Речь шла о пяти фунтах водки, настоянной на целебных травах, которые на сутки оставляли в соборе в плотно закрытом сосуде. Затем к ней добавляли шесть фунтов отборной мальвазии. Получался первоклассный ликер, которым Его Высокопреосвященство епископ Пистойи потчевал себя каждое утро – по две унции натощак за главным алтарем, заедая одной унцией меда.
Иезуит красноречиво прищелкнул языком, а Кристофано со скептической миной качал головой и пытался взять слово. Но Дульчибени опередил его:
– Мне кажется неоспоримым тот факт, что подобные средства способны добавить веселья, но чтобы с их помощью можно было добиться чего-то большего… Я и сам знавал один вкуснейший электуарий, изобретенный Лудовико Джилио да Кремоной во время Ломбардской чумы. Он представлял собой некий состав, четыре драхмы которого следовало намазывать на горячий хлеб по утрам натощак: розоватый мед, капля уксусно-кисловатого сиропа, мухомор, выжимки из песьей смерти, болотный молочай и шафран. Правда, все погибли, а если Джилио и выжил, то лишь благодаря своим собственным внутренним ресурсам, – мрачно закончил уроженец Марша, давая понять, что у нас шансов выжить гораздо меньше.
– Это напоминает желудочное средство крепительного свойства, так расхваленное Тиберио Гариотто да Фаэнцей. Прихоть кондитера да и только: светло-розовый сахар, ароматизированная водка, корица, шафран, сандал, красные кораллы, все это смешать с четырьмя унциями сока цедры и дать настояться в течение четырнадцати часов. Затем продлить кипящего, пенящегося меду и добавить для запаха мускус. Сам-то он умер от насильственной смерти. Послушайте меня, у нас нет иного выбора, как тот, о котором я говорил выше…
Девизе не дал ему закончить:
– Господин Помпео и наш лекарь правы. Джован Гутиеро, лекарь Карла II Французского, считал, что вкусное не способно очищать организм. И тем не менее составил электуарий, который следовало бы опробовать. Вы только задумайтесь, в благодарность за эту лекарственную кашку король наградил его имением в Лотарингском герцогстве, дающим немалый доход. Гутиеро подмешивал в электуарий такие приятные на вкус добавки, как вареный пенящийся мед, два десятка орехов и полтора десятка фиг, а также большое количество руты, абсента, печатной глины и каменной соли: принимать по пол-унции утром и вечером, запивая унцией крепчайшего белого уксуса.
Тут же завязалась оживленная дискуссия между сторонниками приятного на вкус лечения во главе с Робледой и их противниками. Я слушал их и, несмотря на серьезность переживаемого нами момента, забавлялся, отмечая про себя, что, судя по всему, у каждого из наших постояльцев была в запасе пара Рецептов против чумы.
И лишь Кристофано скептически качал головой.
– Да испробуйте хоть все ваши рецепты, только не обращайтесь ко мне, когда заболеете!
– Нельзя ли нам ограничиться частичным замуровыванием себя? – робко поинтересовался Бреноцци. – В 1556 году во время чумы можно было спокойно разгуливать по Венеции при одном условии – держать в руках пахучие шарики, до которых додумался философ и поэт Джироламо Рушелли. Да и то верно, не в пример желудку нос наслаждается запахами, даже если вокруг зараза. Левантский мускус, горная мята, гвоздика, мускатный орех, лаванда и росной ладан – из этой смеси Рушелли изготавливал шарики величиной с орех в кожуре, которые следовало носить при себе в разгар эпидемии днем и ночью. О, это было верное средство, но при условии ни на секунду не выпускать шарики из рук. Не знаю, скольким это удалось.
Тут терпение Кристофано лопнуло, он встал и с нотками металла в голосе заявил, что ему мало дела до того, как мы относимся к его наказу, однако это единственный способ избежать повального заболевания, и если мы от него откажемся, он сам запрется у себя в комнате, где будет принимать пищу, которую попросит доставлять ему, и выйдет оттуда только после того, как узнает, что все остальные поумирали, чего не придется долго ждать.
В столовой установилась гробовая тишина, в которой Кристофано изрек, что если мы решим следовать его предписаниям, ему одному будет позволено свободно передвигаться по постоялому двору, лечить больных и регулярно осматривать прочих. Ему понадобится помощник, который будет следить за питанием и гигиеной присутствующих, а также, согласно его указаниям, втирать им защитные мази и бальзамы. Он не осмеливается просить одного из нас подвергать себя подобному риску, но нам очень повезло, поскольку среди нас имеется кое-кто, – в этот момент я вошел в столовую, – кто весьма устойчив к заболеваниям, ему это, мол, доподлинно известно из его долгой врачебной практики. Все выпялились на меня, Кристофано схватил меня за руку.
– Особое физическое строение этого юноши делает его, как и всех ему подобных, устойчивым к заболеванию чумой, – провозгласил сиенский эскулап.
На лицах присутствующих появилось изумление. Кристофано перечислил случаи, имеющие отношение к тому, как переносят убогие люди эпидемию. Случаи эти он почерпнул из трудов самых крупных авторитетов в области медицины. Mirabiliaсвершались одно за другим и доказывали, что живое существо моего типа могло даже позволить себе отсасывать гной из нарыва и не почувствовать ничего, кроме легкого покалывания в желудке (такой случай отмечался во время эпидемии черной чумы тремя веками ранее).
– Фортунио Личето сравнивает их поразительные свойства со свойствами моноподов, кинокефалов, сатиров, циклопов, тритонов и сирен. Согласно разрядам, определенным отцом Гаспаром Скоттом, чем более пропорциональны конечности этих существ, тем больше у них шансов спастись от чумы. Так вот, все мы видим, что этот юноша в своем роде довольно неплохо сложен: крепкие плечи, прямые ноги, правильные черты лица, здоровые зубы. Судьбе было угодно занести его в разряд mediocresему подобных, а не несчастных minoresили, Боже упаси, горемычных minimi. И потому мы можем быть покойны. Согласно Нирембергиусу, он один из тех, кто рождается с зубами, волосами и гениталиями взрослых особей. В семь лет они уже бородаты, в десять наделены огромной силой и в состоянии давать потомство. Джованни Эузебио утверждает, что ему попадался экземпляр, который уже в четыре года обладал весьма импозантной шевелюрой и бородой. Не говоря уж о легендарном Попобаве с его непомерно развитыми срамными частями, нападавшим на спящих крупных мужских особей небольшого африканского острова и жестоко насиловавшего их, так что те после безуспешного сопротивления оставались калеками.
Первым в стан эскулапа из Сиены переметнулся задрожавший всем телом и покрывшийся потом отец Робледа. Отсутствие иного выхода, столь же серьезно обоснованного, вкупе со страхом потерять заботу Кристофано заставили и прочих согласиться с его предложением сидеть по своим комнатам. Один аббат Мелани молчал, словно воды в рот набрал.
* * *
Собравшиеся стали было расходиться, но Кристофано задержал всех, сказав, что можно получить в кухне горячую пищу и поджаренный хлеб. Мне он велел разбавить вино водой, дабы оно легче впитывалось стенками желудков постояльцев.
Я отдавал себе отчет, как бы всем хотелось, чтобы в подобных печальных обстоятельствах пищу готовил сам мэтр Пеллегрино. Но теперь все было на мне одном, и, несмотря на мои потуги угодить, приходилось довольствоваться тем, что мне удавалось сварганить из размягченных бобов и того, что еще оставалось в старом дощатом шкафу в кухне. К богатым запасам двухуровневых закомар я не притрагивался. Обычно я готовил блюдо из фруктов, овощей и грошового хлеба, который нам передавали вместе с водой, и меня утешало, что я не расходую провизию, запасенную хозяином, хотя понемногу содержимое кладовых все же истощалось из-за того, что Кристофано то и дело черпал там материал для своих электуариев, бальзамов, притираний, пластырей, эликсиров, лечебных шариков и лепешек.
Вечером этого дня, для того чтобы хоть как-то помочь постояльцам перенести невзгоды, я все же изощрился и приготовил суп со сваренными на пару яйцами и луговым горошком, а к супу подал фаршированные рулетики из хлеба и соленые сардины, порубленные с травами и изюмом, а кроме того, корни цикория, сваренные в сусле и уксусе. И все это я сдобрил щепоткой корицы, подумав, что эта пряность, ценимая на вес золота, которую могут себе позволить только богачи, приятно поразит нёбо и улучшит настроение едоков.
– Осторожно, не обожгитесь! – с улыбкой предупредил я Дульчибени и отца Робледу, которые с каменными лицами разглядывали корни цикория.
Увы, благодарности, как и изменения к лучшему, в их настроении не последовало.
Мысль о том, что какое-то особенное строение моего тела могло, судя по словам Кристофано, являться защитой от эпидемии, впервые в жизни сопровождалось пьянящим ум и сердце чувством сродни гордости. И если некоторые из перечисленных эскулапом деталей и озадачили меня (в возрасте семи лет я отнюдь не был бородат, как и не родился с зубами и гигантскими причиндалами), я вдруг ощутил свое превосходство над обычными смертными. Снова и снова обдумывая решение, принятое Кристофано относительно меня, я думал: «Ну да, могло ли быть иначе? Теперь все зависят от меня. Вот отчего он так легко позволил мне оставаться в одной комнате с хозяином, хотя тот и был при смерти!» Хорошее настроение вернулось ко мне, но я все же старался не выставлять его напоказ.
Для того, кто всякий час доволен,
Круглый год – весна…
– напевал кто-то рядом со мной. Это был аббат Мелани.
– Да ты, я гляжу, смотришь молодцом. Оставайся таким до завтра. Нам это пригодится.
Напоминание об утренней перекличке спустило меня с небес на землю.
– Не будешь ли ты так добр и не проводишь ли меня до места моего заточения? – покончив с ужином, спросил он.
– Отправляйтесь к себе один, – вмешался Кристофано. – Этот молодой человек нужен мне. И не возражайте.
Отделавшись от Атто Мелани, доктор велел мне вымыть тарелки и приборы.
– Отныне будешь делать это не менее раза в день. Сходи за двумя большими лоханями, чистыми простынями, ореховой скорлупой, чистой водой, белым вином и приходи в комнату Бедфорда.
Сам же он отправился к себе за заветным сундучком с инструментами, а также несколькими мешочками.
Когда он присоединился ко мне у изголовья горемычного англичанина, пылавшего, как уголек в камине, и бредившего, мы вместе раздели его.
– Ганглии слишком горячи, – заметил Кристофано расстроенно. – Надо бы их схоронить.
– Схоронить?
– Речь идет о великой и волшебной тайне, как быстро излечить от чумы, которую рыцарь Марко Леонардо Фиораванти, знаменитый болонский медик, оставил нам на смертном одре. Она гласит: пусть те, у кого уже появились бубоны, дадут закопать себя в яму, оставив над землей лишь шею и голову, пусть находятся в ней двенадцать – четырнадцать часов, а затем будут извлечены. Этот способ может быть применен во всех уголках мира и не требует затрат.
– А что это дает?
– Земля – мать, она очищает все, удаляет пятна с материи, за четыре – шесть часов размягчает жесткое мясо. К тому же не забывай, в Падуе есть грязевые ванны, излечивающие от множества болезней. Еще один хорошо себя зарекомендовавший способ состоит в том, чтобы от трех до двенадцати часов находиться в соленой морской воде. Увы, мы взаперти, и эти способы не про нас. Нам остается лишь одно – отворить бедняге Бедфорду кровь. Но сперва должно охладить ее.
Он достал деревянную коробочку.
– Это мои коронные мускусные лепешки, очень пользительные для желудка.
– В чем же польза?
– Они вбирают в себя все, что накопилось в желудке, и гонят прочь, ослабляя сопротивление, которое способен оказать больной действиям врача.
Он взял двумя пальцами одну лепешку, или иными словами, одну из этих сухих разновеликих кругляшек, которые готовятся аптекарями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Иезуит красноречиво прищелкнул языком, а Кристофано со скептической миной качал головой и пытался взять слово. Но Дульчибени опередил его:
– Мне кажется неоспоримым тот факт, что подобные средства способны добавить веселья, но чтобы с их помощью можно было добиться чего-то большего… Я и сам знавал один вкуснейший электуарий, изобретенный Лудовико Джилио да Кремоной во время Ломбардской чумы. Он представлял собой некий состав, четыре драхмы которого следовало намазывать на горячий хлеб по утрам натощак: розоватый мед, капля уксусно-кисловатого сиропа, мухомор, выжимки из песьей смерти, болотный молочай и шафран. Правда, все погибли, а если Джилио и выжил, то лишь благодаря своим собственным внутренним ресурсам, – мрачно закончил уроженец Марша, давая понять, что у нас шансов выжить гораздо меньше.
– Это напоминает желудочное средство крепительного свойства, так расхваленное Тиберио Гариотто да Фаэнцей. Прихоть кондитера да и только: светло-розовый сахар, ароматизированная водка, корица, шафран, сандал, красные кораллы, все это смешать с четырьмя унциями сока цедры и дать настояться в течение четырнадцати часов. Затем продлить кипящего, пенящегося меду и добавить для запаха мускус. Сам-то он умер от насильственной смерти. Послушайте меня, у нас нет иного выбора, как тот, о котором я говорил выше…
Девизе не дал ему закончить:
– Господин Помпео и наш лекарь правы. Джован Гутиеро, лекарь Карла II Французского, считал, что вкусное не способно очищать организм. И тем не менее составил электуарий, который следовало бы опробовать. Вы только задумайтесь, в благодарность за эту лекарственную кашку король наградил его имением в Лотарингском герцогстве, дающим немалый доход. Гутиеро подмешивал в электуарий такие приятные на вкус добавки, как вареный пенящийся мед, два десятка орехов и полтора десятка фиг, а также большое количество руты, абсента, печатной глины и каменной соли: принимать по пол-унции утром и вечером, запивая унцией крепчайшего белого уксуса.
Тут же завязалась оживленная дискуссия между сторонниками приятного на вкус лечения во главе с Робледой и их противниками. Я слушал их и, несмотря на серьезность переживаемого нами момента, забавлялся, отмечая про себя, что, судя по всему, у каждого из наших постояльцев была в запасе пара Рецептов против чумы.
И лишь Кристофано скептически качал головой.
– Да испробуйте хоть все ваши рецепты, только не обращайтесь ко мне, когда заболеете!
– Нельзя ли нам ограничиться частичным замуровыванием себя? – робко поинтересовался Бреноцци. – В 1556 году во время чумы можно было спокойно разгуливать по Венеции при одном условии – держать в руках пахучие шарики, до которых додумался философ и поэт Джироламо Рушелли. Да и то верно, не в пример желудку нос наслаждается запахами, даже если вокруг зараза. Левантский мускус, горная мята, гвоздика, мускатный орех, лаванда и росной ладан – из этой смеси Рушелли изготавливал шарики величиной с орех в кожуре, которые следовало носить при себе в разгар эпидемии днем и ночью. О, это было верное средство, но при условии ни на секунду не выпускать шарики из рук. Не знаю, скольким это удалось.
Тут терпение Кристофано лопнуло, он встал и с нотками металла в голосе заявил, что ему мало дела до того, как мы относимся к его наказу, однако это единственный способ избежать повального заболевания, и если мы от него откажемся, он сам запрется у себя в комнате, где будет принимать пищу, которую попросит доставлять ему, и выйдет оттуда только после того, как узнает, что все остальные поумирали, чего не придется долго ждать.
В столовой установилась гробовая тишина, в которой Кристофано изрек, что если мы решим следовать его предписаниям, ему одному будет позволено свободно передвигаться по постоялому двору, лечить больных и регулярно осматривать прочих. Ему понадобится помощник, который будет следить за питанием и гигиеной присутствующих, а также, согласно его указаниям, втирать им защитные мази и бальзамы. Он не осмеливается просить одного из нас подвергать себя подобному риску, но нам очень повезло, поскольку среди нас имеется кое-кто, – в этот момент я вошел в столовую, – кто весьма устойчив к заболеваниям, ему это, мол, доподлинно известно из его долгой врачебной практики. Все выпялились на меня, Кристофано схватил меня за руку.
– Особое физическое строение этого юноши делает его, как и всех ему подобных, устойчивым к заболеванию чумой, – провозгласил сиенский эскулап.
На лицах присутствующих появилось изумление. Кристофано перечислил случаи, имеющие отношение к тому, как переносят убогие люди эпидемию. Случаи эти он почерпнул из трудов самых крупных авторитетов в области медицины. Mirabiliaсвершались одно за другим и доказывали, что живое существо моего типа могло даже позволить себе отсасывать гной из нарыва и не почувствовать ничего, кроме легкого покалывания в желудке (такой случай отмечался во время эпидемии черной чумы тремя веками ранее).
– Фортунио Личето сравнивает их поразительные свойства со свойствами моноподов, кинокефалов, сатиров, циклопов, тритонов и сирен. Согласно разрядам, определенным отцом Гаспаром Скоттом, чем более пропорциональны конечности этих существ, тем больше у них шансов спастись от чумы. Так вот, все мы видим, что этот юноша в своем роде довольно неплохо сложен: крепкие плечи, прямые ноги, правильные черты лица, здоровые зубы. Судьбе было угодно занести его в разряд mediocresему подобных, а не несчастных minoresили, Боже упаси, горемычных minimi. И потому мы можем быть покойны. Согласно Нирембергиусу, он один из тех, кто рождается с зубами, волосами и гениталиями взрослых особей. В семь лет они уже бородаты, в десять наделены огромной силой и в состоянии давать потомство. Джованни Эузебио утверждает, что ему попадался экземпляр, который уже в четыре года обладал весьма импозантной шевелюрой и бородой. Не говоря уж о легендарном Попобаве с его непомерно развитыми срамными частями, нападавшим на спящих крупных мужских особей небольшого африканского острова и жестоко насиловавшего их, так что те после безуспешного сопротивления оставались калеками.
Первым в стан эскулапа из Сиены переметнулся задрожавший всем телом и покрывшийся потом отец Робледа. Отсутствие иного выхода, столь же серьезно обоснованного, вкупе со страхом потерять заботу Кристофано заставили и прочих согласиться с его предложением сидеть по своим комнатам. Один аббат Мелани молчал, словно воды в рот набрал.
* * *
Собравшиеся стали было расходиться, но Кристофано задержал всех, сказав, что можно получить в кухне горячую пищу и поджаренный хлеб. Мне он велел разбавить вино водой, дабы оно легче впитывалось стенками желудков постояльцев.
Я отдавал себе отчет, как бы всем хотелось, чтобы в подобных печальных обстоятельствах пищу готовил сам мэтр Пеллегрино. Но теперь все было на мне одном, и, несмотря на мои потуги угодить, приходилось довольствоваться тем, что мне удавалось сварганить из размягченных бобов и того, что еще оставалось в старом дощатом шкафу в кухне. К богатым запасам двухуровневых закомар я не притрагивался. Обычно я готовил блюдо из фруктов, овощей и грошового хлеба, который нам передавали вместе с водой, и меня утешало, что я не расходую провизию, запасенную хозяином, хотя понемногу содержимое кладовых все же истощалось из-за того, что Кристофано то и дело черпал там материал для своих электуариев, бальзамов, притираний, пластырей, эликсиров, лечебных шариков и лепешек.
Вечером этого дня, для того чтобы хоть как-то помочь постояльцам перенести невзгоды, я все же изощрился и приготовил суп со сваренными на пару яйцами и луговым горошком, а к супу подал фаршированные рулетики из хлеба и соленые сардины, порубленные с травами и изюмом, а кроме того, корни цикория, сваренные в сусле и уксусе. И все это я сдобрил щепоткой корицы, подумав, что эта пряность, ценимая на вес золота, которую могут себе позволить только богачи, приятно поразит нёбо и улучшит настроение едоков.
– Осторожно, не обожгитесь! – с улыбкой предупредил я Дульчибени и отца Робледу, которые с каменными лицами разглядывали корни цикория.
Увы, благодарности, как и изменения к лучшему, в их настроении не последовало.
Мысль о том, что какое-то особенное строение моего тела могло, судя по словам Кристофано, являться защитой от эпидемии, впервые в жизни сопровождалось пьянящим ум и сердце чувством сродни гордости. И если некоторые из перечисленных эскулапом деталей и озадачили меня (в возрасте семи лет я отнюдь не был бородат, как и не родился с зубами и гигантскими причиндалами), я вдруг ощутил свое превосходство над обычными смертными. Снова и снова обдумывая решение, принятое Кристофано относительно меня, я думал: «Ну да, могло ли быть иначе? Теперь все зависят от меня. Вот отчего он так легко позволил мне оставаться в одной комнате с хозяином, хотя тот и был при смерти!» Хорошее настроение вернулось ко мне, но я все же старался не выставлять его напоказ.
Для того, кто всякий час доволен,
Круглый год – весна…
– напевал кто-то рядом со мной. Это был аббат Мелани.
– Да ты, я гляжу, смотришь молодцом. Оставайся таким до завтра. Нам это пригодится.
Напоминание об утренней перекличке спустило меня с небес на землю.
– Не будешь ли ты так добр и не проводишь ли меня до места моего заточения? – покончив с ужином, спросил он.
– Отправляйтесь к себе один, – вмешался Кристофано. – Этот молодой человек нужен мне. И не возражайте.
Отделавшись от Атто Мелани, доктор велел мне вымыть тарелки и приборы.
– Отныне будешь делать это не менее раза в день. Сходи за двумя большими лоханями, чистыми простынями, ореховой скорлупой, чистой водой, белым вином и приходи в комнату Бедфорда.
Сам же он отправился к себе за заветным сундучком с инструментами, а также несколькими мешочками.
Когда он присоединился ко мне у изголовья горемычного англичанина, пылавшего, как уголек в камине, и бредившего, мы вместе раздели его.
– Ганглии слишком горячи, – заметил Кристофано расстроенно. – Надо бы их схоронить.
– Схоронить?
– Речь идет о великой и волшебной тайне, как быстро излечить от чумы, которую рыцарь Марко Леонардо Фиораванти, знаменитый болонский медик, оставил нам на смертном одре. Она гласит: пусть те, у кого уже появились бубоны, дадут закопать себя в яму, оставив над землей лишь шею и голову, пусть находятся в ней двенадцать – четырнадцать часов, а затем будут извлечены. Этот способ может быть применен во всех уголках мира и не требует затрат.
– А что это дает?
– Земля – мать, она очищает все, удаляет пятна с материи, за четыре – шесть часов размягчает жесткое мясо. К тому же не забывай, в Падуе есть грязевые ванны, излечивающие от множества болезней. Еще один хорошо себя зарекомендовавший способ состоит в том, чтобы от трех до двенадцати часов находиться в соленой морской воде. Увы, мы взаперти, и эти способы не про нас. Нам остается лишь одно – отворить бедняге Бедфорду кровь. Но сперва должно охладить ее.
Он достал деревянную коробочку.
– Это мои коронные мускусные лепешки, очень пользительные для желудка.
– В чем же польза?
– Они вбирают в себя все, что накопилось в желудке, и гонят прочь, ослабляя сопротивление, которое способен оказать больной действиям врача.
Он взял двумя пальцами одну лепешку, или иными словами, одну из этих сухих разновеликих кругляшек, которые готовятся аптекарями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102