— Точно.
— Беда в том, — подчеркнул я, — что в нашем случае трудно призвать девочек в свидетели. Они слишком малы, вряд ли даже опознают его. К тому же он не…
— Да, — перебила Бекки, догадавшись. — Тогда Кевин. Он подходит и по возрасту, и по внешности. — Она посмотрела на меня. — Во время его показаний мне хотелось подойти к нему и обнять, а ведь я не слишком люблю детей.
На данный момент меня это устраивало.
— Но на суде тебе придется проявить к ним симпатию. Ты встречалась со всеми детьми? Они тебе приятны?
— Конечно.
Я почувствовал в ее ответе неискренность.
— Не страшно. Не все обязаны любить детей. Ты не хочешь… не важно. Это не мое дело.
Она все же ответила.
— Нет, хочу. Но ребенка не заведешь с бухты-барахты. Нужна поддержка, и я это понимаю. — Она откашлялась, слегка покраснев.
— Перестань, Бекки, я не верю в это. У такой женщины, как ты, наверняка отбоя нет от претендентов.
— Ха! — Она побледнела. — К тому же к любому не подкатишься с вопросом: «Эй, не хочешь ли завести ребенка?» Это… Ну, у тебя самого есть дети. Ты должен знать.
— Да. Когда рождается первенец, кажется, что это венец всех твоих свершений, частица тебя самого. Проходит время, ты с головой уходишь в работу, ребенок подрастает. Совсем чуть-чуть, но он уже так изменился, что, вернувшись домой через неделю, ты рискуешь его не узнать. Начинаешь задаваться вопросом, действительно ли он плоть от плоти твоей. — Я погрузился в раздумье, из которого меня вывела Бекки, ожидающая продолжения. — Годы спустя ты осознаешь, что это самое важное для тебя, но порой понимание этого приходит слишком поздно.
— Почему слишком поздно?
Я пропустил вопрос мимо ушей.
— Так ты имеешь в виду Кевина? Полагаю, ты права, остальные…
— У меня есть… друг, — неожиданно призналась Бекки. Она помрачнела. Иногда Бекки сама походила на обиженного ребенка. Теперь она говорила со знанием дела. — Донни. Я познакомилась с ним в правовой шкоде с тех пор прошло много лет. Иногда я думаю, что если бы все сложилось иначе, если бы хоть один выходной отличался от другого, а нас не захлестнули бы служебные дела, мы бы поженились, у нас были бы дети или все бы шло к тому. Но этого не произошло. И теперь мы оба завалены работой, и многое потеряло былое значение. Но я думаю, в этом вы правы, что однажды он поймет, что прошел мимо чего-то важного.
— Вы все еще встречаетесь?
Она улыбнулась.
— Да, несомненно, Кевин, — сказала Бекки. — Может, нам удастся включить в состав присяжных родителей мальчиков. Если это пройдет, то обстановочка будет соответствующая, никакие девочки не понадобятся.
Я отодвинул другие папки, открыл дело Кевина, и Бекки подошла и заглянула мне через плечо, чтобы еще раз просмотреть документы.
Глава 7
— Почему Кевин? Почему именно он?
Я хотел сказать, что не я его выбрал. Не по моей воле он стал жертвой.
— Потому что этот эпизод самый выигрышный, — сказал я. — Кевин четко может опознать, преступника, и я уверен, что он будет хорошим свидетелем.
Я не раскрыл все карты. Томми Олгрен давал наиболее четкие показания, но он был самым старшим и выглядел уравновешенным. Мы с Бекки решили, что Кевин наверняка вызовет жалость.
Вообще-то я не нуждался в согласии родителей. Я мог просто вызвать Кевина в суд, и ему пришлось бы давать показания. Но мне нужен был подготовленный свидетель. Я должен был предварительно поговорить с ним, чтобы он доверял мне, сидя на свидетельском месте. Мне нужны были эти чертовы родители.
Я все разжевал Поллардам, каковы были шансы в такого рода деле. Они также читали газеты и напоминали мне, что месяцем раньше Федеральный суд в похожем деле оправдал подозреваемого. Присяжные неохотно верят ребенку, если взрослый отрицает его показания. Они предполагают, что ребенок способен обвинить любого в силу своего юного возраста, что он не понимает, какими могут быть последствия.
Мистер Поллард добавил:
— Если Кевин будет давать показания, всплывет его имя. Дети будут дразнить его.
«Все парни в кегельбане поднимут тебя на смех…», — вспомнил я песенку.
— Нет. Газетчики не разглашают подобную информацию. Они не упоминают имен детей, ставших жертвами преступления.
Супружеская чета с надеждой посмотрела на меня.
— Правда? — спросил муж. — Таков закон?
— Нет, это просто журналистская этика. Но ее очень строго придерживаются.
Они продолжали смотреть на меня.
— Понятно, — наконец произнес мистер Поллард.
Я подумал, хорошо, что Кевина сейчас нет с нами в комнате. Он играл в саду, поэтому мы свободно могли обсуждать его будущее. Кевин бы согласился. Я перестал торговаться и просто смотрел на них, как будто не сомневался, что они хорошие люди, которые знают, как поступить.
Миссис Поллард засмущалась из-за их нерешительности.
— Все будет в порядке, дорогой, — обратилась она к мужу. — Другие дети тоже скажут, что он с ними вытворял…
Я прокашлялся. Мне не хотелось опровергать ее, но Бекки опередила меня.
— Нам не удастся этого сделать, — сказала она. — Пока защитник не ошибется, суд не сможет заслушать показания других детей. За одно судебное заседание можно вынести лишь единичное обвинение.
«А защитник не ошибется, — подумал я. — Остин задействует профессионала».
— Никто не застрахован от ошибок, — неожиданно для себя изрек я.
— Что?
— Пока я не отправлю этого мерзавца за решетку, ни один ребенок в этом городе не будет в безопасности. Включая Кевина. Думаете, что все проблемы разрешены, если мы арестовали человека, который изнасиловал мальчика? Это полдела, надо еще доказать его вину. В одиночку его не осилить. Люди жалуются на преступность, но только сообща можно положить этому конец. Жертвы должны защищаться. Нельзя ничего спускать.
Я думал, что мои слова должны тронуть мистера Полларда. Но он лишь сказал:
— Не возражаете, если мы обсудим это дело наедине с женой?
— Хорошо, — коротко ответил я и прошел мимо них по табачного цвета ковру, через стеклянную дверь в задний дворик.
— Я встречала более сознательных граждан, — сказала Бекки, когда мы вышли. — Как ты думаешь, что они решат?
— Мне все равно что. К черту все. Если он не согласится, я вернусь к этому после его ухода. Вдвоем можно запугать жену. Приходящие отцы не смеют диктовать, что лучше для их сыновей. Я заставлю ее дать нам разрешение. Или ты.
— Вот здорово! Спасибо, — сказала Бекки.
— Кевин, — позвал я.
Он сидел на качелях, которые предназначены для двоих. Жаль, что я бы не поместился рядом с ним.
Были сумерки, тот волшебный час, когда день, прежде чем уступить место ночи, сбрасывает покровы и позволяет насладиться скрытыми возможностями, скоро Кевину предстояло вернуться в школу, шел сентябрь. Я вспоминал вечера детства, как чудо, апофеозом которого были сумерки, когда воздух становился таким застывшим и прозрачным, доносящим голос матери, зовущей тебя домой, на расстояние многих кварталов. Сумерки любой деятельности придавали привлекательность, не хотелось ничего откладывать на потом. Но Кевин выглядел безразличным ко всему.
— Как ты? — спросил я.
— Хорошо, — спокойно ответил он, ребенок, привыкший находиться в одиночестве.
«О чем вы беспокоитесь? — хотелось мне бросить его отцу. — Этому парню нечего терять, у него нет друзей».
— Мы арестовали его, Кевин. Того мужчину, который плохо обошелся с тобой. Я тогда в суде тебя не понял, правда? Мы арестовали сначала не того человека. Но когда ты указал мне на нужного, я отправил полицейских за ним, чтобы посадить его в тюрьму.
— Я знаю, — ответил Кевин.
Я старался почувствовать хоть какую-то реакцию в его голосе, страх ли, гордость от того, что он наделал шуму в мире взрослых, но мне это не удалось. Он, возможно, ждал от меня указаний, как вести себя дальше.
— Но я не могу задерживать его долго, — добавил я, — если ты мне не поможешь. Ты должен все рассказать другим людям. Не только мне, не только у меня в кабинете. Тебе придется повторить это перед множеством людей в большом зале. Думаешь, у тебя получится?
— Мы будем рядом с тобой, — с готовностью добавила Бекки. Она с трудом присела в короткой юбке.
— Ты мне поможешь? — спросил Кевин. Обещания присутствия было для него мало.
— О да, — сказала Бекки, подавшись к нему и порывисто обняв. — Я помогу тебе, Кевин, — добавила она. — Все, что тебе надо будет делать, — это смотреть на меня и отвечать на мои вопросы. Договорились?
Он кивнул. Очень понятливый ребенок. И Остин там будет. Если Кевин поведет себя как в прошлый раз, увидев Девиса, присяжные поверят в его искренность.
— Мистер Блэквелл? — прозвучал в сумерках голос.
Дрожь пробежала по моей спине, и я понял, что ждал этого зова. Пора возвращаться. Мы с Бекки медленно поднялись по склону к задней двери, захватив Кевина. Миссис Поллард заметила мою руку на плече мальчика.
— Мы решили, — сказала она.
— Да, — вставил хрипло Поллард, — мы не можем позволить этому ублюдку выскользнуть из рук правосудия, не так ли? Извини, сынок. — Он попросил прощения за непристойность, затем присел на корточки перед Кевином, его черные брюки настолько натянулись, что могли бы треснуть, будь материал чуть тоньше. — А как ты, Кевин, согласен? Хочешь давать показания?
— Я уже сказал, что хочу, — ответил Кевин. Поллард странно посмотрел на меня.
— Мы уже обсудили это, — сказал я.
Поллард еще долго не сводил с меня взгляда.
На следующий день я неторопливо обходил залы суда, разыскивая Бекки. Накал борьбы в зале суда взбодрил меня, как обычно, и в то же время заставил ощутить свою ненужность. Обуреваемый противоречивыми чувствами, я дошел до зала заседаний судьи Хернандеса и обнаружил Бекки, увлеченную разговором с Линдой Элениз.
Улыбнувшись, я прибавил шагу. Линда не изменила выражения лица, когда повернулась в мою сторону. Мне было оно знакомо. В ее руках была сейчас чья-то жизнь.
— Линда! Рад тебя видеть. Я на днях звонил тебе, но, конечно же, не застал.
Линда мило улыбнулась, не слишком сердечно, как будто боялась, что излишне раскроет себя.
— Привет, Марк. Тебе бы стоило проинструктировать свою коллегу, чтобы она не была столь непреклонной. Я могу разозлиться.
Я, конечно, не собирался вмешиваться, только бросил беглый взгляд на Бекки и обратился к Линде.
— Ты освободилась? Пойдем пообедаем?
— Вот и я, — вмешался кто-то с бесцеремонностью, присущей юристам, я был уверен, что обращаются ко мне, но мужчина лет под тридцать, прямоносый, большелобый, в темных очках, подошел к Линде. — Послушай, у меня небольшая проблема в деле номер сто семьдесят пять. Может, посмотришь… о, простите.
Линда изменилась в лице, что было ей несвойственно, наверное, на то была причина.
— Марк, ты знаком с Роджером Гуэррой? Мы с Роджером сейчас вместе работаем.
— О, я и не знал, но мы с Роджером встречались.
Роджер радужно улыбнулся.
— Линда меня натаскивает, говорит, что я путаник. Она лучшая в своем деле. — Он коснулся ее руки. Его взгляд говорил о крайней расположенности. Линда не проявляла своих чувств. Она похлопала его по руке, и он ответил ей тем же. — Но ведь я не должен тебе докладывать об этом? — обратился ко мне Роджер.
Я не возражал и обратился к Линде:
— Спасибо за добрые слова, переданные Тиму.
Ее взгляд потеплел. Мне показалось, что она искусно скрывает доброе ко мне отношение.
— Я сказала ему правду.
— Неужели, Линда, а я-то думал, что ты грубо льстишь мне, нарываясь на ответный комплимент.
Наконец-то она улыбнулась, потому что мы оба знали, что она скорее откусит язык, чем выдаст заведомую ложь. Миляга Роджер увел ее в другой зал суда, чтобы обсудить свою проблему. Линда так и не обернулась, она знала, что я провожаю ее взглядом.
— Знаешь, она не была самым лучшим заместителем. — Бекки подошла ко мне. Я рассеянно слушал ее. — Но она стала прекрасным защитником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60