– спрашивает красноармеец.
– А вы уже с заставы? – спрашиваю его в свою очередь. – Скоро! Вам небось объяснили там…
– Нет, не с заставы… – говорит красноармеец. – Я тут в обходе был.
– А к вам мой паренек побежал, – говорю. – Задержали мы тут с ним белогвардейских пособников.
– Да вот и мои товарищи, кажется, идут! – говорит красноармеец. – Вы присмотрите еще немного за ними, а я побегу, потороплю товарищей…
Действительно, слышу – доносится хруст валежника, идут какие-то люди…
Афанасьевы стоят, слушают наш разговор, молчат.
Красноармеец крикнул мне что-то на прощанье и также стремительно, как и появился, скрылся за деревьями. Не очень-то понравился мне его поступок, не по-товарищески было оставлять меня опять одного, но извинил я его – сгоряча все сразу не сообразишь.
Вскоре прибежали красноармейцы, человек десять, и начальник заставы вместе с Виктором. Забрали и отца, и сына, обезоружили их, и я смог спокойно расправить плечи. Подошли мы с начальником заставы к застреленной собаке, и при виде убитого мною великолепного пса еще раз сжалось у меня сердце. Как нес он в зубах кость, так и не выпустил ее. Разжали мы у пса челюсти, взяли кость, и все нам стало понятно: служила эта кость как бы футляром для бумаг.
Затем отправились мы в Соловьевку.
– Рассердился я было на вашего красноармейца, что одного меня с этими бандитами оставил, – говорю я по дороге начальнику заставы.
– Какого красноармейца? – спрашивает тот.
– Да вот, который в обходе был, – объясняю. – Он же к вам навстречу побежал.
– Да тут никакого красноармейца быть не могло, – говорит начальник. – Чудно что-то…
И тут я догадался, что это был тот самый человек, который на той стороне собаку дожидался и, не дождавшись, пришел выяснить причину задержки. Представил я себе мысленно его обличье, вспомнился мне его бархатный голос, и сообразил я, что всего час назад разговаривал не с кем иным, как с тем самым “племянником” госпожи Борецкой, который так ловко когда-то надо мной посмеялся.
– Да ведь это же оттуда! – принялся я объяснять начальнику и указывать в сторону границы. – Не мог он далеко уйти…
Рассыпались красноармейцы по лесу… Нет, не нашли.
В Соловьевке сделали мы у Афанасьевых обыск. Старик был потверже и поупрямее, – ничего бы, пожалуй, не указал, но сын струсил, привел нас в коровник, – там мы и нашли под навозом жестянку с частью документов.
Позже, когда Афанасьевых привезли в Петроград, он же сказал, где хранился в особняке архив.
В дровяном сарае, посреди всякой рухляди, запрятан был врытый в землю и засыпанный мусором ящик с бумагами. Никто бы и не подумал заглянуть в этот угол…
Часть архива старик Афанасьев успел переправить за границу, но и то, что осталось, сослужило нам службу и поведало о деятельности лейтенанта Роджерса, назвавшегося при знакомстве со мной племянником Борецкой и примерно год назад ночевавшего у меня в комнате.
Наступил новый год. Я зашел навестить Железновых. Виктор сидел за книжкой. Зинаида Павловна варила на керосинке кашу. Мы поговорили с ней о сыне, и он не вмешивался в наш разговор. Но когда она зачем-то вышла из комнаты, он быстро подошел ко мне и заговорил вполголоса, потому что при матери никогда со мной о делах не разговаривал.
– Я вот все думаю, – сказал он. – Напрасно ты меня тогда услал. Я даже не понимаю, как этот белогвардеец тебя не убил.
– Потому и не убил, что я тебя на заставу послал, – сказал я, ероша мальчишеские вихры. – Он услышал приближение красноармейцев и ушел. Рискованно было напасть на меня, он бы к себе вниманье привлек. Вот он меня и не тронул, бесполезно было. Предпочел скрыться.
– А товарищей спасти? – спросил Виктор. – Ведь Афанасьевы ему были товарищи?
– Видишь ли, – сказал я, – эти люди товарищество понимают по-своему. Афанасьевы для него свое дело сделали, вот он ими и пожертвовал. А сами Афанасьевы не решились его выдать, а, может быть, надеялись, что он их спасет.
Заблестели у Виктора глаза.
– А как ты думаешь, этот… Не ушел за границу?
– Поручиться не могу, но вполне возможно, что он находится где-нибудь среди нас.
Прижался ко мне Виктор.
– Поедем? – говорит. – Поедем искать этого человека?
Взял я его за плечи, подтолкнул к стулу, посадил.
– Сиди, – говорю. – Может быть, и поедем. Но пока об этом забудь. Вспомни, что ты матери обещал? После каникул учиться лучше всех.
Сказка о трусливом черте
Кончилась Гражданская война. Начиналась мирная жизнь. Надо было засевать землю, восстанавливать фабрики и заводы. Везде оставила следы военная разруха. Многое предстояло сделать, чтобы навести в стране порядок… Враги повели себя хитрее, действовали исподтишка, и не всегда легко было распознать – кто враг, а кто друг.
Меня перевели на работу в Москву, и Виктор переехал вместе со мной. Зинаида Павловна вышла замуж за соседа по квартире, у нее появились новые заботы, и я уговорил ее отпустить сына.
С Виктором мы, понятно, ни о чем не уславливались, но как-то само собою подразумевалось, что, закончив образование, он будет работать вместе со мной, – уже с тринадцати лет он начал считать себя чекистом.
Летом 1922 года на Урал отправлялась комиссия для осмотра железных рудников. Комиссия состояла из инженеров и работников хозяйственных учреждений, и я включен был в нее в качестве представителя Государственного политического управления.
Комиссии поручено было наметить меры для восстановления и расширения железных рудников, но по существу обследование имело гораздо большее значение. Официально об этом не говорилось, но было известно, что руководители некоторых советских учреждений, разоблаченные впоследствии нашей разведкой, предлагают сдать в аренду иностранным капиталистам важнейшие отрасли народного хозяйства, и доклад комиссии о состоянии рудников мог иметь немаловажное значение при решении правительством этого вопроса.
Выехать следовало в начале июня, вся поездка была рассчитана месяца на три. Точный маршрут в Москве установлен не был. По приезде на Урал члены комиссии должны были связаться с местными организациями, наметить совместно с ними план работы и объехать крупнейшие рудники.
Виктор просил меня взять его с собой, и я ничего не имел против. Неплохо было бы использовать ему лето для того, чтобы познакомиться с Уралом. Сначала я решил было, что Виктор будет сопутствовать мне самым обычным образом, но потом в голову мне пришла идея использовать поездку для тренировки, которая могла пригодиться Виктору в будущем.
– Хорошо, я тебя возьму, – сказал я. – Но поедешь ты самостоятельно. Я должен и не видеть тебя, и не слышать. Но время от времени, через день – два, ты будешь находить способы встретиться со мною наедине.
Виктор не сразу понял.
– Это что же такое? – спросил он. – Игра?
– Скорее экзамен, – сказал я. – Вскоре тебе придется работать самостоятельно и, возможно, заниматься более крупными делами.
Виктор задумался.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Я попытаюсь. Ты скажешь, когда начинать?
Нетрудно было догадаться, что озадачивало Виктора, но мне понравилось, что сам он не промолвил об этом ни слова.
– Успокойся, испытание не будет таким жестоким, как ты предполагаешь, – сказал я мальчику. – Тебе не придется добывать средства к существованию и изворачиваться перед каждым встречным. Ты получишь и деньги, и предлог для поездки, чтобы не возбуждать подозрений. Игра идет между нами двумя, и больше никого не надо в нее вмешивать.
– Тогда я совсем согласен! – воскликнул Виктор. – Ты двадцать раз будешь находиться рядом и не сумеешь меня заметить!
– Но, смотри, никаких глупостей, – предупредил я его.
Я не боялся за Виктора. Парню исполнилось шестнадцать лет, за последний год он сильно возмужал и был достаточно благоразумен.
Незадолго до отъезда члены комиссии собрались на заседание. Это были инженеры-геологи и один металлург, хозяйственники и представитель профессионального союза горнорабочих. Комиссию возглавлял профессор Савин, известный геолог, подвижный и говорливый толстяк, больше всего, кажется, боявшийся не выполнить в жизни все, что предположено было им сделать. Явился на заседание и видный в то время советский деятель. Ну, назовем его, что ли, Базаров.
Мы поздоровались, расселись за круглым столом, стоявшим среди просторной комнаты, и потом как-то невольно склонились все над картой Урала, лежавшей на столе, перебирая возможные варианты нашего маршрута.
– Уважаемые коллеги! – скороговоркой сказал Савин, открывая заседание. – Мы должны действовать энергично и не теряя времени. Надо так осмотреть рудники, чтобы взять на учет каждую вагонетку. В результате обследования мы создадим план восстановления бездействующих рудников, развертывания горных работ, увеличения добычи…
– Вы несколько… углубляете задачи комиссии, – очень вежливо и спокойно вмешался в разговор Базаров. – Комиссия должна беспристрастно обрисовать нам состояние рудников, а уж как поступать дальше – вопрос будет решаться в Москве, с точки зрения общих государственных интересов…
Савин возразил, и они с Базаровым поспорили, но Базаров, пользуясь своим видным положением, очень уверенно оборвал профессора, и Савин смутился, что-то забормотал и смолк.
Тогда я не придал этому разговору значения, и легкая перепалка запомнилась, правильнее, – вспомнилась мне значительно позже, спустя много лет, когда вражеская деятельность Базарова была разоблачена, в те же дни я предположить не мог, насколько умело и ловко могут маскироваться предатели.
Вечером я дал Виктору денег, дал удостоверение о том, что он является агентом по распространению каких-то журналов, – в те годы по нашей провинции разъезжали множество всяких торговых посредников и агентов, и спросил:
– Ты ведь Уэллса читал, “Человека-невидимку”?
– Ну читал, – сказал Виктор.
– Так вот, – продолжал я, – ты тоже становишься невидимкой. Единственное, о чем я могу поставить тебя в известность, так это о своем отъезде: завтра, восемь часов вечера, Ярославский вокзал.
У Виктора дрогнули губы.
– Ну что ж, – сказал он, – постараюсь не осрамиться.
Выехала наша комиссия в положенное время, никто не отстал, не опоздал – в общем, как говорится, с места тронулись легко.
От Москвы до Урала не близко, но скучать в поезде не пришлось. Чем дальше мы отъезжали от Москвы, тем сильнее чувствовалось возбуждение, испытываемое моими попутчиками. Предстояла работа, имевшая большое значение для всей нашей промышленности. За годы войны инженеры изголодались по работе, требовавшей размаха и творческой выдумки, Савин высказывал различные предположения и сочинял проекты реконструкций рудников, и все охотно ему вторили. Конечно, не все вначале одобряли радужные проекты профессора, но в разговоре он как бы случайно напомнил старое суждение о превосходстве иностранных инженеров над русскими, задел больное место своих спутников, и их невозможно уже стало унять.
Пожалуй, среди всей компании я один был несведущим человеком. Но я не стеснялся задавать вопросы, и мои спутники терпеливо делились со мной своими знаниями. В течение трех суток я прослушал целый курс горного училища!
Меня интересовало, едет ли в этом поезде Виктор. Не один раз обходил я вагоны, заходил к проводникам в служебные отделения, заглядывал даже к машинисту на паровоз, но усилия мои оказались тщетными: Виктора нигде не было. Однако, выходя на какой-то остановке на платформу и накидывая на себя шинель, я нашел в ее кармане записку: “Не ищи меня, я тут”.
Прибыв к месту назначения, мы устроили несколько совещаний, затем началось наше путешествие по уральским городкам и поселкам. Мы передвигались на поездах, на лошадях, на пароходах и, стараясь осмотреть возможно больше рудников, знакомились с участками, лазили по карьерам и отвалам, спускались в шахты, брали на учет годные и негодные машины и подолгу беседовали с тамошними рабочими и служащими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27