– Незнакомец взглянул на часы. – Сейчас двадцать один восемнадцать. Ровно два часа восемнадцать… О! Уже девятнадцать минут назад, с ним произошел несчастный случай. Царство ему небесное. Хороший, говорят, был человек. Вот так бывает. Все под одним небом ходим. Желаю удачи. – И он сделал вид, что моментально уснул.
Разговор можно было считать оконченным. А Монахов словно ощутил на себе металлический «строгий» ошейник, накинутый Багаевым. И – не дернуться, не освободиться. Чуть потянешь – острые шипы тут же вонзятся в кожу, а петля-удавка перетянет горло. Остается лишь одно: ходить ровно и не делать резких движений.
Предгорья Тянь-Шаня. Окрестности Проклятой равнины
В горах темнеет рано. Ночь здесь вязкая, суровая и холодная. Каждый скальный выступ, любое ущелье или пропасть таят в себе множество неожиданностей. Но самую большую угрозу всегда несли с собой люди.
…А люди подходили к аулу, где совсем недавно утихли жуткая пьянка и оргии, со всех сторон. Бесшумно и скрытно. Собственно, они могли и не маскироваться. Женщины, старики и дети никакой опасности не представляли, а мужчины пребывали в состоянии глубокого и тяжелого алкогольного сна.
Нечто похожее бывало в этих горах в годы, Гражданской войны, когда здесь щедро сеяли смерть кавалеристы легендарного красного командира Семена Михайловича Буденного. Разве что крадущиеся в селение люди были одеты не в краснозвездные папахи, а в традиционные национальные чалмы и стеганые ватные халаты – чапаны. Каждый из них в руке держал нож.
Без суеты и неразберихи незваные гости разошлись по жилищам. Сделано это было так быстро и споро, что можно было без труда предположить четкую организацию их действий и тщательную предварительную договоренность.
Спустя какие-то пять-шесть минут те же ночные пришельцы по-прежнему молча и бесшумно покинули пределы горного селения, растворившись в густой и непроглядной темени тянь-шаньских предгорий.
Все взрослые мужчины аула так и остались лежать в своих хижинах с перерезанными глотками. В воздухе поплыл солоновато-сладкий запах свежей, не успевшей еще остыть крови. Напавшие действовали в высшей степени хладнокровно и профессионально.
То же самое в это время происходило во всех кишлаках и аулах, прилегающих к Проклятой равнине – плантациям опиумного мака и конопли, принадлежащим корейцу Киму. Теперь они остались без окружной охраны, кордоны были умело ликвидированы неизвестными. Внизу, на равнине, остались лишь немощные, обезумевшие от наркотиков сборщики урожая и немногочисленная охрана поселка Йигирма. Но и их ждала беда.
…Рассвет только начал растекаться по горам. Рабы вышли в поле и приступили к выполнению своей ежедневной работы, когда со стороны горных гряд послышался нарастающий гул. На слух казалось, что сюда приближается в бешеной скачке табун диких лошадей, готовый снести на своем пути все живое. Но кони были оседланы и несли на себе всадников.
Вооруженные джигиты стремительным галопом двигались к плантациям опиумного мака, раскинувшимся на Проклятой равнине. Черной тучей. И веяло от них смертью. С гиканьем, привстав на стременах и размахивая над головами кто – шашкой, кто – пикой, они надвигались с противоположной стороны гор. Казалось, ничто не удержит их, никакая сила не остановит.
…На плантациях гнули спины невольники. Кетмени в их руках долбили ссохшуюся в камень глинистую почву, вырывая неглубокие канавки, по которым вскоре пойдет вода. По участкам разъезжали верховые надсмотрщики с плетями и охотничьими карабинами. Они-то и заметили первыми приближающуюся опасность.
Надсмотрщиков было человек десять. Надвигающихся всадников – не менее сотни. Надсмотрщики заметались в панике, беспорядочно выкрикивая команды рабам, в которых и сами бы не разобрались. Всадники шли на них ровно, стремительно и неотвратимо.
Рабы, увидев наконец подступающую опасность, кинулись врассыпную. Их примеру последовали и надсмотрщики, не сделав ни одного выстрела.
Люди с плантаций бежали к горам в надежде укрыться. Но старания их оказались тщетны. Несущаяся во весь опор сотня, подчиненная чьей-то холодной воле, рассредоточилась, отсекла их от спасительных гор и принялась рубить шашками и колоть пиками направо и налево. Истошные крики о помощи летели над Проклятой равниной.
Тех, кто спотыкался и падал, затаптывали копытами коней. Бегущих быстро настигали, и тогда клинки рассекали тощие, опаленные солнцем тела от плеча до пояса, а пики пронзали насквозь, вырывая зубчатыми наконечниками куски мяса.
По выдолбленным сухим глинистым канавкам обильно потекла горячая, парящая на жарком солнце и чернеющая на глазах кровь.
Вскоре все было кончено. На плантации и в поселке Йигирма не осталось ни одного живого обитателя, за исключением детей и древнего старика, вышедшего на крики да так и оставшегося стоять возле своей хибары.
Напавшие сбили детей в кучу, поддавая им плетями и не обращая никакого внимания на вопли и слезы. Старика пока не трогали.
Среди всадников выделялся один. Он восседал на Низкорослом и лохматом киргизском скакуне. Голову его покрывала ослепительно белая чалма, а на плечи был наброшен вышитый золотом чапан нежно-бирюзового цвета. Руки украшали золотые перстни, а на ногах были сапожки-ичиги из тонко выделанной кожи.
Он посмотрел на детей и коротко бросил:
– Убрать!
«Убрать» означало уничтожить. Несколько всадников принялись тут же загонять детей в один из домов. Другие старательно обложили каменное строение сухой соломой, напихав ее и внутрь жилища. И вот уже вспыхнуло пламя, и тотчас раздались душераздирающие крики. Все, кто был загнан в дом, горели заживо.
– Ну подойди сюда, Карамор! – приказал обладатель золотых перстней и белоснежной чалмы. – Узнаешь меня?
– Как не узнать, Миркузий-ака! – заискивающе ответил старик, стараясь перекричать вопли пожираемых огнем детей.
Да, человек в белой чалме был не кто иной, как Миркузий Мирвалиевич Султанов.
– Хорошо, что узнаешь. Как видишь, я жив. А вас всех уже давно заждались на небесах! Ха-ха-ха!
Его смех был поддержан хохотом сотни головорезов.
– И ты, продажная Собака, слуга белоухих, примешь от меня смерть. Наше время пришло. И корейца твоего я достану. И всех, кто с ним. Ибо такова воля Аллаха! – торжественно произнес Султанов.
Его слова и особенно упоминание Всевышнего были приняты одобрительными возгласами.
– Проклятая равнина теперь принадлежит мне! Я здесь хозяин! И я хозяин в этих горах!
Окончив свою короткую речь, Султанов жестом указал, чтобы убрали и старика. Уже через три минуты немощное его тело было насажено на толстый, вбитый в землю кол.
Плантации корейца перестали существовать.
Ленинград
Лев Исаакович Краманский-Горлов, любитель предметов старины, страстный коллекционер живописи и благородных камней, еще неделю назад пригласил к себе в гости давнего приятеля. Обговорил время встречи заранее, зная, что тот – человек занятой и каждый час его жизни расписан по минутам.
Они познакомились на одной из выставок современных художников. Незнакомец подошел к Льву Исааковичу в тот момент, когда он глубокомысленно замер перед холстом Андрея Щелкунина, на котором автор изобразил полуобнаженную диву с мечом и розой, бесстрашно вставшую на пути огнедышащего дракона.
– Великолепно проработан крупный план! – услышал Лев Исаакович голос за спиной. – А вот задник в правой верхней части пустоват. Вам не кажется?
Оглянувшись, увидел рядом импозантного, преклонных лет мужчину, одетого в роскошный светло-серый шерстяной пиджак и шерстяные черные брюки. Опирался незнакомец на трость красного дерева, украшенную массивным бронзовым набалдашником.
– Знаете, я, пожалуй, соглашусь с вами! – торопливо ответил Краманский-Горлов. Он почему-то смутился, как будто его застали подглядывающим в замочную скважину. Благообразный же вид пожилого человека успокоил его.
– Хотите что-то приобрести? – мягко поинтересовался незнакомец, элегантно поигрывая тростью.
– К сожалению, не вижу ничего подходящего. Уровень мельчает…
– Отчего же! – удивился тот. – Меня лично тот же Щелкунин порадовал двумя потрясающими работами. Дороговато пришлось заплатить. Но всяческие сожаления покинули меня при более детальном рассмотрении произведений. Мне кажется, за Андреем Витальевичем вскорости будет первое слово. Поверьте, у него большое и славное будущее.
– Как? Вы уже купили его картины? Но ведь он и не выставлялся по большому счету. Как вам это удалось?
– Мы давние друзья с мастером.
– Ах вот как, – понимающе закивал Лев Исаакович. – Тогда конечно. Но, я думаю, лучших-то картин он вам не продал. Знатоки поговаривают, что «Столп мироздания» и «Мальчика в солнечных лучах» он как зеницу ока бережет для международной выставки.
– Именно эти работы я у него и купил, – ошарашил Краманского-Горлова импозантный старик.
– Да что вы говорите!..
– Хотите взглянуть? – благодушно поинтересовался тот.
Лев Исаакович замялся. Ему очень хотелось не только посмотреть на эти работы, но и попытать счастья перекупить их.
– Право, мне неловко напрашиваться, – пробормотал он. В среде истинных знатоков и почитателей искусства живописи, а тем более коллекционеров не принято проявлять излишнюю назойливость.
– Кхе-кхе! – довольно хохотнул старик. – Я далек от мысли, что вы наведете на меня порчу или вздумаете меня… кхе… ограбить. У вас, знаете ли, взгляд подлинного ценителя. Не тушуйтесь. Я приглашаю вас. И не принимаю никаких отговорок. Вы мне нравитесь, молодой человек.
Лев Исаакович действительно был моложе своего собеседника как минимум лет на двадцать. А приглашение, прозвучавшее вот так запросто, не давало ему никакой возможности отказаться. К тому же отказываться не хотелось. Тут пахло большой удачей.
Через минуту они уже познакомились, обменявшись визитками. А спустя два с половиной часа пили кофе в тарховском доме Игоря Ивановича Серегина. Первая их встреча завершилась предварительной договоренностью о покупке одной из картин модного художника Андрея Щелкунина. Бизон уступил своему новому приятелю «Мальчика в солнечных лучах», поимев на этой сделке восемьдесят процентов чистой прибыли.
Потом они еще много раз встречались при различных обстоятельствах. И всегда были друг о друге самого хорошего мнения. Однажды Лев Исаакович, зная могущественные связи Серегина, попросил его об одной услуге. Помочь переправить в Германию бронзовую статуэтку восемнадцатого века. Тот отнесся к его просьбе легко и просто. Так же просто и легко статуэтка величиной с пол-литровую кефирную бутылку оказалась в Мюнхене по адресу, указанному Краманским-Горловым. С тех пор Игорь Иванович стал для Льва Исааковича подобием божества.
Сегодня же Лев Исаакович ждал у себя Серегина с трепетом. С его помощью он рассчитывал провернуть довольно опасную операцию по вывозу из страны очередной партии товара. Что именно за товар, Краманский-Горлов Игорю Ивановичу пока не говорил. Да и договаривались о встрече они по телефону. Всего не скажешь. Теперь предстояло убедить Серегина в крайней необходимости и обоюдной выгоде этой сделки.
Бизон, в свою очередь, весьма и весьма дорожил отношениями с Краманским-Горловым. Тот, сам того не подозревая, снабжал его информацией о коллекционерах города и выставляемых на подпольные торги шедеврах.
Во всем предельно аккуратный, Игорь Иванович прибыл в гости вовремя, минута в минуту, лишний раз подчеркнув свою пунктуальность и уважение к хозяину дома. Для его супруги, Миры Иосифовны, не забыл прихватить по дороге крупную розу на длинном изящном стебле.
Как и принято в деловых кругах при ведении серьезных переговоров, обошлись без обильного застолья, уединившись в рабочем кабинете Льва Исааковича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58