Чейн вдруг остановился опять, постоял и точно решил не идти дальше.
– Новая машина, – сказал начальник школы. – К нам прислали две новые машины. Почему он здесь остановился?
– Потому и остановился, – сказал Пронин. – На этой машине бортмеханик – Авдеев?
– Да, – сказал начальник школы. – Но почему вы это знаете?
– Давайте говорить о чем-нибудь постороннем, – вполголоса предложил Пронин. – Вызовите сюда несколько проверенных командиров и позовите Авдеева.
Начальник школы повернулся к дежурному и назвал несколько фамилий.
– И позовите Авдеева, – добавил он. – Скорее! Дежурный побежал…
Чейн натягивал сворку. Пронин чуть отпустил ее, и Чейн завертелся вокруг самолета. Он вдруг подскочил, скребнул когтями по металлической обшивке и звонко-звонко залаял.
– Тихо, тихо, – сказал Пронин и силком оттащил Чейна от самолета.
Командиры бежали по полю… Авдеев подошел к начальнику школы.
– Явился по вашему приказанию, товарищ начальник школы!
– Скажите, – обратился Пронин к Авдееву, – кто у вас там спрятан в самолете?
Авдеев не шелохнулся, и сизый рассвет помешал рассмотреть, изменился ли он в лице.
– Никого, – сказал он. – Никого, – повторил он еще раз.
Неожиданно Пронин нагнулся к Чейну и отстегнул сворку от ошейника.
Чейн стремглав бросился к самолету, подпрыгнул и пронзительно залаял.
– Будьте добры, посмотрите, пожалуйста, – обратился Пронин к начальнику школы. – Где он там мог спрятаться?
Начальник школы подошел к самолету, прошелся вдоль машины, остановился возле лающего Чейна, повозился у обшивки, быстро отдернул какую-то дверцу, и все увидели торчащие изнутри сапоги.
Сапоги не двигались.
– Эй вы! – закричал Пронин. – Вылезайте! Слышите? Деваться все равно некуда! Не заставляйте тащить вас за ноги!
Сапоги пошевелились, высунулись наружу, потом появилось туловище, и на землю спрыгнул тот самый высокий и ловкий незнакомец, с которым Виктор плавал в море. Он был в форме летчика, и одежда была ему не совсем по плечу.
– Бортмеханик, оказывается, к тому же неплохой каптенармус, – заметил Пронин. – Кто-то сегодня не досчитается у себя обмундирования…
Чейн подпрыгнул и с радостным визгом бросился к незнакомцу, пытаясь лизнуть его… Тот выпрямился, сжал губы и ударом ноги отшвырнул Чейна в сторону.
– Держите, держите его! – воскликнул Пронин. – Это опасная…
Он не договорил.
Командиры схватили незнакомца за руки. Виктор осмотрел его.
– Два револьвера, – доложил он Пронину, показывая оружие.
– Немного, – сказал Пронин и усмехнулся. – Но в хороших руках…
Ему опять помешали договорить. Все услышали тоненький и жалобный протяжный звук. Точно плакал ребенок или скулил щенок. Пронин и начальник школы невольно обернулись, затем взглянули друг на друга и улыбнулись. Прижавшись лицом к обшивке самолета, стоял Авдеев и плакал.
Начальник школы подошел к Пронину.
– Товарищ майор, что будем делать дальше?
– А кто командир этой машины? – спросил Пронин.
– Товарищ Стешенко! – вызвал начальник школы одного из командиров.
Коренастый насупленный Стешенко подошел к Пронину.
– Здравствуйте, товарищ Стешенко, – сказал Пронин. – Вы понимаете, что вам грозило? Вы поднялись бы сегодня на своей машине, и в воздухе ваш бортмеханик прехладнокровно бы вас убил, а ваш непрошеный пассажир занял бы ваше место. Он знает так много, что, надо полагать, знаком и с авиацией. Угнали бы они машину или не угнали, это еще неизвестно. Но, ежели бы угнали, была бы разглашена военная тайна, а вас, хорошего боевого летчика, посчитали бы изменником и перебежчиком. Вам понятно, товарищ Стешенко?
Стешенко молчал.
Все внимательно прислушивались к словам Пронина.
– Пойдемте в штаб, – просто сказал он. – Надо с этим заканчивать…
Он неопределенно повел рукой в воздухе.
Все гурьбой пошли по аэродрому, окружив незнакомца и Авдеева.
Незаметно рассвело. Розовые полосы побежали по небу. Щебетали невидимые птицы. Начинался день.
– Часовые у колодца поставлены, – нервничая, сказал начальник школы. – Надо вызвать бактериологов и сделать обеззаражение.
– Сейчас мы посоветуемся, – ответил Пронин и добавил громко, так, чтобы слова его донеслись до незнакомца, – а пока пусть часовые никого не подпускают к колодцу.
Незнакомца и Авдеева подвели к зданию штаба, ввели в комнату.
– Садитесь, – сказал Пронин незнакомцу. Тот сел.
– Вы скажете нам, кто вы такой? – спросил Пронин.
– Нет, – сказал незнакомец.
Вдруг солнце брызнуло сквозь стекла, заиграло на стенах и осветило моложавое и почему-то знакомое Пронину лицо…
– Подождите-подождите! – воскликнул Пронин. –Мы же с вами встречались…
И ему вспомнился голодный Питер, лесные сугробы, темные шахты, и… Пронин узнал незнакомца.
– Конечно, мы с вами встречались, – уверенно повторил Пронин. – В девятнадцатом году вы были лейтенантом, но за это время, вероятно, повысились в чине… Не правда ли, капитан Роджерс?
– Майор Роджерс, – холодно поправил незнакомец.
– Ну, тем лучше… – обрадованно сказал Пронин. – Значит, мы с вами в одном звании, и я рад встретиться с вами, майор Роджерс.
Роджерс промолчал, взглянул на графин с водой, стоящий на подоконнике, с минуту подумал, потянулся к воде, но Пронин перехватил этот взгляд и еще раньше схватил графин за горлышко.
– Надеюсь, вы не захотите подражать Бурцеву? – спросил Пронин.
– Нет, я солдат, – жестко сказал Роджерс. – Я просто хочу пить.
– Одну минуту.
Пронин перегнулся через подоконник, вылил воду на землю, с пустым графином подошел к начальнику школы и попросил: – Пошлите, пожалуйста, кого-нибудь к колодцу за свежей водой.
Начальник школы с недоумением посмотрел на Пронина и неуверенно протянул кому-то графин.
– Сходите…
– Вероятно, в своей разведке вы лучший специалист по русским делам? – обратился Пронин к Роджерсу.
– Да, я разбираюсь в них, – согласился Роджерс.
– Вы хорошо знаете Россию, – сказал Пронин.
– Да, я знаю ее, – согласился Роджерс.
– А что такое “ипостась”, вы знаете? – спросил Пронин.
– Нет, – сказал Роджерс. – А что такое “ипостась”?

– А это – несколько лиц одного бога в православной терминологии, – объяснил Пронин. – Вот вы являлись мне в разных ипостасях. Учителем из псковской деревни, красноармейцем с заставы, собирателем сказок, водопроводчиком и туристом, садовником и похитителем документов… Помните?

– Помню, – сказал Роджерс.
– Вы жадный человек, майор, – продолжал Пронин. – У нас, русских, есть хорошая поговорка о погоне за двумя зайцами. Документ ваш ничего не стоит. Самолет вам похитить не удалось. И, наконец…
Посланный вернулся и подал начальнику школы графин с водой.
Пронин налил в стакан воды и подал стакан Роджерсу.
– Прошу вас, майор. Вы хотели пить.
– Глупые шутки, – сказал Роджерс. – Вы можете меня расстрелять, но воды этой я не выпью.
– Боитесь попасть в яму, которую рыли другому? – спросил Пронин. – Как хотите. У нас принято прежде всего потчевать гостей. Но ежели вы отказываетесь, я сам утолю жажду. – И Пронин взял стакан, поднес к губам и с наслаждением, по глоткам, принялся медленно пить воду. Роджерс тупо глядел на Пронина…
– Что вы делаете! – крикнул Виктор. – Иван Николаевич!..
– Не волнуйся, – сказал Пронин, отставляя пустой стакан. – Неужели ты думаешь, я чувствовал бы себя спокойно, если бы знал, что где-то в нашей стране находится какой-то незнакомец с холерной вакциной. Во второй мой приезд в совхоз я сумел изъять ампулы с вакциной и заменить их ампулами, наполненными невинной мыльной водой.

МАЙОР ПРОНИН. РОДОСЛОВНАЯ ГЕРОЯ
Родословная литературная героя – это жизнь его создателя. Образ майора Пронина давно превратился в русскую песню – как говорится, музыка народная, слова народные, за роялем автор. Майор Пронин настолько прочно вошел в нашу речь как фольклорный образ, что даже странно представить себе, что этот персонаж был рожден писательской фантазией. В анекдотах, сложенных по схеме “встретились русский, англичанин и француз”, но посвященных сыщикам, от нашей страны неизменно представительствует майор Пронин – наряду с Шерлоком Холмсом и комиссаром Мегрэ.
1
Лев Овалов – литературный псевдоним Льва Сергеевича Шаповалова. Кстати, в аннотациях ко всем книгам писателя неизменно указывалась его настоящая, дворянская, фамилия, а также имя с отчеством. К тридцатым годам Лев Овалов был, что называется, “известным писателем и литературным деятелем”. Образцовая биография молодого коммуниста, участника Гражданской войны, вступившего в партию пятнадцати лет отроду, а до этого создавшего волостную комсомольскую ячейку в селе Успенском на Орловщине… Там писатель сполна повидал и кулаков, и диверсантов, и мнимых и явных шпионов – всех героев будущей советской остросюжетной прозы. В то же время он получил медицинское образование – и врачевал сельчан.
Что можно сказать о культурном контексте комсомольской юности Льва Овалова и его современников? Сразу вспоминается Багрицкий: “А в походной сумке – спички и табак. Тихонов, Сельвинский, Пастернак”. Безусловно, оваловское поколение было “поэзиецентрично”. Кроме молодых, авангардных авторов, подхвативших “музыку революции”, в чести были и Некрасов, и собственно автор музыкального определения социальной бури – Александр Блок. Блок навсегда остался любимым поэтом Льва Овалова. Впоследствии майор Пронин и его верный оруженосец капитан Железное не раз упомянут Блока в своих беседах. В те годы Лев Сергеевич прилежно сочинял стихи, но не спешил с публикациями. На закате нэпа поэт внесет свой вклад в развитие советской детской поэзии, выпустив несколько книжек с задорными антимещанскими стихами для мальчиков и девочек. “Пятеро на одних коньках” – книжка с цветными картинками – стала любимым детским чтением 1927 года.
Были у революционного поколения и свои песни – песни революции и Гражданской войны. Повсюду звучало: “Смело, товарищи, в ногу…”, “Вы жертвою пали…”, “Вихри враждебные реют над нами…”. Зачастую новые, революционные, слова Радина и Кржижановского приспосабливались к известным народным, шансонетным и классическим мотивам. После завершения Гражданской войны и образования СССР стране понадобилась своя, оригинальная массовая культура: песни, книги, кинофильмы, рекламный плакат. Овалов сотрудничал в рапповском журнале “Рост”, затем в “Комсомольской правде”. Создателей новой массовой культуры выручало революционное искусство, в переосмысленном виде были мобилизованы и традиции прежней России. Вместо безбожно устаревшего дореволюционного кино на экран были призваны горьковские босяки, не знавшие традиционных кинематографических фраков, манишек и пеньюаров. Появились и герои сатирических приключенческих лент – прохиндеи, увязшие в своих пороках, первым из которых признавалась мещанская любовь к денежным знакам. Новая советская массовая песня объединила традиции городского романса, оперетты, революционной песни и пестрого фольклора многонациональной страны. Братья Покрасс, Блантер, Дунаевский с одинаковым мастерством использовали традиционные русские, украинские, еврейские мотивы, а также новации заокеанского джаза.
В тридцатые годы Овалов был именно тем молодым специалистом, в которых нуждалась тогдашняя новая литература. Лев Сергеевич получил традиционное благословение патриарха – Максима Горького – и вошел в Союз писателей со дня его основания… Влиятельнейшие литературные журналы довоенного времени “На литературном посту” и “Литература и искусство” благосклонно отозвались на дебют прозаика – повесть “Болтовня”. Сразу несколько критиков (в их числе – молодой Александр Бек) приветствовали нового пролетарского писателя и его героя, рабочего Морозова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27