– Мария отошла к стеллажу и вернулась с атласом.
На какое-то время она погрузилась в изучение карты.
– Вот оно! – сказала она, указывая точку на карте. – Видишь? – На губах ее играла улыбка.
Я посмотрел: линии координат сходились точно в Камберлоо.
– Не очень-то подходящее место, – сказал я.
– Может, нет, а может, и да, – возразила Мария. – Помнишь надпись, которую Гарри повесил на двери каюты? Помнишь слова?
Я перечитывал эту надпись каждый день по пути на остров Святого Иуды. Я и сейчас словно видел ее перед собой:
Разум – сам себе пространство, и в себе
Создаст из Рая Ад и Рай из Ада.
Я повторил эти слова вслух.
– По-моему, так оно и есть, – сказала Мария. – Что если Рай – всегда там, где ты находишься, только человеку почти непосильно это понять? И ты не обретешь его, пока не сумеешь полюбить другого человека и довериться ему; и тогда, где бы ни находился, там и будет Рай?
Я согласился, что это неплохая мысль.
– Моя мама порой жаловалась, когда отца посылали в какое-нибудь совсем уж гиблое место; – продолжала Мария, – а он уверял ее, что все не так уж плохо. Он говорил: «Роза цветет и на куче навоза». Не то чтобы Камберлоо был навозной кучей, но, конечно, и на Рай, каким его обычно"себе представляют люди, он не слишком похож.
Потом она снова заговорила о Гарри:
– Помнишь, он сказал тебе, что хорошая книга становится талисманом, – сказала она, – даже если ты не соберешься ее прочесть. Может, это применимо и к словам. Разве слово не может быть талисманом, даже если ты не понимаешь в точности его значения? Почему бы слову «любовь» не стать талисманом? И слову «доверие»?
– Наверное, ты права, – отозвался я. Мне хотелось угодить жене.
– Помнишь, что сказал нам Мозес Аткинсон тогда, на горе: змеи ничему не учатся на опыте.
– Да, – кивнул я.
– Может, насчет змей он и прав, – продолжала Мария, – но к нам это не относятся. Человек сумеет научиться любви.
Мы сидели на диване, и атлас все еще лежал рядом с нами. Внезапно Мария выпрямилась.
– Вот что я подумала, Эндрю: добавь это к своим записям, ты не против? Вернись к столу, прямо сейчас, и после всех кошмаров и ужасов запиши это.
Я сомневался. Мне это казалось глупым.
– Пожалуйста, – попросила Мария. – Если не ради себя самого, то ради меня.
И я решился.
– Почему бы и нет? – сказал я. – Конечно, я так и сделаю.
– Ты напишешь, что любовь и доверие – самое важное в мире?
– Напишу! – сказал я. Она была счастлива.
– Спасибо, Эндрю! И кстати, если та процессия когда-нибудь еще явится тебе во сне, – она с трудом удержалась от улыбки, – ты знаешь, о ком я – «Чудовищный строй женщин», – включи в него и меня, договорились? Я буду идти в этой процессии и нести знамя, на котором будут написаны всего два слова: ЛЮБОВЬ и ДОВЕРИЕ. Ты сделаешь это для меня?
Я тоже пытался сдержать улыбку, но не сумел.
– Конечно, договорились. Так и будет, – пообещал я.
– И чтобы ты навсегда запомнил, ты поставишь эти два слова в самом конце своих записей?
Да, Мария. Я пообещал, и я сделал это. Вот они, последние слова в моем блокноте: ЛЮБОВЬ и ДОВЕРИЕ.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35