Вообще, лучшим выходом Никите казалось убраться из города. Только вот как? Обратного билета на поезд у него нет. Надо идти на вокзал, но там в кассе нужно паспорт предъявлять. А Егоровна, между прочим, запросто может назвать его фамилию, имя и отчество. Оно, конечно, неплохой аргумент в пользу его невиновности, но как тогда понять, что он сбежал с места происшествия? Уже подозрительно. Так или иначе, есть к чему прицепиться. Никита уже вовсю ругал себя за то, что поддался своим страхам перед милицией и взялся убегать. Ну неужели не разобрались бы? Почему милиционеры обязательно должны быть нечестные, недобросовестные или коррумпированные? Наверняка ведь есть среди них и приличные люди. Остался бы на месте, спокойно дождался бы их прибытия, рассказал все как есть…
С чего ему взбрело в голову удирать?! Но сделанного не воротишь. Теперь, по крайней мере, тем, что бегали с собакой, лучше не попадаться. Разозлились наверняка, а если кто-нибудь в эту помоечную канаву сподобился провалиться, то тем более. Могут и плюх надавать, а уж в камеру посадят точно. В компанию к бомжам, шпане и даже настоящим блатным.
Как только Никита подумал о блатных, ему стало не по себе еще больше. Если милиция, пусть даже чисто теоретически, могла не найти оснований для его задержания и тем более — для ареста, то перед криминалом у Ветрова явная вина.
Утренний киллер — это не простят. Две набитые морды качков — тоже. Само собой, гражданин, прыгавший на Никиту с очень большим ножиком, да еще и имея пистолет за поясом, не принадлежал к какой-либо другой категории людей, кроме бандитов.
И ясно, что его не Ермолаев к себе домой посылал, проверить, все ли цело. Что там за бумажки он взял, которые перекочевали теперь к Никите за пазуху? Черт его знает, что именно в них написано, но ныне покойный гражданин вполне мог из-за них пойти на убийство — ведь он Никиту запросто зарезал бы, если б не счастливая (для Ветрова, конечно) случайность… А раз так, то они представляют некую ценность. И не самую малую, наверно. При этом, конечно, интересовали они не самого неудачно прыгнувшего господина, а какого-нибудь ихнего туза, авторитета, вора в законе или кто там у них еще бывает. И конечно, этот руководитель дела так просто не оставит. Может быть, он уже узнал, что его подручный убился, и даже о том, что Никита в милицию звонил. А если не узнал, то самое крайнее завтра узнает. После чего его банда начнет Никиту искать. Если найдут — не помилуют. Это как дважды два. Даже если поверят, что Ветров их приятеля не резал, не простят звонка в милицию и похищения бумаг, которые им нужны были… Господи, на какого черта он, Никита, за них ухватился? И почему на свалке не выбросил? Во дурак!
Но может, еще сейчас не поздно? Найти какую-нибудь ямку, сунуть туда пистолеты, бумажник, сами бумаги, засыпать листьями. Никто ведь не видел, как он их брал… А потом пойти в милицию, рассказать все… Ну, не совсем, как было, а что, мол, ни пистолета, ни чего такого не брал. И что дальше? Все равно не поверят. Топтался около трупа — значит, там был. А труп лежит не так, как упал, а перевернутым на спину. Значит, трогал его, ворошил. Можно, конечно, сказать, что проверял, живой или нет, а в куртку не лазил. Но ведь запросто запутать могут. Это здесь, в лесу, когда еще не поймали, легко соображать, что говорить, а что нет. Когда там, в милиции, допрашивать начнут, все совсем по-другому будет. Тем более если вдруг здешние бандиты, которые за этими бумагами своего покойного дружка отправляли, с ментами в доле состоят… Уж чего-чего, а про это Никите немало наслышаться пришлось. В таком случае ему вообще ничего не светит. Удавят его в тюрьме или на воле зарежут. Вот влип так влип! Сидел бы спокойно у бабки, не совался бы ни во что — не трясся бы сейчас, как дурак…
Неожиданно до Никиты донеслись откуда-то спереди негромкие, невнятные голоса. Ветров замер, осторожно сошел с тропы, встал за дерево. Нет, шагов не слышалось, голоса не приближались. Правда, понять, о чем говорили, было невозможно. Ветер шумел, ворочал ветки с остатками листьев, накрапывал дождик.
Никите было ясно, что если он пойдет по тропе дальше, то наверняка придет к источнику голосов. А он ни с кем встречи не искал. Ни с милицией, ни с бандитами, ни с простыми гражданами, наличие которых в это время суток на лесной тропке было не очень вероятно. Поэтому Никита Решил свернуть с тропы и взять левее. Однако, как он ни старался, шаги не получались бесшумными. Да и деревья стояли довольно плотно, все время ветки приходилось от лица отводить, а это лишний шорох. А уж под ногами все время что-то похрустывало. Каждый такой хруст у Никиты вызывал мандраж, будто он на мину наступил или за растяжку запнулся. Всякая «зеленка», даже подмосковная, после Чечни его раздражала. Ну и эта, здешняя, исключением не была. Некомфортно себя чувствовал.
Вроде бы он довольно далеко прошел влево от тропы, и голоса больше не слышались. Вдруг впереди и чуть правее, за деревьями, всего-то метрах в двадцати, появился свет. Не такой, как у фонарика, а поярче, и не направленный лучом в одну сторону, а такой, каким светятся окна.
Никита забрал влево, стараясь пройти подальше от света, но тут он погас.
Голосов больше не слышалось, но что-то ведь светилось… Никита особо не размышлял над тем, что тут светиться может. Ему главное было не натолкнуться ни на кого. Тем более на милицию.
И тут он вышел на узкую, поросшую травой дорогу-просеку. Шла она примерно в том же направлении, что и тропа, с которой Никита вынужден был сойти. Вряд ли эта дорога была специально предназначена для вывоза мусора на свалку, скорее ее проторили какие-нибудь хитрые водители, которым она позволяла сэкономить какое-то время. Но вела она наверняка на свалку, потому что по обеим сторонам ее валялось множество всякой дряни, свалившейся или ветром сдутой с мусорных кузовов. Обратно на свалку, конечно, Никите не хотелось, тем более что там его небось уже разыскивала милиция. А другой конец дороги, по идее, мог вывести Ветрова на шоссе. Может, там попутка подвернется? Хотя, конечно, там и милиция может оказаться…
Но все-таки надежда подцепить попутку оказалась сильнее опасений повстречать милицию, и Никита пошел по дороге в ту сторону, где, как ему казалось, могло находиться шоссе.
По дороге идти было удобно. Не смутило Никиту, что дорога стала уводить его вправо, то есть в сторону города.
Прошел он совсем немного — метров двадцать-тридцать, как вдруг впереди снова зажегся свет. Теперь, однако, Никита сразу разобрался в его источнике.
Это зажглась лампа в кабине автомобиля, и стало видно, что всего в пол-сотне метров от Ветрова, приткнувшись вплотную к кустам, стоит «Волга». В салоне у нее горел свет, озаряя просеку, и просматривались очертания людей.
Ветров решил, что машина вот-вот уедет, отошел к обочине и укрылся за кустом.
Подождал минуту, две, три… Машина стояла. Только тут Никите стало интересно, с чего это она здесь торчит. По расцветке она не походила на милицейскую, но Ветров знал, что у милиции есть оперативные машины, которые ничем не отличишь от частных. Но это еще полбеды, потому что это могла быть и бандитская машина, на которой, допустим, привезли в лесок труп закапывать. Или еще не труп, но уже кого-то, обреченного на смерть. Никита тут, безотносительно к содержимому своих карманов и участию в судьбе нечаянно заколовшегося гражданина, лазившего в дом Ермолаева, становился лишним свидетелем. Иначе говоря, человеком, которого следовало тут же пристукнуть и закопать в одной яме с тем, кого перед тем пристрелили или зарезали. То есть, если попадание в милицию давало хоть какие-то шансы выжить — и наверно, не столь уж Малые, как представлялось Никите! — то встреча с бандой закончилась бы совершенно однозначно.
Наконец дверца «Волги» с лязгом открылась, а потом резко хлопнула. Так закрывают дверь люди, которые очень сердиты. Никита увидел крупногабаритного мужика в кованой куртке, который вылез с водительского сиденья «Волги» и, привалившись к машине спиной, держал перед мордой зажженную зажигалку, пытаясь прикурить сигарету. Потом прикурил, его стало видно похуже, лицо просматривалось только в моменты затяжек, когда огонек сигареты разгорался поярче. Никита отчего-то припомнил, как штатный снайпер отделения Урусбек Цаголов показывал ему в прицел красноватые точки и говорил: «Видишь? Там наши, федералы, сидят. Почему? Потому что чеченцы не курят. У них за одну сигарету — сорок палок дают. И правильно делают — я по сигарете могу за триста метров попасть. Хорошо, что я осетин, а не чеченец, правда?»
Никита пожалел, что при нем нет «СВД», которая была у Цаголова. Но тут же вспомнил о пистолете. Надо было хоть поглядеть, есть в нем что-то или нет.
Осторожно отжал защелку, вынул магазин, ощупал. Наверху лежит-полеживает патрончик, коротенький, толстенький, со скругленной пулькой 9 мм. Придавил пальцем — не утапливается. Стало быть, и все остальные там. Надо и ствол проверить. Пихнул магазин на место, повернул флажок предохранителя, оттянул затвор и осторожно пощупал мизинцем окошко выбрасывателя — сидит там, голубчик.
Осторожно сопроводил затвор в крайнее переднее положение. А на предохранитель не поставил. И вообще пистолет убирать не стал. С оружием как-то теплее.
НОВАЯ СИТУАЦИЯ
Между тем господин, который покуривал, был явно не в настроении. Крепко затянувшись, он резко повернулся к машине и требовательно сказал:
— Люсь, выходи! Поговорить надо.
Из правой дверцы «Волги» выбралась дама в голубом плаще, не спеша обогнула капот автомобиля и довольно уверенной походкой приблизилась к не очень вежливому джентльмену.
— Ну что ты мне хотел сказать, Юрочка? — голос у дамы был весьма прохладный. — Может быть, что-нибудь умное? Юрочка умного не знал и пробухтел:
— Люсь, ну чего ты? Все ж так клево начиналось…
— Когда все клево начинается, это еще не гарантия, что все так же клево и закончится. В ресторан я пошла, потому что мне сейчас тошно, а вовсе не из-за твоей неотразимости. Ты вообще-то разницу между съемными бабами и несъемными чувствуешь? Да, я выпила. За упокой души, понял? Если я тебе разрешила меня на дачу отвезти, это еще не значит, что я с тобой трахаться собиралась. Тем более — здесь, в этом дерьмовом лесу. Отсюда до свалки три километра, даже через лес вонь чувствуется. И вообще, на что ты надеешься, а? У меня Балясина убили, понимаешь? А ты ногтя его не стоишь, «шестерка» поганая!
До ушей Никиты долетели всхлипы. Юрик, как показалось Ветрову, попытался обнять Люсю за плечи с целью утешения, но та зло отстранилась.
— Отцепись! Утешитель нашелся! Хоть бы постыдился, блин, ведь другом Вальке считался…
— Люсь, ведь нету его. И не будет. А ты, между прочим, даже не вдова. Тебя на его похороны вообще не пригласят.
— А я сама приду, без приглашения. Это не свадьба.
— Да ты что! Тебе ж Альбина глаза выцарапает…
— Не болтай, чего не знаешь.
— Я не знаю? Да я все знаю!
— Что знаешь?
— Братаны толкуют, что ты его под выстрел сдала…
— Кто толкует, конкретно?
Юрик, похоже, с некоторым опозданием сообразил, что разгласил нечто лишнее.
— Да так, некоторые… — промямлил он.
— Нет, дорогой, это не ответ. И не говори, что сказал тот, кого я не знаю.
Я всех знаю.
— Да какая разница? Сказали — и все. Если б ты мне дала, я бы, может, и сказал, а так — на хрен мне это нужно, на братву стучать.
Плюх! — Люся сильно хлестнула верзилу по роже.
— Ты чего ударила меня, лярва вонючая?! — взревел Юрик. Хлобысть! От ответной оплеухи, нанесенной им изо всех сил, Люся отлетела метра на два и упала в грязь. Юрик подскочил, пнул ее ногой раз, другой, третий, потом рывком поднял оглушенную бабу на ноги, подтащил к «Волге» и бросил животом на капот.
— Я тебя, сука, научу уважать… — рычал он, задирая плащ вместе с подолом юбки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
С чего ему взбрело в голову удирать?! Но сделанного не воротишь. Теперь, по крайней мере, тем, что бегали с собакой, лучше не попадаться. Разозлились наверняка, а если кто-нибудь в эту помоечную канаву сподобился провалиться, то тем более. Могут и плюх надавать, а уж в камеру посадят точно. В компанию к бомжам, шпане и даже настоящим блатным.
Как только Никита подумал о блатных, ему стало не по себе еще больше. Если милиция, пусть даже чисто теоретически, могла не найти оснований для его задержания и тем более — для ареста, то перед криминалом у Ветрова явная вина.
Утренний киллер — это не простят. Две набитые морды качков — тоже. Само собой, гражданин, прыгавший на Никиту с очень большим ножиком, да еще и имея пистолет за поясом, не принадлежал к какой-либо другой категории людей, кроме бандитов.
И ясно, что его не Ермолаев к себе домой посылал, проверить, все ли цело. Что там за бумажки он взял, которые перекочевали теперь к Никите за пазуху? Черт его знает, что именно в них написано, но ныне покойный гражданин вполне мог из-за них пойти на убийство — ведь он Никиту запросто зарезал бы, если б не счастливая (для Ветрова, конечно) случайность… А раз так, то они представляют некую ценность. И не самую малую, наверно. При этом, конечно, интересовали они не самого неудачно прыгнувшего господина, а какого-нибудь ихнего туза, авторитета, вора в законе или кто там у них еще бывает. И конечно, этот руководитель дела так просто не оставит. Может быть, он уже узнал, что его подручный убился, и даже о том, что Никита в милицию звонил. А если не узнал, то самое крайнее завтра узнает. После чего его банда начнет Никиту искать. Если найдут — не помилуют. Это как дважды два. Даже если поверят, что Ветров их приятеля не резал, не простят звонка в милицию и похищения бумаг, которые им нужны были… Господи, на какого черта он, Никита, за них ухватился? И почему на свалке не выбросил? Во дурак!
Но может, еще сейчас не поздно? Найти какую-нибудь ямку, сунуть туда пистолеты, бумажник, сами бумаги, засыпать листьями. Никто ведь не видел, как он их брал… А потом пойти в милицию, рассказать все… Ну, не совсем, как было, а что, мол, ни пистолета, ни чего такого не брал. И что дальше? Все равно не поверят. Топтался около трупа — значит, там был. А труп лежит не так, как упал, а перевернутым на спину. Значит, трогал его, ворошил. Можно, конечно, сказать, что проверял, живой или нет, а в куртку не лазил. Но ведь запросто запутать могут. Это здесь, в лесу, когда еще не поймали, легко соображать, что говорить, а что нет. Когда там, в милиции, допрашивать начнут, все совсем по-другому будет. Тем более если вдруг здешние бандиты, которые за этими бумагами своего покойного дружка отправляли, с ментами в доле состоят… Уж чего-чего, а про это Никите немало наслышаться пришлось. В таком случае ему вообще ничего не светит. Удавят его в тюрьме или на воле зарежут. Вот влип так влип! Сидел бы спокойно у бабки, не совался бы ни во что — не трясся бы сейчас, как дурак…
Неожиданно до Никиты донеслись откуда-то спереди негромкие, невнятные голоса. Ветров замер, осторожно сошел с тропы, встал за дерево. Нет, шагов не слышалось, голоса не приближались. Правда, понять, о чем говорили, было невозможно. Ветер шумел, ворочал ветки с остатками листьев, накрапывал дождик.
Никите было ясно, что если он пойдет по тропе дальше, то наверняка придет к источнику голосов. А он ни с кем встречи не искал. Ни с милицией, ни с бандитами, ни с простыми гражданами, наличие которых в это время суток на лесной тропке было не очень вероятно. Поэтому Никита Решил свернуть с тропы и взять левее. Однако, как он ни старался, шаги не получались бесшумными. Да и деревья стояли довольно плотно, все время ветки приходилось от лица отводить, а это лишний шорох. А уж под ногами все время что-то похрустывало. Каждый такой хруст у Никиты вызывал мандраж, будто он на мину наступил или за растяжку запнулся. Всякая «зеленка», даже подмосковная, после Чечни его раздражала. Ну и эта, здешняя, исключением не была. Некомфортно себя чувствовал.
Вроде бы он довольно далеко прошел влево от тропы, и голоса больше не слышались. Вдруг впереди и чуть правее, за деревьями, всего-то метрах в двадцати, появился свет. Не такой, как у фонарика, а поярче, и не направленный лучом в одну сторону, а такой, каким светятся окна.
Никита забрал влево, стараясь пройти подальше от света, но тут он погас.
Голосов больше не слышалось, но что-то ведь светилось… Никита особо не размышлял над тем, что тут светиться может. Ему главное было не натолкнуться ни на кого. Тем более на милицию.
И тут он вышел на узкую, поросшую травой дорогу-просеку. Шла она примерно в том же направлении, что и тропа, с которой Никита вынужден был сойти. Вряд ли эта дорога была специально предназначена для вывоза мусора на свалку, скорее ее проторили какие-нибудь хитрые водители, которым она позволяла сэкономить какое-то время. Но вела она наверняка на свалку, потому что по обеим сторонам ее валялось множество всякой дряни, свалившейся или ветром сдутой с мусорных кузовов. Обратно на свалку, конечно, Никите не хотелось, тем более что там его небось уже разыскивала милиция. А другой конец дороги, по идее, мог вывести Ветрова на шоссе. Может, там попутка подвернется? Хотя, конечно, там и милиция может оказаться…
Но все-таки надежда подцепить попутку оказалась сильнее опасений повстречать милицию, и Никита пошел по дороге в ту сторону, где, как ему казалось, могло находиться шоссе.
По дороге идти было удобно. Не смутило Никиту, что дорога стала уводить его вправо, то есть в сторону города.
Прошел он совсем немного — метров двадцать-тридцать, как вдруг впереди снова зажегся свет. Теперь, однако, Никита сразу разобрался в его источнике.
Это зажглась лампа в кабине автомобиля, и стало видно, что всего в пол-сотне метров от Ветрова, приткнувшись вплотную к кустам, стоит «Волга». В салоне у нее горел свет, озаряя просеку, и просматривались очертания людей.
Ветров решил, что машина вот-вот уедет, отошел к обочине и укрылся за кустом.
Подождал минуту, две, три… Машина стояла. Только тут Никите стало интересно, с чего это она здесь торчит. По расцветке она не походила на милицейскую, но Ветров знал, что у милиции есть оперативные машины, которые ничем не отличишь от частных. Но это еще полбеды, потому что это могла быть и бандитская машина, на которой, допустим, привезли в лесок труп закапывать. Или еще не труп, но уже кого-то, обреченного на смерть. Никита тут, безотносительно к содержимому своих карманов и участию в судьбе нечаянно заколовшегося гражданина, лазившего в дом Ермолаева, становился лишним свидетелем. Иначе говоря, человеком, которого следовало тут же пристукнуть и закопать в одной яме с тем, кого перед тем пристрелили или зарезали. То есть, если попадание в милицию давало хоть какие-то шансы выжить — и наверно, не столь уж Малые, как представлялось Никите! — то встреча с бандой закончилась бы совершенно однозначно.
Наконец дверца «Волги» с лязгом открылась, а потом резко хлопнула. Так закрывают дверь люди, которые очень сердиты. Никита увидел крупногабаритного мужика в кованой куртке, который вылез с водительского сиденья «Волги» и, привалившись к машине спиной, держал перед мордой зажженную зажигалку, пытаясь прикурить сигарету. Потом прикурил, его стало видно похуже, лицо просматривалось только в моменты затяжек, когда огонек сигареты разгорался поярче. Никита отчего-то припомнил, как штатный снайпер отделения Урусбек Цаголов показывал ему в прицел красноватые точки и говорил: «Видишь? Там наши, федералы, сидят. Почему? Потому что чеченцы не курят. У них за одну сигарету — сорок палок дают. И правильно делают — я по сигарете могу за триста метров попасть. Хорошо, что я осетин, а не чеченец, правда?»
Никита пожалел, что при нем нет «СВД», которая была у Цаголова. Но тут же вспомнил о пистолете. Надо было хоть поглядеть, есть в нем что-то или нет.
Осторожно отжал защелку, вынул магазин, ощупал. Наверху лежит-полеживает патрончик, коротенький, толстенький, со скругленной пулькой 9 мм. Придавил пальцем — не утапливается. Стало быть, и все остальные там. Надо и ствол проверить. Пихнул магазин на место, повернул флажок предохранителя, оттянул затвор и осторожно пощупал мизинцем окошко выбрасывателя — сидит там, голубчик.
Осторожно сопроводил затвор в крайнее переднее положение. А на предохранитель не поставил. И вообще пистолет убирать не стал. С оружием как-то теплее.
НОВАЯ СИТУАЦИЯ
Между тем господин, который покуривал, был явно не в настроении. Крепко затянувшись, он резко повернулся к машине и требовательно сказал:
— Люсь, выходи! Поговорить надо.
Из правой дверцы «Волги» выбралась дама в голубом плаще, не спеша обогнула капот автомобиля и довольно уверенной походкой приблизилась к не очень вежливому джентльмену.
— Ну что ты мне хотел сказать, Юрочка? — голос у дамы был весьма прохладный. — Может быть, что-нибудь умное? Юрочка умного не знал и пробухтел:
— Люсь, ну чего ты? Все ж так клево начиналось…
— Когда все клево начинается, это еще не гарантия, что все так же клево и закончится. В ресторан я пошла, потому что мне сейчас тошно, а вовсе не из-за твоей неотразимости. Ты вообще-то разницу между съемными бабами и несъемными чувствуешь? Да, я выпила. За упокой души, понял? Если я тебе разрешила меня на дачу отвезти, это еще не значит, что я с тобой трахаться собиралась. Тем более — здесь, в этом дерьмовом лесу. Отсюда до свалки три километра, даже через лес вонь чувствуется. И вообще, на что ты надеешься, а? У меня Балясина убили, понимаешь? А ты ногтя его не стоишь, «шестерка» поганая!
До ушей Никиты долетели всхлипы. Юрик, как показалось Ветрову, попытался обнять Люсю за плечи с целью утешения, но та зло отстранилась.
— Отцепись! Утешитель нашелся! Хоть бы постыдился, блин, ведь другом Вальке считался…
— Люсь, ведь нету его. И не будет. А ты, между прочим, даже не вдова. Тебя на его похороны вообще не пригласят.
— А я сама приду, без приглашения. Это не свадьба.
— Да ты что! Тебе ж Альбина глаза выцарапает…
— Не болтай, чего не знаешь.
— Я не знаю? Да я все знаю!
— Что знаешь?
— Братаны толкуют, что ты его под выстрел сдала…
— Кто толкует, конкретно?
Юрик, похоже, с некоторым опозданием сообразил, что разгласил нечто лишнее.
— Да так, некоторые… — промямлил он.
— Нет, дорогой, это не ответ. И не говори, что сказал тот, кого я не знаю.
Я всех знаю.
— Да какая разница? Сказали — и все. Если б ты мне дала, я бы, может, и сказал, а так — на хрен мне это нужно, на братву стучать.
Плюх! — Люся сильно хлестнула верзилу по роже.
— Ты чего ударила меня, лярва вонючая?! — взревел Юрик. Хлобысть! От ответной оплеухи, нанесенной им изо всех сил, Люся отлетела метра на два и упала в грязь. Юрик подскочил, пнул ее ногой раз, другой, третий, потом рывком поднял оглушенную бабу на ноги, подтащил к «Волге» и бросил животом на капот.
— Я тебя, сука, научу уважать… — рычал он, задирая плащ вместе с подолом юбки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58