Когда ее зарезали, мне было жалко. Было два раза жалко коров. Первую корову укусила змея, и корова раздулась, умерла. Меня ругали за это страшно. А я что? Как я увижу эту змею, что ее укусила? Бывает же всякое.
— А вы ее пасли?
— Да, на пасеке все время сидел. Так мне жалко было — все мои товарищи летом в пионерский лагерь едут или по городу шастают ватагами, а я все время на пасеке. Скучища — ну просто невозможная. Учебники дадут — историю Древнего Рима, или Древней Греции, я всю ее выучу, сижу… А потом, когда повзрослел, интересней стало — на охоту начал ходить… . Вот такое детство было. Бедность, хибара примерно метров пять длиной, метра три с половиной шириной. Печка угольная, три кровати, ведро в углу, в туалет сходить, вот такое житье-бытье. Возле рынка жили. Нас это спасало. Всегда чем-нибудь приторговывали — молоко таскали, яйца, мед, так и жили.
— Отец не пил?
— Нет. Он у меня был очень красивым мужчиной, солидным, умным. Но все время обиженным был. Он думал — можно заявлениями помочь, добиться чего-то. Черта с два здесь что-то получишь! Когда умирал — плакал. Я думал — так просто. А он не смог в жизни самореализоваться, хотя у него задатки были. Татьяна Лиознова, которая «Семнадцать мгновений весны» поставила, он рассказывал, хотела, чтобы он на ней женился, а он не захотел.
— А мать?
— Мать старинного казачьего рода. Дед мой по материнской линии — атаман всех кубанских казаков. У них было семь хат — кошелей, что ли, правда, они были покрыты соломой, в землю уже вросли. В восемнадцатом году братьев расстреляли. Ей четырнадцать лет было. Ее даже в школу не приняли учиться — дочка атамана. Она образования никакого не получила.
— Как ее звали?
— Елена Григорьевна. Ей все время хотелось видеть нас хорошо одетыми, красивыми, а у нас — хата-хибара… Она всегда в фуфайке ходила и в галошах…
— А вы в чем?
— Да когда в чем. Иногда и трусов не было даже. Я помню, что брюки мне купили — отец купил. Матросские, галифе, их перешили. Я так ими гордился! Все время их гладил, в школу, на танцы в них ходил — это уже восьмой-девятый класс был, — года три таскал эти брюки. Рубашка одна была, красная, год ее носил. Ну что делать — радовался, не жалел. Жили же, радовались… В институт поступил неожиданно…
— И какая у вас тогда была «голубая» мечта?
— Я занимался спортом, хотел быть в спорте первым, как и все, думал о любви… На танцы бегал к девчонкам, старался быть первым среди пацанов, — да и был первым.
— За счет чего?
— Физическая сила, сметка, разум, реакция. Развитой был человек во всех отношениях. Еще в школе у меня не было проблем с отметками, ни с какими делами…
— Мать не вызывали?
— Да вызывали… У меня была проблема с поведением — неадекватно себя вел, в основном подавлял окружающих. Вожаком же становишься — это естественно и понятно…
— Что такое вожак?
— Ну как объяснить? Вожак — это когда тебя слушают все, ты — лидер в команде. Вожак детский и вожак в среднем периоде — это разные вещи.
— Вожак определяется в детстве?
— Конечно. Я, допустим, сейчас людей под себя покоряю другим способом, а раньше — смелость свою показывал: подерешься, победишь кого-то, поколотишь… Ну, разные были способы.
— Девушки как к вам относились?
— Ну как девушки… Девушки сейчас?
— Нет, прежде.
— Раньше они выбирали по внешнему виду, только по внешнему виду. Им начхать, что ты сильный, дерешься… А сейчас уже немножко по-другому выбирают: если хорошо дерешься, имеешь деньги, а уж второе — внешность.
— Нет, разные девушки бывают.
— Девушки поумнели, в основном, я имею в виду…
— Всякие?
— Ну как же ты можешь сказать об этом, ты же не девушка… Но в общем итоге восемьдесят процентов сейчас выбирают успех жизненный, а внешность — потом уже. Человек как? — если он успех в жизни имеет, то они тянутся к этому, потому что для продолжения рода сейчас очень важен успех.
— Вы это считаете более логичным и правильным?
— Дело в том, что… Как вам это объяснить… С одной точки зрения, если женщина обеспечена, все имеет для того, чтобы иметь здоровое потомство, она должна иметь здорового мужа…
— А любовь? Ведь любовь и успех — вещи неадекватные. Ну, увидела, богатый, брюлик висит, побежала…
— Не все же выходят замуж по любви. Обычно вся несчастная любовь бывает, редко любовь счастливая бывает, ведь так же? Вот поженились, у них все хорошо, они живут до глубокой старости, как голубки, так? Нет. Посмотрите: только поженились — или в армию призовут, или бандиты убьют, или заболеет, или сопьется… Много разных есть вещей. Поэтому девушка, когда уже принимает решение создать семью, она уже думает о семье, так же? Я понимаю — в шестнадцать лет любовь, в восемнадцать. Но когда девушке тридцать, она уже не поступает неосознанно, мол, нравится, красавец… Другой вопрос — если она материально обеспечена, то может себе позволить выйти замуж по любви. Настоящий брак делается по расчету. Это должно быть по расчету, понимаете? Расчет и в любви есть, вы согласны? Интуитивно вы чувствуете, что у тебя с этим человеком получится, и все будет хорошо. Когда ты начинаешь анализировать, какой у него характер, насколько он долго будет за тобой ухаживать, насколько он здоров и прочее, прочее… Это расчет. И поэтому если мы дураки, то давайте жениться по любви. А если умные — нужно жениться и по любви, и по расчету. Расчет не помешает, счет дружбу не теряет, так?
— Были ли у вас в детстве свои обиды? Горькие какие-то? Только за отца, за мать?
— Горьких обид никогда не было. Какие были обиды! Побьют, и все. Это чепуха… Из школы выгнали — тоже чепуха. Меня в восьмом классе выперли из школы.
— За что?
— А за «двойку» по поведению.
— Что вы там такого сделали-то?
— Да колотил всех пацанов… Ну, как колотил — иногда, конечно, так поступал. Можно было по-другому совершенно. У меня, в общем-то, была обида на всех с детства — в пионеры не приняли, в октябрята не приняли, в комсомол не приняли, потому что отец репрессированный, а мать… Не принимали — и все.
— Это просто так все там говорилось, открытым текстом?
— Потихоньку, не открытым текстом…
— То есть вы были как бы враги народа? Вы и ваши родители? Как это пережили?
— Да никак не пережил — колотил пионеров, комсомольцев… (Смеется.)
— Детские обиды незабываемы. От них многое идет, верно?
— Я человек необидчивый. На обидчивых воду возят. От всего есть лекарство, это чепуха. Значит — в детстве… Нормальное детство, счастливое детство, самые несчастные минуты наступили, когда мать умерла. Мне двадцать лет было — мать умерла. Кровоизлияние в мозг — и все. В хибаре жили в этой сраной, она все время ходила, просила квартиру, мечтала в квартире пожить, а прожила всю жизнь в хибаре, в такой хибаре — пол, мазанный говнецом, коровьим пометом, она мешала и мазала, ткала дорожки, старалась порядок навести… женщина все время мечтала о своем гнездышке, что она увидит детей ухоженных, хороших, а мы горбатые были, и до сих пор горбатые: потолки низкие, подпертые столбами. Ну, можно было дом построит, конечно. Но отец — без ноги… Как? Квартиру обещали, водили за нос.
— И вы не в обиде? Не останавливаетесь на всех этих «мелочах»?
— Дело в том, что наше государство можно было ругать. Но здесь две стороны есть. Я все же учился. Ну, в пионеры не приняли, ладно, но образование-то получил! Выгнали из школы — я пошел в школу рабочей молодежи. Все равно закончил десятилетку!
— Вас в восьмом классе выгнали из школы?
— Да. Выгнали, и я пошел в школу рабочей молодежи. Но выгнали не по инициативе учителей, а по инициативе родителей. Родители все заявления писали, что я терроризирую всех. Кого всех? Слабаки, мудаки всякие, доносчики, — знаешь, есть такие. А я несправедливость не любил, колотил, понимаешь.
— Ну не просто так, а за что-то?
— Засранцы! Курят, воруют! А я не воровал, я был справедливым человеком. Я всегда старался быть справедливым. Гниды! И сейчас некоторые так же гнидами и остались. Как родились. Курили, доносили, понимаешь. Пойдут, камни бросают в окна учителям. Я их все время старался себе подчинить, не знаю почему, неосознанно. Я же тогда не понимал, что прежде нужно стать руководителем, взять их в руки. Неосознанно хотелось, чтобы у них все в порядке было. Второе — из-за девчонок иногда дрался… Так, перед девчонками… Сейчас я понимаю — драться нельзя, надо словами доказывать, а слов как-то… Чего им словами доказывать, если я им по шее врежу — и все будет нормально. Потом я стал заниматься боксом, спортом, развитой был, физически сильно развит, на пасеке ульи таскал, на велосипеде мед возил, фляги меда по 50 килограммов, они же шкеты были, слабее меня намного. Я много книг читал. Директор школы мне все время книги по списку подсовывал — Эптона Синклера, Теодора Драйзера, Льва Толстого, Достоевского, Куприна, Пушкина, и пошел, и пошел, и всех, всех — и Карамзина, и Грибоедова… Вот Ленина не давал мне читать, и Карла Маркса не давал, а нормальную литературу, мировую, современную…
— Как же вы обошлись потом — ведь надо было сдавать в институте Карла Маркса, и Энгельса, и Ленина?
— Да я автоматически в институте получал оценки по философии» там учительница была, нерусская, хитрая, она нам в систему ввела: если выступаешь на семинарах, получаешь зачет, то автоматически экзамен сдаешь по философии. Поэтому мы все это дело изучили элементарно.
— Ест у вас любимые поэты?
— Пушкина, Есенина люблю. Лермонтова. Наслаждаюсь, когда читаю: «Ночевала тучка золотая…» Или: «Я помню чудное мгновенье…» Омара Хайяма любые люблю… Я люблю стихи. И сам писал. Отец тоже много писал.
— И ничего не осталось?
— Да где-то валяются.
— А может, найдете?
— Да ну, это все белиберда. Я хоть отца люблю и уважаю, но все, что он писал, — это белиберда… Он наивным человеком был и умер таким. Все наивные люди были в то время. Они верили в чудо, что произойдет оно…
Вот такай вышел наш первый разговор.
— Все. Извините. Работа.
Впрочем, не уверена, что он извинился. Скорее всего, мне хочется его как-то охорошить. Чтоб он нравился читателю. Потому что женщины наши российские способны прощать и прощать, жалеть и жалеть, даже задним числом — такая у них природа, так этой природой завещано — мужик, и самый могутный, то и дело опирается на слабую женщину в трудную, смутную минуту, на ее ум-разум и целительное сострадание. Что ни говори… Россия сильна женской сердобольностью. Очень часто просто дурацкой, лишней иррациональной. Вот и тащит, вот и волочет, к примеру, самоотверженная дурочка на своих плечах какого-то замусоленного пьянчужку, вот и убеждает себя из года в год: «Ну как же брошу-то, он без меня совсем пропадет…»
Догадался ли Великий и Могучий господин миллиардер, что я его жалею, я, у которой не то что, а и…
Может, и догадался. А может, и нет. Но позже он вдруг, ни с того ни с сего, скажет, глянув глаз в глаз:
— А ты не алчная!
И кто-то подумает, что это похвальное замечание. Но я так не подумаю. Потому что кто его знает… Ведь именно алчному охота все-все иметь, и он ради этого и разворачивается вовсю, и сил не жалеет, и заставляет гудеть-греметь всякие заводы-фабрики… Ну да не стану чересчур развивать эту тему. Не о том у нас речь…
В «мерседесе» я катила на свою Преображенку! В «мерседесе», чтоб вам всем было завидно! И от хорошего настроения, потому что как бы и что бы, а наладила контакт с В.А. Брынцаловым, спросила водителя весело:
— А не опасное ли это дело нынче — на такой дорогой машине ехать? Стреляют ведь…
Молодой человек, как потом оказалось, с высшим образованием, улыбнулся, отвернул полу пиджака и утешил:
— Ответим в случае чего! «Макаров»!
Матерь Божия! Под мышкой у водителя подремывал до срока настоящий пистолет, черный как ворон.
Вот как я необыкновенно и замечательно ехала в тот день до дома!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— А вы ее пасли?
— Да, на пасеке все время сидел. Так мне жалко было — все мои товарищи летом в пионерский лагерь едут или по городу шастают ватагами, а я все время на пасеке. Скучища — ну просто невозможная. Учебники дадут — историю Древнего Рима, или Древней Греции, я всю ее выучу, сижу… А потом, когда повзрослел, интересней стало — на охоту начал ходить… . Вот такое детство было. Бедность, хибара примерно метров пять длиной, метра три с половиной шириной. Печка угольная, три кровати, ведро в углу, в туалет сходить, вот такое житье-бытье. Возле рынка жили. Нас это спасало. Всегда чем-нибудь приторговывали — молоко таскали, яйца, мед, так и жили.
— Отец не пил?
— Нет. Он у меня был очень красивым мужчиной, солидным, умным. Но все время обиженным был. Он думал — можно заявлениями помочь, добиться чего-то. Черта с два здесь что-то получишь! Когда умирал — плакал. Я думал — так просто. А он не смог в жизни самореализоваться, хотя у него задатки были. Татьяна Лиознова, которая «Семнадцать мгновений весны» поставила, он рассказывал, хотела, чтобы он на ней женился, а он не захотел.
— А мать?
— Мать старинного казачьего рода. Дед мой по материнской линии — атаман всех кубанских казаков. У них было семь хат — кошелей, что ли, правда, они были покрыты соломой, в землю уже вросли. В восемнадцатом году братьев расстреляли. Ей четырнадцать лет было. Ее даже в школу не приняли учиться — дочка атамана. Она образования никакого не получила.
— Как ее звали?
— Елена Григорьевна. Ей все время хотелось видеть нас хорошо одетыми, красивыми, а у нас — хата-хибара… Она всегда в фуфайке ходила и в галошах…
— А вы в чем?
— Да когда в чем. Иногда и трусов не было даже. Я помню, что брюки мне купили — отец купил. Матросские, галифе, их перешили. Я так ими гордился! Все время их гладил, в школу, на танцы в них ходил — это уже восьмой-девятый класс был, — года три таскал эти брюки. Рубашка одна была, красная, год ее носил. Ну что делать — радовался, не жалел. Жили же, радовались… В институт поступил неожиданно…
— И какая у вас тогда была «голубая» мечта?
— Я занимался спортом, хотел быть в спорте первым, как и все, думал о любви… На танцы бегал к девчонкам, старался быть первым среди пацанов, — да и был первым.
— За счет чего?
— Физическая сила, сметка, разум, реакция. Развитой был человек во всех отношениях. Еще в школе у меня не было проблем с отметками, ни с какими делами…
— Мать не вызывали?
— Да вызывали… У меня была проблема с поведением — неадекватно себя вел, в основном подавлял окружающих. Вожаком же становишься — это естественно и понятно…
— Что такое вожак?
— Ну как объяснить? Вожак — это когда тебя слушают все, ты — лидер в команде. Вожак детский и вожак в среднем периоде — это разные вещи.
— Вожак определяется в детстве?
— Конечно. Я, допустим, сейчас людей под себя покоряю другим способом, а раньше — смелость свою показывал: подерешься, победишь кого-то, поколотишь… Ну, разные были способы.
— Девушки как к вам относились?
— Ну как девушки… Девушки сейчас?
— Нет, прежде.
— Раньше они выбирали по внешнему виду, только по внешнему виду. Им начхать, что ты сильный, дерешься… А сейчас уже немножко по-другому выбирают: если хорошо дерешься, имеешь деньги, а уж второе — внешность.
— Нет, разные девушки бывают.
— Девушки поумнели, в основном, я имею в виду…
— Всякие?
— Ну как же ты можешь сказать об этом, ты же не девушка… Но в общем итоге восемьдесят процентов сейчас выбирают успех жизненный, а внешность — потом уже. Человек как? — если он успех в жизни имеет, то они тянутся к этому, потому что для продолжения рода сейчас очень важен успех.
— Вы это считаете более логичным и правильным?
— Дело в том, что… Как вам это объяснить… С одной точки зрения, если женщина обеспечена, все имеет для того, чтобы иметь здоровое потомство, она должна иметь здорового мужа…
— А любовь? Ведь любовь и успех — вещи неадекватные. Ну, увидела, богатый, брюлик висит, побежала…
— Не все же выходят замуж по любви. Обычно вся несчастная любовь бывает, редко любовь счастливая бывает, ведь так же? Вот поженились, у них все хорошо, они живут до глубокой старости, как голубки, так? Нет. Посмотрите: только поженились — или в армию призовут, или бандиты убьют, или заболеет, или сопьется… Много разных есть вещей. Поэтому девушка, когда уже принимает решение создать семью, она уже думает о семье, так же? Я понимаю — в шестнадцать лет любовь, в восемнадцать. Но когда девушке тридцать, она уже не поступает неосознанно, мол, нравится, красавец… Другой вопрос — если она материально обеспечена, то может себе позволить выйти замуж по любви. Настоящий брак делается по расчету. Это должно быть по расчету, понимаете? Расчет и в любви есть, вы согласны? Интуитивно вы чувствуете, что у тебя с этим человеком получится, и все будет хорошо. Когда ты начинаешь анализировать, какой у него характер, насколько он долго будет за тобой ухаживать, насколько он здоров и прочее, прочее… Это расчет. И поэтому если мы дураки, то давайте жениться по любви. А если умные — нужно жениться и по любви, и по расчету. Расчет не помешает, счет дружбу не теряет, так?
— Были ли у вас в детстве свои обиды? Горькие какие-то? Только за отца, за мать?
— Горьких обид никогда не было. Какие были обиды! Побьют, и все. Это чепуха… Из школы выгнали — тоже чепуха. Меня в восьмом классе выперли из школы.
— За что?
— А за «двойку» по поведению.
— Что вы там такого сделали-то?
— Да колотил всех пацанов… Ну, как колотил — иногда, конечно, так поступал. Можно было по-другому совершенно. У меня, в общем-то, была обида на всех с детства — в пионеры не приняли, в октябрята не приняли, в комсомол не приняли, потому что отец репрессированный, а мать… Не принимали — и все.
— Это просто так все там говорилось, открытым текстом?
— Потихоньку, не открытым текстом…
— То есть вы были как бы враги народа? Вы и ваши родители? Как это пережили?
— Да никак не пережил — колотил пионеров, комсомольцев… (Смеется.)
— Детские обиды незабываемы. От них многое идет, верно?
— Я человек необидчивый. На обидчивых воду возят. От всего есть лекарство, это чепуха. Значит — в детстве… Нормальное детство, счастливое детство, самые несчастные минуты наступили, когда мать умерла. Мне двадцать лет было — мать умерла. Кровоизлияние в мозг — и все. В хибаре жили в этой сраной, она все время ходила, просила квартиру, мечтала в квартире пожить, а прожила всю жизнь в хибаре, в такой хибаре — пол, мазанный говнецом, коровьим пометом, она мешала и мазала, ткала дорожки, старалась порядок навести… женщина все время мечтала о своем гнездышке, что она увидит детей ухоженных, хороших, а мы горбатые были, и до сих пор горбатые: потолки низкие, подпертые столбами. Ну, можно было дом построит, конечно. Но отец — без ноги… Как? Квартиру обещали, водили за нос.
— И вы не в обиде? Не останавливаетесь на всех этих «мелочах»?
— Дело в том, что наше государство можно было ругать. Но здесь две стороны есть. Я все же учился. Ну, в пионеры не приняли, ладно, но образование-то получил! Выгнали из школы — я пошел в школу рабочей молодежи. Все равно закончил десятилетку!
— Вас в восьмом классе выгнали из школы?
— Да. Выгнали, и я пошел в школу рабочей молодежи. Но выгнали не по инициативе учителей, а по инициативе родителей. Родители все заявления писали, что я терроризирую всех. Кого всех? Слабаки, мудаки всякие, доносчики, — знаешь, есть такие. А я несправедливость не любил, колотил, понимаешь.
— Ну не просто так, а за что-то?
— Засранцы! Курят, воруют! А я не воровал, я был справедливым человеком. Я всегда старался быть справедливым. Гниды! И сейчас некоторые так же гнидами и остались. Как родились. Курили, доносили, понимаешь. Пойдут, камни бросают в окна учителям. Я их все время старался себе подчинить, не знаю почему, неосознанно. Я же тогда не понимал, что прежде нужно стать руководителем, взять их в руки. Неосознанно хотелось, чтобы у них все в порядке было. Второе — из-за девчонок иногда дрался… Так, перед девчонками… Сейчас я понимаю — драться нельзя, надо словами доказывать, а слов как-то… Чего им словами доказывать, если я им по шее врежу — и все будет нормально. Потом я стал заниматься боксом, спортом, развитой был, физически сильно развит, на пасеке ульи таскал, на велосипеде мед возил, фляги меда по 50 килограммов, они же шкеты были, слабее меня намного. Я много книг читал. Директор школы мне все время книги по списку подсовывал — Эптона Синклера, Теодора Драйзера, Льва Толстого, Достоевского, Куприна, Пушкина, и пошел, и пошел, и всех, всех — и Карамзина, и Грибоедова… Вот Ленина не давал мне читать, и Карла Маркса не давал, а нормальную литературу, мировую, современную…
— Как же вы обошлись потом — ведь надо было сдавать в институте Карла Маркса, и Энгельса, и Ленина?
— Да я автоматически в институте получал оценки по философии» там учительница была, нерусская, хитрая, она нам в систему ввела: если выступаешь на семинарах, получаешь зачет, то автоматически экзамен сдаешь по философии. Поэтому мы все это дело изучили элементарно.
— Ест у вас любимые поэты?
— Пушкина, Есенина люблю. Лермонтова. Наслаждаюсь, когда читаю: «Ночевала тучка золотая…» Или: «Я помню чудное мгновенье…» Омара Хайяма любые люблю… Я люблю стихи. И сам писал. Отец тоже много писал.
— И ничего не осталось?
— Да где-то валяются.
— А может, найдете?
— Да ну, это все белиберда. Я хоть отца люблю и уважаю, но все, что он писал, — это белиберда… Он наивным человеком был и умер таким. Все наивные люди были в то время. Они верили в чудо, что произойдет оно…
Вот такай вышел наш первый разговор.
— Все. Извините. Работа.
Впрочем, не уверена, что он извинился. Скорее всего, мне хочется его как-то охорошить. Чтоб он нравился читателю. Потому что женщины наши российские способны прощать и прощать, жалеть и жалеть, даже задним числом — такая у них природа, так этой природой завещано — мужик, и самый могутный, то и дело опирается на слабую женщину в трудную, смутную минуту, на ее ум-разум и целительное сострадание. Что ни говори… Россия сильна женской сердобольностью. Очень часто просто дурацкой, лишней иррациональной. Вот и тащит, вот и волочет, к примеру, самоотверженная дурочка на своих плечах какого-то замусоленного пьянчужку, вот и убеждает себя из года в год: «Ну как же брошу-то, он без меня совсем пропадет…»
Догадался ли Великий и Могучий господин миллиардер, что я его жалею, я, у которой не то что, а и…
Может, и догадался. А может, и нет. Но позже он вдруг, ни с того ни с сего, скажет, глянув глаз в глаз:
— А ты не алчная!
И кто-то подумает, что это похвальное замечание. Но я так не подумаю. Потому что кто его знает… Ведь именно алчному охота все-все иметь, и он ради этого и разворачивается вовсю, и сил не жалеет, и заставляет гудеть-греметь всякие заводы-фабрики… Ну да не стану чересчур развивать эту тему. Не о том у нас речь…
В «мерседесе» я катила на свою Преображенку! В «мерседесе», чтоб вам всем было завидно! И от хорошего настроения, потому что как бы и что бы, а наладила контакт с В.А. Брынцаловым, спросила водителя весело:
— А не опасное ли это дело нынче — на такой дорогой машине ехать? Стреляют ведь…
Молодой человек, как потом оказалось, с высшим образованием, улыбнулся, отвернул полу пиджака и утешил:
— Ответим в случае чего! «Макаров»!
Матерь Божия! Под мышкой у водителя подремывал до срока настоящий пистолет, черный как ворон.
Вот как я необыкновенно и замечательно ехала в тот день до дома!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55