речь идет об исполнении закона. А этот человек подстрекает к восстанию. Это какие-то большевистские штучки, полная анархия!
— Ладно, вали отсюда, кровопийца, — сказал высокий молодой человек. — А когда ты приедешь ко мне на ферму, чтобы согнать меня с моей земли, ты лучше пригони с собой целую армию, потому что я на защиту соберу всех своих друзей!
— Ребята, не надо горячиться! — стал увещевать Дарби. — Закон есть закон.
— Законы создаются людьми и для людей! — выкрикнул Гэс. — Может быть, даже ваш добрый сосед Хундертмаркс найдет возможность отсрочить ваши платежи по займам!
— Все, хватит, шериф! Я больше этого не потерплю! — взвизгнул Хундертмаркс. — Я требую, чтобы был оформлен ордер на арест этого Гилпина по обвинению в подстрекательстве к мятежу!
— Ну что ж, сделайте это, Хундертмаркс, и у меня появится цель в жизни, — сказал Гэс, глядя банкиру прямо в лицо; глазки толстяка беспокойно бегали. — И заодно я узнаю, много ли крови в такой насосавшейся туше.
При этих словах лицо Хундертмаркса, казалось, стало расползаться словно по швам.
— Все вы или будете платить свои долги, или съедете отсюда! — выкрикнул Хундертмаркс.
И тогда, будто по чьему-то сигналу, толпа оборванных фермеров стала надвигаться на шерифа и банкира. Долготерпению пришел конец.
Шериф и банкир стали отступать к своим автомобилям. Через мгновение завелись моторы, словно высказывая возмущение вместо владельцев автомашин, и автомобили укатили в город.
Старуха-фермерша потянула Гэса за рукав:
— Молодой человек, не могу поверить в то, что произошло. А я всегда учила своих ребят, что так поступать нехорошо.
Мальчики с близлежащих ферм, одетые в чистые, но поношенные старые комбинезоны, доставшиеся им от старших братьев, почувствовав, что гроза миновала, стали весело носиться друг за дружкой по двору.
— Вот для кого это важно! — Гэс показывал на детей рукой. — Им нужно объяснить, что иногда закон правилен и хорош, а иногда неправилен и плох, а вот человеческие отношения между людьми всегда хороши.
— Ну, мы вам очень, очень благодарны, — сказал старик-фермер.
— Как вы посмотрите на то, чтобы выпить чего-нибудь и пожелать всем здоровья и всяческих благ? — спросил Гэс.
Под одобрительный гул Гэс вытащил из машины литровую бутылку старого доброго виски и вручил ее Джорджу Копке, высокому худому человеку, который так неожиданно обрел смелость и высказал то, о чем думали все.
Джорж поднес бутылку к губам и выкрикнул:
— За свободу!
Отхлебнув из бутылки, он передал ее дальше.
— А теперь, ребята, — сказал он, сделав глубокий вдох после глотка виски, — надо следить за газетами. Когда сообщат, что идет распродажа, мы снова соберемся вместе и не допустим, чтобы хоть кого-нибудь пустили с молотка.
— Но так или иначе, нам нужны деньги, чтобы расплатиться с долгами, — сказал один фермер небольшого роста. — У меня и пятидесяти центов не осталось!
— А что там с федеральной помощью фермерам? Мы уже должны были ее давно получить!
— Скорее всего, эту помощь прибрал к рукам Хундертмаркс и никому ничего не сообщил, — сказал Гэс. — Я обещаю сделать все, что смогу, чтобы вы, наконец, начали получать эту федеральную помощь. Я не успокоюсь, пока вы не встанете на ноги.
— Разрази меня гром, если ты не классный парень, — заявил Копке. — Тебя надо в шерифы выбрать!
— Ну, если бы я был шерифом, можете быть уверены — ваши фермы не шли бы с молотка, — ответил Гэс. — Но боюсь, у меня биография такая, что никак не позволяет мне носить звезду.
— Ну, так или иначе, я бы голосовал за тебя, — сказал старик-фермер.
— Ладно, пора ехать. Джек, заводи мотор. Кто-нибудь едет с нами? — спросил Гэс.
— Нет, наверное, нет, — сказал Пикок. — Мы пока здесь останемся. Нам всем нужно кое о чем потолковать.
Джек завел мотор, и как только Гэс сел в машину, они отъехали. Машина направилась к дороге, которая вела к холмам Гошен.
— Мистер Гилпин... — неуверенно сказал Джек.
— Пожалуйста, зови меня Гэсом, и если ты собираешься сказать что-то похвальное обо мне, то не надо.
— Понятно, сэр.
Хундертмаркс нанес ответный удар на следующий же день. Городская газета “Сентинел” объявила о том, что за неуплату долгов должно пойти с молотка несколько ферм со всем имуществом.
Напряжение в городе усиливалось. Фермеров в поношенной одежде на его улицах становилось все больше, они собирались во все большие группы, говорили все громче и увереннее.
Гэс внес в общий котел сумму, достаточную для того, чтобы поддержать тех, кто был близок к полному разорению, потребовав при этом, чтобы имя жертвователя оставалось в секрете.
Никаких больше аукционов Гэс не посещал, но ему сообщили, чем они заканчивались: каждый раз собиралась толпа фермеров и их семей — несколько сот человек, — которая молчаливо встречала шерифа и Хундертмаркса, и банкиру ничего не удавалось купить, а дети скандировали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53