Чтоб не было недоразумений. Понял?
— Чего не понять, я себе не враг.
— Это ты бабушке своей рассказывай. Уж кто-кто, а я-то знаю, что у тебя вожжа может под хвост заехать.
— Как и у тебя, кстати.
Элен улыбнулась совсем по-Хрюшкиному, то есть тепло и без подвоха, а затем вышла, оставив меня наедине с завтраком. Я не возражал. Впечатлений от вчерашнего общения с дамами мне вполне на неделю хватило бы, а голод — не тетка, неделю так просто не выдержишь, можно и сдохнуть.
Я лопал и размышлял, что ж это за «симпозиум» намечается? Неужто лидеры ультракоммунистических группировок всего мира собираются под руководством Сарториуса, чтоб обсудить, как им Мировую Революцию организовать? Нет, что-то сомнительно. Во-первых, всех леваков собирать вместе стремно — передраться могут, а во-вторых, Сарториус, по-моему, слишком богатый человек, чтоб всерьез думать насчет освобождения пролетариата. У него и в Оклахоме недвижимость есть, и в Испании, и в Италии… Нет, если б фонд О'Брайенов прибрать, то пожалуй, можно и попробовать. Но все-таки дороговато. И как это чертовы германцы в 1917 году у нас такое дело провернули всего за три миллиона марок? Что-то больно дешево.
Пожалуй, куда более вероятным делом была некая многосторонняя встреча. К примеру, по проблеме мирного дележа фонда О'Брайенов. Но ее тоже было бы трудно организовать. Приехать на слет в отель, где все конкуренты будут под контролем дона Умберто? Нет, таких дуралеев я не мог себе представить. Ни «джикеи», ни «чудоюдовцы» на это дело не пойдут. А «куракинцы», если еще толком не забыли своего князя-батюшку, могут преподнести Сорокину какой-нибудь очередной, выражаясь по-французски, «реприманд неожиданный». Нет, если переговоры и пойдут, то только на каком-нибудь нейтральном поле, где ни у кого преимуществ не будет. А такое место в нашем крепко взаимосвязанном мире найти трудно. У каждой из группировок есть друзья и соперники по всему миру. К тому же это солидное сборище не может пройти без участия казенных спецслужб, которые наверняка захотят побольше узнать о том, по какой причине собирается сходняк из ребят, которые, очень может быть, держат под контролем процентов десять всего мирового криминального бизнеса. А может, и все 20 процентов, кто их считал?
В общем, конечно, можно допустить и что-нибудь вроде двусторонних переговоров между Чудом-юдом и Сарториусом. Хотя при их возможностях, наверно, гораздо дешевле было бы провести переговоры где-нибудь в виртуальном мире, например, у меня в башке, если, конечно, с моей микросхемой все в порядке.
Трудно сидеть просто так, когда что-то затевается, а ты ни черта не знаешь. Появляется нервозность и заодно обреченность. Вроде того, как у того несчастного, которого некий феодальный государь загнал в клетку и пообещал, что называется, «решить вопрос». Ни срока не указал, ни определился толком, где будет стоять запятая в известной фразе: «Казнить нельзя помиловать».
После сожратия завтрака — именно так следует именовать мою трапезу, ибо, несмотря на все свои размышления, аппетит я не утратил — мне стало совершенно нечего делать. Осталось только ждать и на что-то надеяться. Например, на то, что через час, полтора или через пятнадцать суток сюда явится Чудо-юдо и скажет: «Пошли, разгильдяй! Ты мне обошелся в 19 миллиардов долларов, но я тебя выкупил. Специально для того, чтоб лично по стенке размазать!» Почему именно в 19 миллиардов? Потому что 37 миллиардов из фонда О'Брайенов пополам не делятся.
Через несколько минут после того, как я доел завтрак, появились Элен и Люба.
— Мы у тебя приберемся помаленьку, — объявила лже-Хрюшка.
Работали они так прытко и сосредоточенно, что ни задавать им вопросы, ни просто о чем-то болтать не хотелось. Поскольку, я думаю, насчет телекамер и микрофонов они были в курсе дела, то ничего более-менее интересного не сообщили бы. Да и судя по их серьезным мордочкам, им вовсе не хотелось проводить какой-либо разбор наших совместных ночных «полетов».
В течение пятнадцати-двадцати минут приборка была произведена, на кровати еще раз заменили белье, столик с грязной посудой куда-то укатили, в воздух
напрыскали освежитель и кондиционер врубили на полную мощность. После этого,даже не посмотрев на мою скромную персону, не говоря уже о том, чтоб улыбнуться на прощание, дамы отвалили, заперев за собой дверь.
Телевизор по-прежнему не показывал ничего, кроме немецкой порнухи, и понять хотя бы то, в какую страну меня доставили, на каком материке или острове она находится, я не мог. Ясно только, что в тропики завезли, кажется. Если, конечно, это не Абхазия или Аджария. Правда, сторожили отель какие-то мулаты в несоветском обмундировании, а кроме того, обращались ко мне по-английски. Надписи на служебных помещениях тоже были сделаны по-английски. Но это ровным счетом ничего не говорило. Чернокожих и в Абхазии целый колхоз, а по-английски теперь говорят во всех гостиницах мира
— язык, как говорится, межнационального общения. Архитектура отеля тоже ни фига подсказать не могла. На советский, правда, не очень похож — больно приличный, но фиг его знает, что у нас прежде для парткоменклатуры строили…
Прошел час, когда дверь отворилась, и на пороге появился в сопровождении двух молодцов, очень похожих на Теофила Стивенсона, некий поджарый барбудо, напоминавший повзрослевшего, но еще не состарившегося Фиделя. Правда, не в оливковой или камуфляжной форме, а в кремовых брюках и белой рубашке с короткими рукавами. Знакомые черты лица просматривались, несмотря на бородищу. Я встал, поприветствовал:
— Буэнос диас, дон Умберто! — Точно, несмотря на революционную бородищу, Сергей Николаевич больше походил на «дона», чем на «компаньеро». К тому же поручиться за то, что «главный камуфляжник» не является по совместительству руководителем какой-либо семьи, входящей в «Коза Ностру» или неаполитанскую каморру, я не мог. И насчет того, что он не приобретает для нужд Мировой Революции наркоту, у меня тоже были сильные сомнения. В конце концов, еще Павка Корчагин, помнится, обещал буржуям, что они и без красноармейских сабель сдохнут — от кокаина.
— Привет, привет… Садись, не напрягайся, — отозвался Сорокин, указывая мне на стул и сам присаживаясь.
Я уселся. Сарториус, судя по всему, явился для длинного разговора, и в ногах правды не было.
— Спрашивать я у тебя ничего не буду. Все, что можно, с твоей памяти уже скопировано, — произнес Сорокин. — Чемодан с компроматом на Сергея Сергеевича у меня в сейфе, документы группы «Пихта» я тоже просмотрел. С господином Бариновым мы уже установили контакт, возможно, скоро увидитесь. Часть серьезных трудностей мы благополучно преодолели. Однако есть и другие сложности, которые могут серьезно изменить ситуацию. Понимаешь?
— Очень приблизительно, Сергей Николаевич.
— Изложи это свое «приблизительное понимание».
— Пожалуйста. У моего отца имеется большая часть предметов, обеспечивающих допуск к фонду О'Брайенов. То есть Вика с ее отпечатками пальцев, ключики с надписями «Switzerland» и «Schweiz», а также компьютерный сборник паролей, кодов и всяких иных прибамбасов, которые обеспечивают управление фондом. У вас такой тоже есть, но нет ни Вики, ни ключиков. Зато у вас есть икона-пароль, без которой все остальное не имеет юридической силы. И еще у вас в руках есть я и чемодан компромата на Сергея Сергеевича, за которые вы намерены выменять и Вику, и ключики. Вот это и должно быть, как я понял, предметом торговли. Но поскольку есть еще несколько контор, которые за всем этим денежным богатством охотятся, то сложности у вас, несомненно, будут.
— Молодец, — похвалил Сорокин, — понимание ситуации у тебя есть. И как ты думаешь, почему я решил побеседовать с тобой, а не сосредоточил все внимание на переговорах с твоим отцом?
— Понятия не имею. Возможно, для того, чтоб я их как-то ускорил.
— В общем, верно. Но речь не идет о том, чтоб ты наговорил перед видеокамерой слезное прошение к отцу родному: мол, спасай, батюшка, загибаюсь.
— А что же тогда?
— Сейчас объясню. Для того, чтобы у нас не возникло лишних сложностей, надо для некоторых господ создать впечатление, будто переговоры уже прошли, и мы с Сергеем Сергеевичем достигли абсолютного взаимопонимания.
— Это для каких же господ, если не секрет?
— Во-первых, для конторы покойного Куракина. В данный момент мы находимся на их территории, где наша спокойная жизнь обеспечивается исключительно благодаря трудам и заботам месье Роже Тимбукту. Ему подчинены не только все ребята в желтых рубашках и серых брюках, но и еще сотня бойцов, которые по первому свистку могут собраться сюда и доставить массу неприятностей. Роже в курсе дела насчет смерти Куракина. В принципе этому орлу не очень жалко бывшего патрона, и он с удовольствием сменит крышу, признав в качестве шефа хотя бы нашего друга Клыка. Потому что главный интерес в дружбе с Куракиным у Роже был один: тот ему помогал мыть деньги. И поэтому, если кто-то даст ему свой канал для этого дела, будет вполне доволен. Конечно, Клык — просто подставная фигура, но на его имя формально записано очень много. В том числе и те липовые фирмы, через которые шла отмывка денег для Тимбукту. Следишь за моей мыслью?
— Обязательно. Только не пойму, при чем здесь я.
— При том, что тебя знает Доминго Ибаньес, он же Косой.
— Ну и что? В прошлом году «куракинцы» утащили меня из его конторы, да еще и завалили двоих «койотов» наповал. А потом, когда мы с Ленкой удирали с Гран-Кальмаро, там тоже были неприятности.
— Это было в прошлом году, а конъюнктура, как известно, меняется. Особенно в связи с тем, что Куракин отбыл в мир иной. К тому же ты будешь представлять не Куракина, а великого и мудрого шейха Абу Рустема, который является формальным владельцем 7/8 хайдийской недвижимости.
— Очень интересно… Только как это возможно, если без Чуда-юда? Кубик-Рубика без батиного дозволения никогда и ничего не делал. А если вы решили сблефовать, то навряд ли что-то выйдет. Тогда, я думаю, Косой все это расколет в два счета.
— Ты не торопись, ладно? Детали мы будем позже обсуждать. Пока я тебе просто указал одно из направлений нашего возможного сотрудничества. Косой из тех людей, которым глубоко плевать, откуда и как идут деньги, лишь бы он мог отстегивать в свою пользу приемлемый процент. Точно так же, как Тимбукту — начхать на то, кто именно отмыл для него купюры, лишь бы процент отстежки не превышал определенного максимума.
— Но я так полагаю, что у Куракина в конторе не один Тимбукту. Наверно, есть еще люди, которым это не понравится. И уж конечно, все это не понравится Воронцоффу.
— Да, Рудольф Николаевич — это не подарок. И что особенно неприятно — в тандеме с ним сейчас «джикеи» и Соловьев Антон Борисович изволят сердиться за то, что его сын по-прежнему находится в лапах твоего родителя, который сделал из него экспериментального биоробота. Для них, скажем так, сведения о том, будто мы уже нашли общий язык, будут вообще большим ударом.
— Это я понимаю. Но по этому случаю, как мне кажется, они будут настолько расстроены, что начнут всякие резкие движения делать. Не опасаетесь, что нам немножко горло резать будут?
— Такую опасность надо всегда иметь в виду. Воронцов после того, как твой отец два раза на него покушался, тоже не собирается оставаться в долгу. Поэтому очень большие надежды возлагает на Соловьева. Сам Соловьев сейчас из России смылся, но друзей у него еще много. Соответственно могут найтись отчаянные ребята, которые попробуют достать Сергея Сергеевича. Нашлись же болваны, которые налетели на офис одного из твоих дружков…
— От них и пыли уже не осталось…
— Однако среди твоих людей оказался предатель.
— Доллары глаза позастили.
— Тем не менее, его поведение — очень большая загадка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Чего не понять, я себе не враг.
— Это ты бабушке своей рассказывай. Уж кто-кто, а я-то знаю, что у тебя вожжа может под хвост заехать.
— Как и у тебя, кстати.
Элен улыбнулась совсем по-Хрюшкиному, то есть тепло и без подвоха, а затем вышла, оставив меня наедине с завтраком. Я не возражал. Впечатлений от вчерашнего общения с дамами мне вполне на неделю хватило бы, а голод — не тетка, неделю так просто не выдержишь, можно и сдохнуть.
Я лопал и размышлял, что ж это за «симпозиум» намечается? Неужто лидеры ультракоммунистических группировок всего мира собираются под руководством Сарториуса, чтоб обсудить, как им Мировую Революцию организовать? Нет, что-то сомнительно. Во-первых, всех леваков собирать вместе стремно — передраться могут, а во-вторых, Сарториус, по-моему, слишком богатый человек, чтоб всерьез думать насчет освобождения пролетариата. У него и в Оклахоме недвижимость есть, и в Испании, и в Италии… Нет, если б фонд О'Брайенов прибрать, то пожалуй, можно и попробовать. Но все-таки дороговато. И как это чертовы германцы в 1917 году у нас такое дело провернули всего за три миллиона марок? Что-то больно дешево.
Пожалуй, куда более вероятным делом была некая многосторонняя встреча. К примеру, по проблеме мирного дележа фонда О'Брайенов. Но ее тоже было бы трудно организовать. Приехать на слет в отель, где все конкуренты будут под контролем дона Умберто? Нет, таких дуралеев я не мог себе представить. Ни «джикеи», ни «чудоюдовцы» на это дело не пойдут. А «куракинцы», если еще толком не забыли своего князя-батюшку, могут преподнести Сорокину какой-нибудь очередной, выражаясь по-французски, «реприманд неожиданный». Нет, если переговоры и пойдут, то только на каком-нибудь нейтральном поле, где ни у кого преимуществ не будет. А такое место в нашем крепко взаимосвязанном мире найти трудно. У каждой из группировок есть друзья и соперники по всему миру. К тому же это солидное сборище не может пройти без участия казенных спецслужб, которые наверняка захотят побольше узнать о том, по какой причине собирается сходняк из ребят, которые, очень может быть, держат под контролем процентов десять всего мирового криминального бизнеса. А может, и все 20 процентов, кто их считал?
В общем, конечно, можно допустить и что-нибудь вроде двусторонних переговоров между Чудом-юдом и Сарториусом. Хотя при их возможностях, наверно, гораздо дешевле было бы провести переговоры где-нибудь в виртуальном мире, например, у меня в башке, если, конечно, с моей микросхемой все в порядке.
Трудно сидеть просто так, когда что-то затевается, а ты ни черта не знаешь. Появляется нервозность и заодно обреченность. Вроде того, как у того несчастного, которого некий феодальный государь загнал в клетку и пообещал, что называется, «решить вопрос». Ни срока не указал, ни определился толком, где будет стоять запятая в известной фразе: «Казнить нельзя помиловать».
После сожратия завтрака — именно так следует именовать мою трапезу, ибо, несмотря на все свои размышления, аппетит я не утратил — мне стало совершенно нечего делать. Осталось только ждать и на что-то надеяться. Например, на то, что через час, полтора или через пятнадцать суток сюда явится Чудо-юдо и скажет: «Пошли, разгильдяй! Ты мне обошелся в 19 миллиардов долларов, но я тебя выкупил. Специально для того, чтоб лично по стенке размазать!» Почему именно в 19 миллиардов? Потому что 37 миллиардов из фонда О'Брайенов пополам не делятся.
Через несколько минут после того, как я доел завтрак, появились Элен и Люба.
— Мы у тебя приберемся помаленьку, — объявила лже-Хрюшка.
Работали они так прытко и сосредоточенно, что ни задавать им вопросы, ни просто о чем-то болтать не хотелось. Поскольку, я думаю, насчет телекамер и микрофонов они были в курсе дела, то ничего более-менее интересного не сообщили бы. Да и судя по их серьезным мордочкам, им вовсе не хотелось проводить какой-либо разбор наших совместных ночных «полетов».
В течение пятнадцати-двадцати минут приборка была произведена, на кровати еще раз заменили белье, столик с грязной посудой куда-то укатили, в воздух
напрыскали освежитель и кондиционер врубили на полную мощность. После этого,даже не посмотрев на мою скромную персону, не говоря уже о том, чтоб улыбнуться на прощание, дамы отвалили, заперев за собой дверь.
Телевизор по-прежнему не показывал ничего, кроме немецкой порнухи, и понять хотя бы то, в какую страну меня доставили, на каком материке или острове она находится, я не мог. Ясно только, что в тропики завезли, кажется. Если, конечно, это не Абхазия или Аджария. Правда, сторожили отель какие-то мулаты в несоветском обмундировании, а кроме того, обращались ко мне по-английски. Надписи на служебных помещениях тоже были сделаны по-английски. Но это ровным счетом ничего не говорило. Чернокожих и в Абхазии целый колхоз, а по-английски теперь говорят во всех гостиницах мира
— язык, как говорится, межнационального общения. Архитектура отеля тоже ни фига подсказать не могла. На советский, правда, не очень похож — больно приличный, но фиг его знает, что у нас прежде для парткоменклатуры строили…
Прошел час, когда дверь отворилась, и на пороге появился в сопровождении двух молодцов, очень похожих на Теофила Стивенсона, некий поджарый барбудо, напоминавший повзрослевшего, но еще не состарившегося Фиделя. Правда, не в оливковой или камуфляжной форме, а в кремовых брюках и белой рубашке с короткими рукавами. Знакомые черты лица просматривались, несмотря на бородищу. Я встал, поприветствовал:
— Буэнос диас, дон Умберто! — Точно, несмотря на революционную бородищу, Сергей Николаевич больше походил на «дона», чем на «компаньеро». К тому же поручиться за то, что «главный камуфляжник» не является по совместительству руководителем какой-либо семьи, входящей в «Коза Ностру» или неаполитанскую каморру, я не мог. И насчет того, что он не приобретает для нужд Мировой Революции наркоту, у меня тоже были сильные сомнения. В конце концов, еще Павка Корчагин, помнится, обещал буржуям, что они и без красноармейских сабель сдохнут — от кокаина.
— Привет, привет… Садись, не напрягайся, — отозвался Сорокин, указывая мне на стул и сам присаживаясь.
Я уселся. Сарториус, судя по всему, явился для длинного разговора, и в ногах правды не было.
— Спрашивать я у тебя ничего не буду. Все, что можно, с твоей памяти уже скопировано, — произнес Сорокин. — Чемодан с компроматом на Сергея Сергеевича у меня в сейфе, документы группы «Пихта» я тоже просмотрел. С господином Бариновым мы уже установили контакт, возможно, скоро увидитесь. Часть серьезных трудностей мы благополучно преодолели. Однако есть и другие сложности, которые могут серьезно изменить ситуацию. Понимаешь?
— Очень приблизительно, Сергей Николаевич.
— Изложи это свое «приблизительное понимание».
— Пожалуйста. У моего отца имеется большая часть предметов, обеспечивающих допуск к фонду О'Брайенов. То есть Вика с ее отпечатками пальцев, ключики с надписями «Switzerland» и «Schweiz», а также компьютерный сборник паролей, кодов и всяких иных прибамбасов, которые обеспечивают управление фондом. У вас такой тоже есть, но нет ни Вики, ни ключиков. Зато у вас есть икона-пароль, без которой все остальное не имеет юридической силы. И еще у вас в руках есть я и чемодан компромата на Сергея Сергеевича, за которые вы намерены выменять и Вику, и ключики. Вот это и должно быть, как я понял, предметом торговли. Но поскольку есть еще несколько контор, которые за всем этим денежным богатством охотятся, то сложности у вас, несомненно, будут.
— Молодец, — похвалил Сорокин, — понимание ситуации у тебя есть. И как ты думаешь, почему я решил побеседовать с тобой, а не сосредоточил все внимание на переговорах с твоим отцом?
— Понятия не имею. Возможно, для того, чтоб я их как-то ускорил.
— В общем, верно. Но речь не идет о том, чтоб ты наговорил перед видеокамерой слезное прошение к отцу родному: мол, спасай, батюшка, загибаюсь.
— А что же тогда?
— Сейчас объясню. Для того, чтобы у нас не возникло лишних сложностей, надо для некоторых господ создать впечатление, будто переговоры уже прошли, и мы с Сергеем Сергеевичем достигли абсолютного взаимопонимания.
— Это для каких же господ, если не секрет?
— Во-первых, для конторы покойного Куракина. В данный момент мы находимся на их территории, где наша спокойная жизнь обеспечивается исключительно благодаря трудам и заботам месье Роже Тимбукту. Ему подчинены не только все ребята в желтых рубашках и серых брюках, но и еще сотня бойцов, которые по первому свистку могут собраться сюда и доставить массу неприятностей. Роже в курсе дела насчет смерти Куракина. В принципе этому орлу не очень жалко бывшего патрона, и он с удовольствием сменит крышу, признав в качестве шефа хотя бы нашего друга Клыка. Потому что главный интерес в дружбе с Куракиным у Роже был один: тот ему помогал мыть деньги. И поэтому, если кто-то даст ему свой канал для этого дела, будет вполне доволен. Конечно, Клык — просто подставная фигура, но на его имя формально записано очень много. В том числе и те липовые фирмы, через которые шла отмывка денег для Тимбукту. Следишь за моей мыслью?
— Обязательно. Только не пойму, при чем здесь я.
— При том, что тебя знает Доминго Ибаньес, он же Косой.
— Ну и что? В прошлом году «куракинцы» утащили меня из его конторы, да еще и завалили двоих «койотов» наповал. А потом, когда мы с Ленкой удирали с Гран-Кальмаро, там тоже были неприятности.
— Это было в прошлом году, а конъюнктура, как известно, меняется. Особенно в связи с тем, что Куракин отбыл в мир иной. К тому же ты будешь представлять не Куракина, а великого и мудрого шейха Абу Рустема, который является формальным владельцем 7/8 хайдийской недвижимости.
— Очень интересно… Только как это возможно, если без Чуда-юда? Кубик-Рубика без батиного дозволения никогда и ничего не делал. А если вы решили сблефовать, то навряд ли что-то выйдет. Тогда, я думаю, Косой все это расколет в два счета.
— Ты не торопись, ладно? Детали мы будем позже обсуждать. Пока я тебе просто указал одно из направлений нашего возможного сотрудничества. Косой из тех людей, которым глубоко плевать, откуда и как идут деньги, лишь бы он мог отстегивать в свою пользу приемлемый процент. Точно так же, как Тимбукту — начхать на то, кто именно отмыл для него купюры, лишь бы процент отстежки не превышал определенного максимума.
— Но я так полагаю, что у Куракина в конторе не один Тимбукту. Наверно, есть еще люди, которым это не понравится. И уж конечно, все это не понравится Воронцоффу.
— Да, Рудольф Николаевич — это не подарок. И что особенно неприятно — в тандеме с ним сейчас «джикеи» и Соловьев Антон Борисович изволят сердиться за то, что его сын по-прежнему находится в лапах твоего родителя, который сделал из него экспериментального биоробота. Для них, скажем так, сведения о том, будто мы уже нашли общий язык, будут вообще большим ударом.
— Это я понимаю. Но по этому случаю, как мне кажется, они будут настолько расстроены, что начнут всякие резкие движения делать. Не опасаетесь, что нам немножко горло резать будут?
— Такую опасность надо всегда иметь в виду. Воронцов после того, как твой отец два раза на него покушался, тоже не собирается оставаться в долгу. Поэтому очень большие надежды возлагает на Соловьева. Сам Соловьев сейчас из России смылся, но друзей у него еще много. Соответственно могут найтись отчаянные ребята, которые попробуют достать Сергея Сергеевича. Нашлись же болваны, которые налетели на офис одного из твоих дружков…
— От них и пыли уже не осталось…
— Однако среди твоих людей оказался предатель.
— Доллары глаза позастили.
— Тем не менее, его поведение — очень большая загадка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93