Хэзлтон упрямо насупился.
- Призвать Скотленд-Ярд, да? Я утверждаю, мы справимся сами.
Полинг не дал спровоцировать себя на однозначный ответ:
- В данный момент я не хотел бы высказывать никому недоверия.
Начальник полиции перевел взгляд с одного на другого. "Знает, о чем речь, - подумал Хэзлтон, - он не глуп".
- Ну ладно. Кажется, мы договорились. Дело остается у нас. Хорошо, Хэзлтон...
- Слушаю, сэр.
- Журналист, её знакомый... Гордон. Вы его проверили? Ничего?
- Ничего, сэр. Гордон утверждает, что пару раз пригласил её в клуб, но скорее в качестве замены другой девушки - Салли Лоусон. Видимо, он интересовался этой Лоусон больше, чем она им, и та в конце концов предложила ему переориентироваться на Луизу Олбрайт. Ничего серьезного.
- Гм... дочь Боба Лоусона. Вы с ней говорили?
- Еще нет, сэр. Ее связь с нашим случаем весьма отдаленная.
- Но она знала Олбрайт. Возможно, её стоит порасспросить. Я поговорю с Бобом Лоусоном и объясню ему.
Зазвонил телефон. Полинг, сняв трубку, передал её Хэзлтону. Старший инспектор выслушал, обронил пару слов, что-то записал. Положив трубку, перечитал свои заметки и сказал:
- Это может оказаться интересным. Некая девушка видела Луизу в тот вечер, в четверть одиннадцатого, выходящей из машины. Похоже на правду, девушка помнит её по школе.
- Почему не заявила раньше? - спросил Полинг.
- Она уезжала в отпуск и не читала газет.
- Где она её видела? В Роули?
- Нет. В Хай Эшли.
- Они переглянулись. Имение Хай Эшли лежало среди холмов между Роули и побережьем. - С ней была какая-то женщина. А Луиза казалась совершенно пьяной.
ГЛАВА XII
СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА
Июнь.
Пишу это в тот момент, когда моя жизнь полностью переменилась, после двух Великих Деяний. Они врезались в мою память как чудесные линии художественных шедевров. Казалось, что моя теория жизни - это теория о Поведении как Игре, но как назвать Игрой то, что произошло? Разве не перешло оно грань игр Дракулы и Бонни?
Вот в чем вопрос, который привел меня в отчаяние. Ответ на него я искал у Мэтра, Фридриха Ницше. И я его нашел. Послушайте, что Заратустра говорит "Бледному преступнику":
"Мысль - это одно, деяние - другое, и совсем иное - его результат. Колесо причинности не сцепляется с ними.
Именно от результата ты побледнел. Равен был своему деянию, когда совершал его, но вот результата его, уже совершенного, не снес..."
Можно понять это так, что дозволено размышлять о действиях, но не совершать их, что дозволена мысль о поступке, но не он сам. Это и есть Поведение как Игра. Но это ошибка! Ибо далее Мэтр говорит, что важнее всего - чистота намерений. Когда судья вопрошает:
"Почему убивал сей злодей? Чтобы грабить!"
Заратустра ему отвечает:
"Говорю я вам, что душа его жаждала крови, не корысти. Он возжаждал счастья смерти".
Чистота импульса, порыва, желание смерти. Сверхчеловек - это блеск безумия.
"Не ваш грех, воздержанность ваша к небесам взывает!"
Я никакой не сверхчеловек, я только бледный, ничтожный червь. Каким был и Мэтр. И все же я стал участником Великих Деяний, и Воздержание мое меня не поработило.
Говорю о двух Великих Деяниях, но на самом деле оно было одно. У Великого Деяния должен быть план и замысел, а у первого не было ни того, ни другого. Все вышло грубо, бездарно, плохо, Девушке нужен был секс, а Дракуле и Бонни - что было нужно им? Я пытался понять, но загадка осталась. Да, я знаю - они хотели того же. Потом она испугалась, а Дракула разгневался. Может, и он боялся. Все мы слабы и ничтожны.
Не жалею, что это случилось. Огорчаюсь, как все произошло. Если это и было Великим Деянием, люди не сумели быть его достойны.
Больше я ничего не скажу.
Но второе Деяние было иным. Все по плану, все идеально. Первоклассный замысел.
Я сидел во тьме, смотрел фильм ("Дракула" 1958 года, слишком современный, но есть несколько волнующих сцен - в одной у Дракулы кровавые глаза) и размышлял о той девушке. Я сидел прямо за ней, мог коснуться её плеча. Но ещё не настало время! Глядя на экран, на головку перед собой, я копался в собственных мыслях.
Бонни ей сказала, что я буду там, что она нас познакомит. В ней проснулось любопытство. Видел, что она разочарована, смущена, чувствует себя обманутой. Бонни, ждавшая на улице, заговорила с ней, сказав - я не смог прийти. Я сел в машину и, проезжая мимо, помигал фарами - мол, все в порядке, продолжай. Потом я подождал их в конце улицы. Сказав: "Вот и он", - Бонни подтолкнула её в машину, но слишком стараться не пришлось, девушка села охотно. Я поздоровался и рванул с места. Все прошло отлично.
Девушка взглянула на меня, потом на Бонни, и в зеркале я увидел, что она удивлена и хочет что-то спросить, может быть, заявить, что хочет выйти. Но уже не успела. Бонни тут же прижала ей к лицу марлю, смоченную эфиром.
Бонни была ловкой, отличной помощницей. Один я был бы бессилен, с ней могу все. Бонни - та, кто мне нужен. Она стоит по уровню гораздо ниже меня, но она мой друг.
Обо всем остальном писать ни к чему. В нем было наслаждение и экстаз, а потом, когда все прошло, - только кровь, и грязь, и ужас. Мука - это испытание. И я среди всего этого чувствовал себя всемогущим, величайшим, сильнейшим, не знающим жалости.
"Вверх твой путь - от человека к сверхчеловеку".
И все-таки - просто невероятно - часть моего существа скорбела, что это приходится делать, что-то шептало во мне, что все могло быть иначе. Некоторые вещи, которые делала Бонни, были мне отвратительны.
Это были Великие Деяния, особенно то, второе. Величайшие в моей жизни. Но в обоих присутствовал сексуальный мотив. Его нужно устранить. Свершение должно быть чистым.
Больше всего я жалею, что мы не записали все на магнитофон. Мы были слишком возбуждены, наши чувства слишком обострены. Но это обычная человеческая слабость. В мире насилия необходим полный покой.
И ещё одно. Касается это рюкзака и сумки в автобусе. Это было неразумно. Умнее было бы выбросить их или закопать.
Бонни - моя рабыня. Сделает все, что я скажу, и в подчинении - её наслаждение. Мэтр говорил: "Счастье мужчины: "Я хочу". Счастье женщины: "Он хочет".
Я говорил, что Деяния опровергают все, что я написал до этого. Так ли это? Граф и Бонни играли на грани фантазии. Теперь, когда грань перейдена, когда фантазия стала реальностью, разве это больше не Игра? В повседневной жизни я не переменился, никто, глядя на меня, не скажет: "Этот человек - не такой, как все". И каждому могу сказать: "Я выгляжу, как ты, я, как ты, я ты". Каждый в душе играет в Игру вроде моей. А воплотить её - разве это не величайшая Игра из всех?
Так кончается июнь.
ГЛАВА XIII
ДОМ ПЛАНТАТОРА
Девушку звали Хэйзел Палмер. Работала она секретаршей в проектной фирме и знала Луизу со школы.
Вечером двадцатого июня они с приятелем выбрались на машине за город и между поместьями Райвери и Хай Эшли заметили стоявший на обочине автомобиль, из которого вышли две женщины. Хэйзел заметила их потому, что одна едва стояла на ногах и вторая ей помогала. Первая оперлась о машину, её хорошо было видно в свете фар. Хэйзел узнала в ней Луизу и сказала своему приятелю Джеку Дженкинсу, что это её бывшая одноклассница и что она больна или пьяна. Почему они не остановились? Ну, казалось, та женщина ей помогает, а у Джека в голове вообще было совсем другое. Пожалуй, обе женщины вышли через заднюю дверь, но не совсем уверена. Возможно, в машине сидел ещё кто-то, но она не видела. Машина могла быть "остином", "моррисом" или "фордом", во всяком случае, ничего необычного. Номер она тоже не запомнила.
А потом? Потом они с Джеком поехали на Брайер Хилл, излюбленное место влюбленных парочек, и вернулись домой другой дорогой. Во вторник утром она отправилась в отпуск и отсутствовала всю неделю. Когда вернулась, узнала, что случилось, и позвонила в полицию.
Хэйзел Палмер выглядела не слишком интеллигентно, но держалась своей версии до конца вопреки скептическим вопросам Хэзлтона. Как была одета та девушка? Мини-юбка, но во тьме она не разобрала цвета. Почему она была так уверена, что это была Луиза, ведь видела её только пару секунд? Уверена, и все. Могла бы показать место, где это было? Полагает, что да.
Тогда они отправились на розыски.
Райнвери был небольшим поместьем неподалеку от шоссе. За ним одна дорога вела назад к прибрежному шоссе, другая поднималась к холмам, к поместью Хай Эшли. Вокруг была Южная Англия, спокойная равнина, редкие пологие холмы. Но дорога была необычайно пустая для довольно населенной местности. Если машина стояла здесь, никаких криков никто бы не услышал.
Хэзлтон искоса взглянул на девушку, сидевшую между ним и Плендером.
"Ей это нравится, - подумал он, - ничего подобного она ещё не переживала".
Хэзлтон не слишком интересовался молодежью. У него самого подрастали две дочери, и он решительно не умел понять их вкусы и отношение к жизни.
"Если девонька только морочит нам голову, ей придется выслушать от меня несколько теплых слов". Та как раз глядела в окно, кусая губы.
- Могли бы вы попросить шофера ехать помедленнее? Думаю, мы уже близко.
Полицейский, сидевший за рулем, услышал это и притормозил. Дорога шла по равнине, меж зеленых лугов. Метров через двести девушка покачала головой.
- Нет, не здесь. - Она повернулась к Хэзлтону, словно чувствуя его недоверие. - Знаете, это не так это легко.
Плендер одобряюще улыбнулся.
- Знаем. Вы только скажите нам, когда вам что-то покажется знакомым.
Метров через восемьсот они оказались на развилке.
- Это здесь, - сказала девушка. - Притормозите, прошу вас. Еще чуть дальше. - И через полкилометра заявила: - Здесь! Перед тем поворотом. Помню, я оглянулась, а потом мы вошли в поворот.
Все вышли из машины. Было жарко. Дорогу с обеих сторон окаймляла живая изгородь, в воздухе плыл аромат полевых цветов. Никаких следов стоявшего автомобиля. Осмотр живой изгороди тоже ничего не дал. И тут полицейский, шедший впереди, воскликнул:
- Инспектор!
Все кинулись к нему. В просвет живой изгороди вела тропинка. В конце её, метрах в ста от дороги, стоял каменный дом с просевшей крышей. Стекла в окнах выбиты, с дверей осыпалась краска. Хэзлтон поднял табличку, свалившуюся за изгородь. Облупленная надпись гласила: "Дом Плантатора".
Хэзлтон с Плендером переглянулись.
- Эдвардс, - велел Хэзлтон, - отведите мисс Палмер к машине, пока мы тут все осмотрим.
Молча они шагали через пустырь, бывший когда-то садом. Среди бурьяна цеплялись за жизнь редкие остатки цветов. Входные двери не поддались, и они двинулись вокруг дома, пытаясь открыть окна и заглядывая в пустые комнаты. По дороге нашли сарай для инструментов и бочку для воды. Одно из маленьких окон сзади было слегка приоткрыто. Плендер с интересом взглянул на него. Пошли дальше. Черный ход тоже был заперт. Одно окно заколочено, другие плотно закрыты. Хэзлтон, покачав головой, вернулся и ещё раз взглянул на приотворенное окно. Оно было покрыто толстым слоем пыли.
- Ну и чего вы ждете?
Плендер просунул внутрь руку и поднажал. Окно со скрипом открылось. Вначале он просунул голову и плечи, потом скрылся весь. Что-то загремело. Изнутри раздался его голос:
- Я угодил на какой-то старый хлам. Кладовка, что ли. Какие двери открыть - парадные или черный ход?
- Ни те, ни другие. Лучше окно. Двери не трогайте из-за отпечатков.
Плендер отворил одно из окон и с любопытством следил, как Хэзлтон проталкивает через него свое тяжелое тело. Что-то затрещало, и вместе с ним в комнату упала часть подоконника. Старший инспектор поковырял древесину пальцем, кусок отвалился.
- Грибок.
Они стояли в комнате, бывшей когда-то гостиной. Современного стиля камин, драные цветастые обои. Никакой мебели. Хэзлтон принюхался.
- Кто-то здесь был. Чувствуете?
Плендер не чувствовал ничего.
- И вошли они не через окно. И не выломали дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29