Выходит, ему Прима обязан жизнью своей младшей. Да и не только Прима. Вот тебе и городской дурачок, низкий ему поклон в ножки. Вряд ли Железнодорожника удалось бы так быстро взять, если б не Алексашкин рисунок.
Прима так и заявил газетчикам. Именно этот рисунок, портрет, выполненный с фотографической точностью, позволил взять маньяка по горячим следам. Только на Алексашкином портрете Железнодорожник выглядел… по-другому, что ли? Хотя сходство фотографическое. Но… Алексашка умудрился увидеть в нем что-то еще, от чего… брала жуть. Прима помнит, как он в детстве был в Пятигорском краеведческом музее, и помнит картину по произведению Лермонтова «Демон». Там все было другое, но… глаза. Прима, оказывается, на всю жизнь запомнил фразу экскурсовода, хотя узнал об этом только сейчас. «Провалы в потаенный адский пламень». Так это назвал в то давно отцветшее утро экскурсовод. Точно такие же глаза были на рисунке Алексашки.
А Железнодорожник, державший столько времени в страхе всю область, оказался сереньким, неприметным и сравнительно молодым человеком. И ничего такого в его глазах Прима не обнаружил. Никаких отсветов адского пламени. Не мудрено, что его так долго не могли взять. И с места работы, и с места жительства сплошные положительные характеристики. Прима прочитал первые отчеты психиатрической экспертизы. Когда Железнодорожнику было четыре года, у него на глазах под колесами поезда погибла старшая сестра, заменившая мальчику мать.
Страшная трагедия, кто ж спорит… Поэтому еще в школе он постарался «спасти» одну девочку, к которой испытывал влечение, от повторения подобной катастрофы, от поезда. От страшных металлических, ревущих в его голове вагонных колес.
Выходит, при помощи шелковых удавок и опасной бритвы «спасал» он свои жертвы от безжалостных жерновов с грохотом проносившегося поезда-убийцы. Фрейдизм, сплошной фрейдизм. Прима захлопнул отчет: фрейдизм-мудизм… Теперь эта бодяга может затянуться. Если его еще признают психически невменяемым… Но Прима свою работу выполнил, хоть и сожалел, что не пристрелил Железнодорожника в момент задержания.
Но было кое-что еще, не позволяющее вот так вот все бросить и отправиться поправлять здоровье в Кисловодск. Неожиданно в простеньком деле по убийству молоденькой шлюшки Александры Афанасьевны Яковлевой, в деле, которое на девяносто девять и девять десятых процента все считали закрытым, выглянули те самые глаза с Алексашкиного рисунка. Провалы в потаенный адский пламень…
Прима вошел в купе и устроил свой чемодан в нише над проемом двери.
Постель была уже застеленной, симпатичное розовое (Ох! Прямо для молодоженов) покрывало, чистые занавески с волнами и надписью «Тихий Дон», на столе в маленькой вазочке красного стекла букетик летних цветов. Прима запустил руку под покрывало, потрогал постель и удовлетворенно крякнул — постель была не сырой. Хоть деньги свои отрабатывают, СВ все же.
Прима выглянул в окно — сейчас стояли самые длинные дни, и, несмотря на приближающийся вечер, солнце еще ярко светило в мягкой синеве июньского неба. А поезд уже бежал по рельсам. Прима какое-то время послушал убаюкивающий стук вагонных колес: вот уже проехали небольшой городок Аксай, значит, дальше — Новочеркасск.
Дверь купе открылась.
— Чайку не желаете? — Молоденькая чернявая проводница держала в руках шесть стаканов горячего чая в металлических, с изогнутыми ручками, подстаканниках.
— А как же, доченька, — улыбнулся Прима, — без чая мы никуда.
— Пожалуйста. И сахарку.
— И сахарку, — кивнул Прима. — Вагон у вас — прелесть. Чистенький. И цветочки.
— Цветочки. — Она, польщенная, улыбнулась:
— Все ж приятней ехать-то.
Ведь правда?
— Точно.
— Вот ваш сахар. И лимон.
— А как в Москве погода? Не холодно?
— Ой, да что вы, жара. Хуже, чем у нас.
— Да, душновато.
— Включили кондиционер. Минут через двадцать станет прохладно. У нас-то вагон супер. А вот в плацкарте сейчас… Во, уже прохладней становится.
Вы пока двери не открывайте, быстрее тут у вас климат наладится.
— Спасибо тебе, дочка.
— Потом пройду билеты соберу.
Она все еще держала в руках пять стаканов чая. Прима сквозь белую просвечивающую блузку увидел ее нижнее белье на загорелом теле, увидел цепочку с небольшим крестиком рыжего золота и такие же рыжие сережки в ушах, увидел, какие у нее были длинные ресницы, и почему-то подумал, что некоторые вещи могут складываться не так уж и плохо. Вот, например, чья-то молодая жена, а может, чья-то невестушка (они иногда специально обручальные кольца надевают), заботливая и внимательная. Повезло кому-то. Или еще повезет.
— А ты что ж, одна в вагоне, без сменщицы? — поинтересовался Прима.
— Так вышло в этот раз. Придется туда-сюда одной прокатиться.
Она рассмеялась чему-то своему и закрыла за собой дверь. Совсем еще девчонка.
Прима достал из-под стола пакет со снедью, собранный Валюшей, покопался в нем: были там и половинка жареной курицы, и вареные яйца, и помидоры с огурцами, хлеб, масло, сыр. «Во нагрузила-то, а ехать всего ночь.
Валюнчик ты мой, все уже, скоро махнем с тобой на кислые воды». Прима решил, что ужинать еще рановато, поэтому извлек из пакета лишь свою металлическую фляжку. Коньяк. С его язвой пить-то можно было лишь водку, не коньяк, не вино, и не дай бог пивка хлебнуть — но вроде не беспокоила его язва в последнее время, а побаловать себя рюмочкой коньячку с чаем Прима очень любил. Тайно, чтоб Валюша не видела.
Коньяк помогал ему сосредоточиться. У каждого имелись свои уловки, кто-то курил, кто-то не мог сосредоточиться на полный желудок, а вот Приме помогал коньяк.
Прима поднялся, вынул из ниши чемодан, взял оттуда свою рабочую папку. Чемодан поставил на место. Отпил чаю, чтобы не расплескать.
В ту страшную ночь, когда Тьма сгустилась над донскими степями и там, за кругом света от настольной лампы, чудились Приме бешеные звери, выползшие из этой Тьмы, Алексашка сделал еще и второй рисунок. Также выполненный с фотографической точностью. Забавная выходила история. Алексашка, городской дурачок, подстригающий кусты и радующий детишек всякими безделицами… И все это время он видел то, чего не видели остальные.
В колпачок от фляжки Прима до краев налил коньяку, поднял его и, обращаясь к воображаемому собеседнику, проговорил:
— Ну, будем.
Коньяк обжег пищевод, Прима немножко подождал, чувствуя, как приятное тепло разливается по организму, потом завинтил крышку. Хватит пока. Может, попозже, перед сном, еще рюмочку, но пока хватит. Эх, трезвенники-язвенники…
«Сыщики-прыщики». Прима улыбнулся, вспомнив считалку своей младшей дочери Алеськи.
Провалы в потаенный адский пламень.
Прима изо всех сил отгонял это неприятное чувство (что-то не так), пытающееся проникнуть в его организм через больной желудок и затем уже поселиться в голове, отравляя все его существование. Нет, теперь все налаживается и ситуация под контролем. Пусть даже простенькое дело по убийству молоденькой шлюшки Александры Афанасьевны Яковлевой из провинциального городка Батайска, дело, явно не тянущее на что-то большее обычной криминальной разборки, и привело теперь Приму к поездке в столицу.
Что ж, неудивительно, ведь этот странный, похожий на чью-то неудачную шутку факс тоже пришел из столицы. С Центрального телеграфа.
На листе бумаги была фотография потерпевшей, Яковлевой Александры Афанасьевны. Она была в очень приличном деловом костюме (это уличная-то девочка) и стояла на лестнице. Вернее, она по ней спускалась, совершенно не позируя фотографу; она просто шла по своим делам, быть может, даже не догадываясь о существовании фотографа. За ее спиной находились стеклянно-металлические двери, вход в шикарное офисное здание. По всему фронтону этого шикарного офисного здания было написано. «Группа „Континент“.
Прима кое-что знал об этой группе компаний — еще бы, одна из богатейших и влиятельнейших групп страны, им и положено иметь такой офис. С этим вопросов не возникало.
Конечно, потерпевшую Яковлеву могли там сфотографировать раньше, но… зачем? Кому это могло понадобиться? И зачем теперь все это анонимно пересылать ему?
Шутки?
Внизу листка имелась приписка.
«Правда, она хороша? Много лучше, чем о ней думают».
И все. Всего девять слов.
Сюрприз…
Сюрприз. Шутка. Нелепая и глупая. Но… по опыту оперативно-следственной работы Прима знал, что добивается успеха лишь тот (сыщики-прыщики), кто готов рассматривать все версии, в том числе и самые безумные. Самые безумные — прежде всего. Факс в качестве чьей-то нелепой и глупой шутки мог бы «умереть» у него на столе. Один из ключиков к разгадке покрылся бы канцелярской пылью. Вместо этого Прима отослал факс обратно в Москву, на Петровку, своим коллегам. Благо всегда есть к кому обратиться.
Помогите, мол, ребята, разобраться, тут вот моя потерпевшая запечатлена, ерунда какая-то выходит. Может, и бодяга все это — гонять бумажки туда-сюда, но если что, так поделитесь, помогите прояснить картинку.
Прима не делал официальных запросов, он попросил знакомых о любезности, в тот момент он и не думал разрабатывать «Континент». В деле по убийству Александры Афанасьевны Яковлевой так высоко он не метил. Ответ пришел от Пети Новикова. Они с Примой не являлись близкими товарищами, зато Петр Григорьевич Новиков ходил в кунаках у Назира из Кисловодского РУВД (того самого: «Гылдыр стоял, как пик Эне!»), и пару раз по молодости они вместе отдыхали в Домбае. Золотые были времена. Прима помнил Петю Новикова как очень симпатичного человека. От него и пришел ответ.
Этот ответ Приму ошеломил.
— Черт побери, — проговорил Валентин Михайлович, — это что ж такое получается?.. — Потом он извлек Алексашкин рисунок, и его рука начала автоматически нащупывать в кармане пачку сигарет. — Это как, етти его мать…
Мы что, вытащили главный приз?
Наконец рука Валентина Михайловича наткнулась на пачку «Явы». Только сигареты лежали на столе.
— Это ж от кого такой подарок? — глухо проговорил Прима, еще не веря в реальность того, что открылось его внутреннему взору; все ниточки начали связываться, элементы мозаики, этого темного, опустошающего его паззла, в который с Примой играли все это время, начали складываться совершенно неожиданным образом… В такой же неожиданный, быть может, даже безумный рисунок. Но в этот момент, чувствуя, как волны охотничьего азарта захлестывают его, Прима не обратил внимания на вроде бы случайно вырвавшийся вопрос. «Это ж от кого такой подарок?» В тот момент еще не обратил.
Потому что двумя сутками ранее его не меньше ошеломил второй Алексашкин рисунок, а вернее, показания по нему главного свидетеля по делу Яковлевой, ее ближайшей подруги Наталии Смирновой.
Нашли ему Наташу, нашли девочку, помогли ребята из Ростовского управления, хотя Прима и не объявлял Смирнову в розыск. Что бы мы делали в это разваливающееся время, если б не поддержка и помощь друзей?
Прима шел как по струнке, он совершенно не знал дороги, полностью отдаваясь в руки собственной интуиции. Уже сейчас, сделав в вечернем поезде, идущем в Москву, большой глоток коньяку, Прима с удовлетворением подумал, что пока вроде бы умудрился не допустить ни одной ошибки. Сейчас, когда он уже разворошил это осиное гнездо, когда уже обнаружил, что все каналы информации оперативно перекрыты — или перекрываются прямо на глазах, когда от Петра Григорьевича Новикова узнал, что на странный факс очень быстро прореагировали «федералы», Прима еще раз мысленно поблагодарил свою интуицию за то, что она провела его в темноте по тонкой струнке, не позволив сорваться вниз.
«А ведь поводов для прокола было более чем достаточно, — подумал Валентин Михайлович, — например, объявить официально Наталию Смирнову в розыск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56