— Может, заедем ко мне?
— Не беспокойся. Я думаю, стоит на сутки заехать в Бухару.
— Мне тоже кажется.
Рэмбо устроился рядом, поставил сумку-барсетку в ноги. Он не расставался с ней. Секьюрити, почтительно пожав руку генералу, ceл сзади. Валижон плавно тронул машину с места:
— Как там Москва?
— Жива. Как тут?
— Живы.
Город был небольшой, вскоре они были уже за его стенами.
—Многих потеряли. Кого убили, кого растоптали… Ты, наверное, слышал.
Тонкий голос Валижона гармонировал с его миниатюрными чертами, небольшим ртом, маленьким кукольным лицом. Однако хрупкость его была обманчива: это был жесткий правитель, бай, пахан.
—Мы, которые были идейными ментами…
—У нас говорят «фанаты»…
—У нас тоже. Фанаты потеряли больше, чем другие.
Генерал Валижон за рулем не отрывал взгляда от дороги.
До самого горизонта, окрашенного красным восходящим диском, тянулась линия высоковольтной электропередачи. Как многие в милиции, Валижон был заражен так называемой ментовской идеей. Согласно ей, Мент, а точнее, Розыскник, голубая кровь милиции — единственная защита простого человека. Прошедший огонь, воду и медные трубы, насмотревшийся ужасов убийств и насилий, ненавидящий преступность, привыкший рисковать ежечасно своею жизнью, забывающий ради тех, кому нужна его помощь, о собственной семье и близких, мужественный, хитроумный, дерзкий, умело обходящий Закон на пользу Общества, Мент — тот человек, в ком сейчас самая большая нужда. Ничего нового Валижон не открыл. «Развяжите руки менту. Избавьте от теоретиков — юристов, прокуроров, — тех, кто сам не задержал лично ни одного преступника, не раскрыл ни одного преступления, не иступился ни за одну жертву, не рисковал, не участвовал сам в жестких противостояниях!»
—Но что я тебе все время о ментах…
—О фирме «КОДС» или с похожим названием тут слышно что-нибудь?
—Нет.
—Зарегистрирована в Папе.
—Напишут что угодно…
—Еще Савон. Он исчез после похорон Нисана. Moй клиент оплатит сведения…
Рэмбо рассказал об исчезнувшем авторитете.
—Кажется, это будет самым простым. Многие терпят неудачу потому, что не знают обстановку. Кроме ментов, рэкетиров и банкиров, тут еще военные!
Аккуратно тянулись вдоль дороги домики с садами, чинно выстроились пирамидальные тополя. Как тысячи лет назад, ехали люди на осликах. Работяги с кетменя ми возились на огородах. Паслись козы. Валижон не отрывал взгляда от дороги впереди. Секьюрити на втором сиденье боролся со сном. Рэмбо продолжил разговор:
— Имя Камал Халиф тебе говорит о чем-нибудь?
— Почти ничего. Я сам бы хотел знать больше.
— Где его искать? На Арабском Востоке? Может, в Саудовской Аравии?
— Думаю, гораздо ближе.
Полупустыня, из которой они вырвались, осталась позади, плоская, пряно пахнущая, как свежая лепешка. Многочисленные глиняные купола впереди были похожи издали на груду перевернутых огромных пиал.
— Старые бани. Под каждым куполом своя температура. — Валижон снизил скорость. — Им полторы тысячи лет…
— А там?
— Старый город. Район бухарских евреев. Их здесь раньше много жило. В Иерусалим отсюда ездили верхом…
Бухара была опасным перекрестком… Резиденция «Белой чайханы». Три миллиона черного нала, которыми Нисан расплачивался за чек, шли отсюда. Тут дислоцировалась группировка Мумина. Это были авторитеты, не воры в законе. Руки их были более развязаны.
Он переключил скорость.
Несколько человек — русские и узбеки — выпивали прямо на шоссе, поставив бутылку и пиалы на «мерседес».
—Новые русские… — кивнул Валижон. — Они же новые узбеки…
—Широкие штаны, галстук, одной рукой тормозит левака, другая — в штанах, а в спину дышит телка… — Рэмбо засмеялся. — Я сам такой!
Тем не менее Валижон заметил серьезно:
—Необходимость самоограничения богатых — это альтернатива гражданской войне… Пока не будет понимания классовых интересов, нам грозит смертельная опасность.
Была у него теория.
—Не важно, как распределена собственность. Важно ее хоть как-то распределить, пусть несправедливо. Но тогда начнут действовать экономические законы! Бизнес всегда жесток. Неальтруистичен. Но, если прибыль будет расти без удержу, мы приведем к власти коммунистов…
Валижон сменил тему:
—В чем там дело у Нисана? Триметилфентанил?
Валижон не стал бы работать с Рэмбо, если это связано было с черным бизнесом.
— Синтетическими наркотиками занимался Савон, он давал крышу… Это его дела! На этой почве у него возникла проблема с наркомафией, которая ввозит натуральный Продукт…
—Нисан мог отмывать деньги тихо. Как все. Получить под техническое обоснование какой-то программы, обналичить, увезти налом на Кипр или в Израиль, где источники не проверяют, положить в банк, открыть счет, скажем, в Англии…
Рядом с гостиницей «Бухара» их догнал туристический автобус с молодыми датчанами. Рэмбо понял это по флагу, болтавшемуся над кабиной.
—Со всего мира едут… — Валижон — уроженец Ферганской долины — не был патриотом Бухары.
Он припарковался рядом со входом. Включил сигнализацию.
—Идемте.
Как и повсюду, Валижона отлично знали. Швейцар в униформе открыл перед ними дверь, приложил руку к груди:
—Салам…
Гостиница оказалась ультрасовременной — с громадным холлом, валютным баром, с чеканкой на стенах. Датские туристы уже заняли в вестибюле круглые, на одной ножке кресла, похожие на коньячные рюмки. Из валютного бара снизу доносилась музыка. Валижон двинулся прямо к директору, представил Рэмбо и его секьюрити. Оформление в отель заняло несколько минут.
—Поднимемся. Начнем звонить…
В номере с двумя спальнями и передней оказался еще балкон, пыльная тяжелая мебель. Отсутствие верхнего света компенсировали торшеры и бра у кроватей. Секьюрити проверил окна, запер дверь, занял место в передней, тут стояло кресло-кровать. Когда он не сидел за рулем, его присутствие почти не ощущалось. Это было удобно. Рэмбо ненадолго включил телевизор. По экрану пробежали расплывчатые, немыслимых тонов цветные тени; телевизор был расстроен — нарушено цветоотделение.
Валижон сел за телефон. У него было немало друзей в Бухаре, бывших коллег, но обращаться к ним за помощью было бы неосторожным. В сегодняшней неясной политической и криминогенной ситуации легко можно было попасть впросак. Вызвать расспросы и кривотолки. Единственным источником информации могла прежде быть старая проверенная агентура уголовного розыска, профессионально собиравшая любую информацию, никогда не задумывавшаяся, кому сведения нужны, зачем и как будут использованы. Теперь эти люди первым делом думали о том, кому можно сдать того, кто интересовался.
Валижон разговаривал со своими абонентами на узбекском, таджикском, но по большей части на русском.
Звонок, ставший последним, оказался и самым коротким.
—Понял, — сказал Валижон уже через несколько секунд. — Это не телефонный разговор. Можешь сейчас подойти в парк? Ну, где обычно. Давай!
—Нам сюда!
Валижон оставил машину. Они прошли к парку, примыкавшему к большому колхозному рынку. Впереди за ним виднелись остатки древней Крепостной стены и седые городские ворота. С глиняными башенками по бокам, закрытые на громадный замок, ворота казались театральной ширмой, над которой вот-вот появятся персонажи кукольного зрелища.
—Летом Старую Бухару запирали в девятнадцать ноль-ноль… — Валижон поглядывал по сторонам.
Информатор не появлялся.
— А зимой? — Рэмбо заинтересовался.
— Зимой на час раньше.
Они еще постояли, глядя на полуразрушенный, заросший высохшими колючками вал. Развалины крепостного вала тянулись далеко, куда хватало глаз. Сохранившиеся куски стены казались обломками огромных зубов, торчащими из глиняной весны.
Валижон взглянул на часы:
—Его не будет. До этого он ни разу не опоздал… Ему помешали! О нашем приезде известно!
Они прошли мимо рынка. Было снова изобилие овощей, фруктов. Розовые «юсуповекие» помидоры; фиолетовая с розоватым душистая трава «райхом», от которой зимой, когда ее кладут, чувствуется аромат лета. Особенно много было дынь. «Бухарская» — желтая; «баствалды» — лимонного цвета, с меридианами-полосами; «амери» — «эмири» — в честь Тимура. Эмир, по преданию, снес минарет где-то и засадил поле дынями — невидными, зеленоватыми, удивительными на вкус… Еще «бури кала» — голова волка. «Мирзачульская» — самая распространенная, гиперболообразная степная, зимняя — зеленая, с белой паутинкой; «кампыр-кавун» — круглая, морщинистая, сладкая, из Джизака, песочного цвета, огромная…
Меньше всего хотелось думать о предстоящей разборке, лавировании между группировками…
На развале торговали квасцами, деревянными гребнями, фотографиями мусульманских красавиц. Спроса на них не было. Слепой в грязном халате что-то быстро невнятно бормотал вслед проходящим.
—О чем он? — Рэмбо остановился.
Валижон пожал плечами:
— Что-то вроде «Благожелательность Бога в благословении родителей, а гнев в негодовании их…»
— Коран?
— Может, шариат.
— А разница?
— Это как Уголовный кодекс и Комментарии…
На высоких каблуках Валижон был Рэмбо по плечо, он походил на постаревшего Маленького Мука из сказки.
— Сделаем так. — Валижон поднял голову. — Я подвезу вас к одной чайхане, там бывают новые узбеки и русские, друзья Мумина. Мне там появляться не с руки. А вы покрутитесь…
— Ты его знаешь?
— Я его сажал за разбой. — Валижон помолчал. — Теперь он депутат. У вас наверху тоже есть такой…
— И не один…
В глубине небольшого сквера виднелся ряд низких столиков, сбоку мелькнула белая куртка шашлычника. Чайхана была полна солидных, хорошо, по-европейски одетых мужчин. В помещении чайханы строгий мальчик, неулыбчивый, с тусклым лицом и отвисшими щеками, ловко наполнял чайники. У входа сидели трое молодых узбекских милиционеров, пили чай, разговаривали.
Рэмбо и секьюрити сели за ближайший столик. Молодой, в национальном халате официант подал меню. Рэмбо взглянул. Ни одно из блюд он не знал. Официант повертел карандашом и блокнотиком.
—Откуда? — Русский словарный запас таял у граждан новой республики, что называется, на глазах.
—Москва. — Укороченная интонационная речь предоставляла новые возможности обеим сторонам общения.
Официант оказался смышленым. Улыбнулся, спрятал блокнотик.
Ели шурпу. Поджаренную баранину, сильно наперченную, залитую бульоном и заправленную кислым молоком. С лепешками, которые тут же испекли. Подали еще зеленый чай, предварительно и после заварки, на этот раз вместе с крышкой, обдав чайник крутым кипятком.
Рядом порхали некрупные — поменьше голубей — коричневые тихие горлинки.
Время от времени то один, то другой из ментов поглядывал в переулок: кого-то ждали. «Три мушкетера…». Двое помоложе что-то рассказывали, смеясь и перебивая друг друга, третий — в погонах старшего сержанта, с тонким умным лицом — слушал их дружески-снисходительно.
Посетителей становилось меньше.
Рэмбо достал фотографию покойного Савона, которую он позаимствовал в «Дромите», положил рядом с прибором. Еще он сунул под салфетку пятидесятидолларовую купюру. Конец ее высовывался.
Подошел официант. Рэмбо и секьюрити продолжали есть. Официанту не надо было ничего объяснять. Вскоре он уже показывал фотографию парню, стоявшему на раздаче. Тот вытер руки полотенцем, взял снимок, что-то сказал стоявшим у плиты поварам. Они тоже подошли, перекинулись несколькими словами.
Рэмбо отодвинул тарелку. Он мало ел.
Трое ментов продолжали чаепитие. Аналогия с сюжетом вскоре снова подтвердилась: они ждали четвертого! Самый юный — в погонах рядового, и недавно полученной, не успевшей выгореть экипировке спешил к чайхане.
Рэмбо позавидовал их юности и дружбе.
В к о н т о р е , как и в роте королевских мушкетеров во времена д'Тревиля, несколько друзей — даже рядовых многого могли достичь, живя с девизом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Не беспокойся. Я думаю, стоит на сутки заехать в Бухару.
— Мне тоже кажется.
Рэмбо устроился рядом, поставил сумку-барсетку в ноги. Он не расставался с ней. Секьюрити, почтительно пожав руку генералу, ceл сзади. Валижон плавно тронул машину с места:
— Как там Москва?
— Жива. Как тут?
— Живы.
Город был небольшой, вскоре они были уже за его стенами.
—Многих потеряли. Кого убили, кого растоптали… Ты, наверное, слышал.
Тонкий голос Валижона гармонировал с его миниатюрными чертами, небольшим ртом, маленьким кукольным лицом. Однако хрупкость его была обманчива: это был жесткий правитель, бай, пахан.
—Мы, которые были идейными ментами…
—У нас говорят «фанаты»…
—У нас тоже. Фанаты потеряли больше, чем другие.
Генерал Валижон за рулем не отрывал взгляда от дороги.
До самого горизонта, окрашенного красным восходящим диском, тянулась линия высоковольтной электропередачи. Как многие в милиции, Валижон был заражен так называемой ментовской идеей. Согласно ей, Мент, а точнее, Розыскник, голубая кровь милиции — единственная защита простого человека. Прошедший огонь, воду и медные трубы, насмотревшийся ужасов убийств и насилий, ненавидящий преступность, привыкший рисковать ежечасно своею жизнью, забывающий ради тех, кому нужна его помощь, о собственной семье и близких, мужественный, хитроумный, дерзкий, умело обходящий Закон на пользу Общества, Мент — тот человек, в ком сейчас самая большая нужда. Ничего нового Валижон не открыл. «Развяжите руки менту. Избавьте от теоретиков — юристов, прокуроров, — тех, кто сам не задержал лично ни одного преступника, не раскрыл ни одного преступления, не иступился ни за одну жертву, не рисковал, не участвовал сам в жестких противостояниях!»
—Но что я тебе все время о ментах…
—О фирме «КОДС» или с похожим названием тут слышно что-нибудь?
—Нет.
—Зарегистрирована в Папе.
—Напишут что угодно…
—Еще Савон. Он исчез после похорон Нисана. Moй клиент оплатит сведения…
Рэмбо рассказал об исчезнувшем авторитете.
—Кажется, это будет самым простым. Многие терпят неудачу потому, что не знают обстановку. Кроме ментов, рэкетиров и банкиров, тут еще военные!
Аккуратно тянулись вдоль дороги домики с садами, чинно выстроились пирамидальные тополя. Как тысячи лет назад, ехали люди на осликах. Работяги с кетменя ми возились на огородах. Паслись козы. Валижон не отрывал взгляда от дороги впереди. Секьюрити на втором сиденье боролся со сном. Рэмбо продолжил разговор:
— Имя Камал Халиф тебе говорит о чем-нибудь?
— Почти ничего. Я сам бы хотел знать больше.
— Где его искать? На Арабском Востоке? Может, в Саудовской Аравии?
— Думаю, гораздо ближе.
Полупустыня, из которой они вырвались, осталась позади, плоская, пряно пахнущая, как свежая лепешка. Многочисленные глиняные купола впереди были похожи издали на груду перевернутых огромных пиал.
— Старые бани. Под каждым куполом своя температура. — Валижон снизил скорость. — Им полторы тысячи лет…
— А там?
— Старый город. Район бухарских евреев. Их здесь раньше много жило. В Иерусалим отсюда ездили верхом…
Бухара была опасным перекрестком… Резиденция «Белой чайханы». Три миллиона черного нала, которыми Нисан расплачивался за чек, шли отсюда. Тут дислоцировалась группировка Мумина. Это были авторитеты, не воры в законе. Руки их были более развязаны.
Он переключил скорость.
Несколько человек — русские и узбеки — выпивали прямо на шоссе, поставив бутылку и пиалы на «мерседес».
—Новые русские… — кивнул Валижон. — Они же новые узбеки…
—Широкие штаны, галстук, одной рукой тормозит левака, другая — в штанах, а в спину дышит телка… — Рэмбо засмеялся. — Я сам такой!
Тем не менее Валижон заметил серьезно:
—Необходимость самоограничения богатых — это альтернатива гражданской войне… Пока не будет понимания классовых интересов, нам грозит смертельная опасность.
Была у него теория.
—Не важно, как распределена собственность. Важно ее хоть как-то распределить, пусть несправедливо. Но тогда начнут действовать экономические законы! Бизнес всегда жесток. Неальтруистичен. Но, если прибыль будет расти без удержу, мы приведем к власти коммунистов…
Валижон сменил тему:
—В чем там дело у Нисана? Триметилфентанил?
Валижон не стал бы работать с Рэмбо, если это связано было с черным бизнесом.
— Синтетическими наркотиками занимался Савон, он давал крышу… Это его дела! На этой почве у него возникла проблема с наркомафией, которая ввозит натуральный Продукт…
—Нисан мог отмывать деньги тихо. Как все. Получить под техническое обоснование какой-то программы, обналичить, увезти налом на Кипр или в Израиль, где источники не проверяют, положить в банк, открыть счет, скажем, в Англии…
Рядом с гостиницей «Бухара» их догнал туристический автобус с молодыми датчанами. Рэмбо понял это по флагу, болтавшемуся над кабиной.
—Со всего мира едут… — Валижон — уроженец Ферганской долины — не был патриотом Бухары.
Он припарковался рядом со входом. Включил сигнализацию.
—Идемте.
Как и повсюду, Валижона отлично знали. Швейцар в униформе открыл перед ними дверь, приложил руку к груди:
—Салам…
Гостиница оказалась ультрасовременной — с громадным холлом, валютным баром, с чеканкой на стенах. Датские туристы уже заняли в вестибюле круглые, на одной ножке кресла, похожие на коньячные рюмки. Из валютного бара снизу доносилась музыка. Валижон двинулся прямо к директору, представил Рэмбо и его секьюрити. Оформление в отель заняло несколько минут.
—Поднимемся. Начнем звонить…
В номере с двумя спальнями и передней оказался еще балкон, пыльная тяжелая мебель. Отсутствие верхнего света компенсировали торшеры и бра у кроватей. Секьюрити проверил окна, запер дверь, занял место в передней, тут стояло кресло-кровать. Когда он не сидел за рулем, его присутствие почти не ощущалось. Это было удобно. Рэмбо ненадолго включил телевизор. По экрану пробежали расплывчатые, немыслимых тонов цветные тени; телевизор был расстроен — нарушено цветоотделение.
Валижон сел за телефон. У него было немало друзей в Бухаре, бывших коллег, но обращаться к ним за помощью было бы неосторожным. В сегодняшней неясной политической и криминогенной ситуации легко можно было попасть впросак. Вызвать расспросы и кривотолки. Единственным источником информации могла прежде быть старая проверенная агентура уголовного розыска, профессионально собиравшая любую информацию, никогда не задумывавшаяся, кому сведения нужны, зачем и как будут использованы. Теперь эти люди первым делом думали о том, кому можно сдать того, кто интересовался.
Валижон разговаривал со своими абонентами на узбекском, таджикском, но по большей части на русском.
Звонок, ставший последним, оказался и самым коротким.
—Понял, — сказал Валижон уже через несколько секунд. — Это не телефонный разговор. Можешь сейчас подойти в парк? Ну, где обычно. Давай!
—Нам сюда!
Валижон оставил машину. Они прошли к парку, примыкавшему к большому колхозному рынку. Впереди за ним виднелись остатки древней Крепостной стены и седые городские ворота. С глиняными башенками по бокам, закрытые на громадный замок, ворота казались театральной ширмой, над которой вот-вот появятся персонажи кукольного зрелища.
—Летом Старую Бухару запирали в девятнадцать ноль-ноль… — Валижон поглядывал по сторонам.
Информатор не появлялся.
— А зимой? — Рэмбо заинтересовался.
— Зимой на час раньше.
Они еще постояли, глядя на полуразрушенный, заросший высохшими колючками вал. Развалины крепостного вала тянулись далеко, куда хватало глаз. Сохранившиеся куски стены казались обломками огромных зубов, торчащими из глиняной весны.
Валижон взглянул на часы:
—Его не будет. До этого он ни разу не опоздал… Ему помешали! О нашем приезде известно!
Они прошли мимо рынка. Было снова изобилие овощей, фруктов. Розовые «юсуповекие» помидоры; фиолетовая с розоватым душистая трава «райхом», от которой зимой, когда ее кладут, чувствуется аромат лета. Особенно много было дынь. «Бухарская» — желтая; «баствалды» — лимонного цвета, с меридианами-полосами; «амери» — «эмири» — в честь Тимура. Эмир, по преданию, снес минарет где-то и засадил поле дынями — невидными, зеленоватыми, удивительными на вкус… Еще «бури кала» — голова волка. «Мирзачульская» — самая распространенная, гиперболообразная степная, зимняя — зеленая, с белой паутинкой; «кампыр-кавун» — круглая, морщинистая, сладкая, из Джизака, песочного цвета, огромная…
Меньше всего хотелось думать о предстоящей разборке, лавировании между группировками…
На развале торговали квасцами, деревянными гребнями, фотографиями мусульманских красавиц. Спроса на них не было. Слепой в грязном халате что-то быстро невнятно бормотал вслед проходящим.
—О чем он? — Рэмбо остановился.
Валижон пожал плечами:
— Что-то вроде «Благожелательность Бога в благословении родителей, а гнев в негодовании их…»
— Коран?
— Может, шариат.
— А разница?
— Это как Уголовный кодекс и Комментарии…
На высоких каблуках Валижон был Рэмбо по плечо, он походил на постаревшего Маленького Мука из сказки.
— Сделаем так. — Валижон поднял голову. — Я подвезу вас к одной чайхане, там бывают новые узбеки и русские, друзья Мумина. Мне там появляться не с руки. А вы покрутитесь…
— Ты его знаешь?
— Я его сажал за разбой. — Валижон помолчал. — Теперь он депутат. У вас наверху тоже есть такой…
— И не один…
В глубине небольшого сквера виднелся ряд низких столиков, сбоку мелькнула белая куртка шашлычника. Чайхана была полна солидных, хорошо, по-европейски одетых мужчин. В помещении чайханы строгий мальчик, неулыбчивый, с тусклым лицом и отвисшими щеками, ловко наполнял чайники. У входа сидели трое молодых узбекских милиционеров, пили чай, разговаривали.
Рэмбо и секьюрити сели за ближайший столик. Молодой, в национальном халате официант подал меню. Рэмбо взглянул. Ни одно из блюд он не знал. Официант повертел карандашом и блокнотиком.
—Откуда? — Русский словарный запас таял у граждан новой республики, что называется, на глазах.
—Москва. — Укороченная интонационная речь предоставляла новые возможности обеим сторонам общения.
Официант оказался смышленым. Улыбнулся, спрятал блокнотик.
Ели шурпу. Поджаренную баранину, сильно наперченную, залитую бульоном и заправленную кислым молоком. С лепешками, которые тут же испекли. Подали еще зеленый чай, предварительно и после заварки, на этот раз вместе с крышкой, обдав чайник крутым кипятком.
Рядом порхали некрупные — поменьше голубей — коричневые тихие горлинки.
Время от времени то один, то другой из ментов поглядывал в переулок: кого-то ждали. «Три мушкетера…». Двое помоложе что-то рассказывали, смеясь и перебивая друг друга, третий — в погонах старшего сержанта, с тонким умным лицом — слушал их дружески-снисходительно.
Посетителей становилось меньше.
Рэмбо достал фотографию покойного Савона, которую он позаимствовал в «Дромите», положил рядом с прибором. Еще он сунул под салфетку пятидесятидолларовую купюру. Конец ее высовывался.
Подошел официант. Рэмбо и секьюрити продолжали есть. Официанту не надо было ничего объяснять. Вскоре он уже показывал фотографию парню, стоявшему на раздаче. Тот вытер руки полотенцем, взял снимок, что-то сказал стоявшим у плиты поварам. Они тоже подошли, перекинулись несколькими словами.
Рэмбо отодвинул тарелку. Он мало ел.
Трое ментов продолжали чаепитие. Аналогия с сюжетом вскоре снова подтвердилась: они ждали четвертого! Самый юный — в погонах рядового, и недавно полученной, не успевшей выгореть экипировке спешил к чайхане.
Рэмбо позавидовал их юности и дружбе.
В к о н т о р е , как и в роте королевских мушкетеров во времена д'Тревиля, несколько друзей — даже рядовых многого могли достичь, живя с девизом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54