С кем-то разговаривает. Узнаю голос Элен, она говорит: «До свидания». Иветта наконец возвращается.
— Вам везет: Элен принесла целую кучу кассет.
Просто класс. Не иначе как полное собрание сочинений — триста шестьдесят шесть томов.
— Хотите послушать одну из них прямосейчас?
Мой палец остается недвижим.
— Хотите пить?
Палец по-прежнему недвижим.
— Может быть, есть хотите?
Палец словно прирос к ручке кресла.
— Или вам надо пописать?
Никакой реакции.
— Вы хотели повидаться с Элен?
Палец недвижим. Я чувствую, что Иветта уже начинает нервничать.
— С кем-нибудь другим?
Я приподнимаю палец.
— С Виржини?
Палец остается недвижим.
— Это как-то связано со вчерашним несчастным случаем?
Я приподнимаю палец.
— Значит, вы хотите поговорить с полицией?
Я приподнимаю палец. Иветта, ты просто умница. Как только мне станет получше, я прибавлю тебе жалованье, я сделаю тебя своей наследницей, я…
— Вы хотите, чтобы я пригласила этого длинного зануду-комиссара?
Я приподнимаю палец.
— Хорошо, раз уж вам это может доставить удовольствие.
Она направляется к телефону. Прекрасно. Все идет как надо. Я вполне могу держать ситуацию под контролем.
— Комиссар в Париже, вернется только в понедельник. Ох, совсем забыла: у меня же кролик в духовке!
Она поспешно бросается в кухню — звук такой, будто проскакал целый полк всадников. Остается лишь надеяться, что Иссэр вернется не слишком поздно; либо на то, что Виржини просто сочинила очередную небылицу.
Звонят в дверь. Наверное, мне стоило бы нанять еще и горничную — исключительно для того, чтобы она открывала дверь и как в театре — трижды стучала палкой.
На сей раз явилась Клод Мондини. Целует меня в обе щеки — очень быстро: чмок, чмок; от нее пахнет туалетной водой с ароматом жимолости.
— Бедная моя Элиза! Какое счастье, что все так хорошо закончилось! Я всегда говорила, что этот лес — опасное место. И запрещаю детям там играть. Жан-Ми тоже шлет вам привет и поцелуи. Ой, у вас чем-то так вкусно пахнет. Что у вас там в духовке, Иветта?
— Кролик в горчичном соусе.
— Наверное, просто божественное блюдо! Ну а теперь, бедняжка моя Элиза, надеюсь, у вас все в порядке?
Я приподнимаю палец.
— К сожалению, не могу посидеть с вами подольше: нужно еще заняться подготовкой к прогулке на каноэ, которую мы устраиваем в воскресенье для ребятишек из Турбьер. Я знаю, что вам нелегко живется, Элиза, но если бы вы только видели этих несчастных малышей… их детство проходит в столь удручающем окружении… Ладно; чмокаю вас в щечку и убегаю… Иветта, если вам понадобится какая-нибудь помощь, вы нам непременно позвоните, хорошо?
— Да, конечно, спасибо.
— До свидания, Элиза, до встречи!
Она уходит, оставив после себя лишь легкий весенний аромат жимолости. Я остаюсь сидеть в некотором ошеломлении: интересно, сколько она здесь пробыла — три минуты или четыре? Тем не менее я чувствую некоторое облегчение, ибо в глубине души основательно побаивалась, как бы она не убедила Иветту в необходимости возить меня по воскресеньям к утренней мессе — чтобы я «тоже имела доступ к духовным ценностям».
По воскресеньям мы с Бенуа обычно валялись в постели до одиннадцати, болтая о всяких пустяках… Мне очень тебя не хватает, Бенуа.
Пять дней полного спокойствия. Просто великолепно. Никто меня не лапает, не колет иголкой, не пытается убить. Два часа Бальзака в день, превосходная погода, сочная клубника, вдобавок Рэйбо расхваливает меня на все лады. Ибо похоже, что вслед за указательным пальцем вся моя левая рука начинает понемногу оживать. Господи Боже мой, если бы только это оказалось действительно так! Если бы она вновь обрела способность двигаться, я бы научилась писать левой рукой, могла бы помахать ею в знак приветствия или прощания — и вообще подавать уйму разных знаков: два пальца в виде буквы "V" — победа; кружочек из пальцев — полный ноль по всем позициям; большой палец вниз — знак недовольства, а вверх — о'кей, все в порядке; я могла бы скрестить пальцы, отгоняя дурную судьбу, и вообще — делать все, что человек может делать рукой! Теперь я целыми днями упражняюсь, как безумная. Я овладею этой проклятой рукой, более того: вот так — кусочек за кусочком — я заставлю работать все свое тело; клянусь — заставлю, причем до такой степени, что в один прекрасный день смогу встать и вырубить эту осточертевшую мне кассету!
Должно быть, сам Всевышний услышал меня, ибо вдруг воцарилась-таки тишина. Ах да: наверное, уже час дня и Иветта хочет послушать новости. Бу-бубу, сначала — новости из-за рубежа… новый план по борьбе с терроризмом… возмущение фермеров… премьер-министр… война тут, война — там… наводнение на Юго-Востоке — до этого, помнится, там была засуха… первый сдвиг в расследовании убийства Микаэля Массне — полиция разыскивает некоего свидетеля… Что?
— Элиза, вы слышали? — восклицает Иветта; последняя новость явно повергла ее в состояние крайнего возбуждения.
Я приподнимаю палец.
— Сейчас позвоню Элен. Может быть, она знает чуть больше, чем они сказали.
Я вся обращаюсь в слух, но новости на этом и заканчиваются. Теперь передают прогноз погоды: солнечным дням скоро придет конец, синоптики предсказывают довольно холодную осень и раннюю зиму — конец развлечениям, первое сентября уже на носу. Иветта возвращается:
— Она тоже слышала новости, но совершенно не в курсе, о чем именно идет речь. Похоже, сообщение не на шутку взволновало ее. Вообще-то комиссар мог бы лично ей рассказать и подробнее: как-никак ее это касается самым непосредственным образом… Тем более что, работая на полставки, она не может целыми днями не сводить глаз с Виржини.
Первый сдвиг… Мне не терпится поговорить с Иссэром. Бедная Элен! Она ведет себя всегда так сдержанно, что люди частенько забывают о том, какую страшную драму ей довелось пережить. Ни она, ни Поль никогда даже не упоминают о Рено; Иветта как-то сказала мне, что все его вещи они отдали какой-то католической благотворительной организации. Кажется, только в столовой у них висит его фотография. Симпатичный такой темноволосый мальчонка с голубыми глазами, весело оттопыренными (по словам Иветты) ушами и веснушками на носу. Он совсем не похож на Виржини — та, как выяснилось, действительно блондинка, однако с подстриженными каре волосами и карими глазами. Иветта говорит, что девочка просто восхитительна — «ну прямо куколка»; я же, однако, подозреваю ее в некоторой предвзятости.
Не переставая проклинать всякого рода убийц, нынешние времена, налоги, сетовать на сокращение продолжительности жизни и поистине преступное безразличие ко всему перечисленному со стороны Всевышнего, Иветта убирает со стола. Затем возвращается ко мне и объявляет, что день сегодня слишком хорош для того, чтобы сидеть взаперти. Она уже позвонила Элен и предложила вместе со мной взять на прогулку Виржини. Элен согласилась — у Иветты даже возникло впечатление, что та будет рада на какое-то время остаться одна.
Виржини весело скачет рядом с моей коляской. Иветта предпочла и носа не совать в Видальский «лес», так что прогуливаемся мы по площади возле торгового центра. Насколько я помню, там много скамеек и целая куча уличных торговцев сандвичами. Мимо нас со свистом проносится молодежь на роликовых коньках и прочих приспособлениях для быстрой езды — то бишь на досках. Где-то чуть поодаль слышатся равномерные удары по мячу. Визг и писк явно перевозбужденных детей — тут я вспоминаю, что в центре площади расположен большой квадратный бассейн, украшенный причудливо изогнутыми металлическими трубками фонтана, куда малышня вечно бросает все, что более или менее способно плыть.
Фонтан работает — слышен негромкий шелест водяных струй. Мы останавливаемся. Иветта облегченно вздыхает — судя по всему, она опустилась на скамью.
— Виржини, не уходи далеко!
— Нет, я только поиграю у бассейна.
На какой-то момент воцаряется полный покой; мы обе сидим: я — вслушиваясь в живые звуки окружающего мира, Иветта — явно погрузившись в какие-то свои мечты. Тонкий голосок Виржини внезапно вырывает меня из оцепенения:
— Можно мы с ним сходим купить «Малабар»?
— Конфетами очень легко испортить себе зубы.
— Это вовсе никакие не конфеты, а жвачка.
— Все равно. Кстати, как тебя зовут, малыш? Или ты язык проглотил?
— Мама всегда покупает мне жвачку. А его зовут Матье.
Нет, этого не может быть!
— Ладно, вот тебе пять франков, да смотри не потеряй. А где твоя мама, Матье?
— Вон там, в парикмахерской.
— Его мама — парикмахер. А сюда он пришел со своим старшим братом, — поясняет Виржини.
— Ах так! Ну хорошо; ступайте за своей жвачкой, но смотрите не задерживайтесь и ни с кем посторонним не разговаривайте!
Надо же: это он, Матье Гольбер. И что такое Виржини задумала? О Господи! Неужели она… поставляет жертвы убийце? Нет, просто бред какой-то; такие мысли надо от себя гнать. А что моя Иветга — она хотя бы приглядывает за ними? Почему их так долго нет — разве это нормально? До моего слуха доносится шелест бумаги, и я понимаю, чем сейчас занята Иветта: она мирно читает газету. Ох, неподходящее же ты времечко выбрала для того, чтобы читать, Иветта!
— Не понимаю, почему такой, соблазнительного вида мужчина — принц Альберт — до сих пор не женился…
Иветта! Да плюнь ты на этого принца! Посмотри-ка лучше, где там наши малыши!
— До чего же они надоели со своим спортом; просто невероятно: в какую газету ни загляни — сплошной спорт, страница за страницей…
Иветта, милая, ну пожалуйста, оторвись же ты от своей газеты да поищи глазами малышей!
— Я купила целых пять жвачек!
Виржини! Слава Богу!
— Вот увидишь: если и дальше будешь поглощать конфеты в таком количестве, у тебя все зубы испортятся.
— Наш дантист — очень милый человек.
— Все равно это неразумно. Дантист стоит бешеных денег. Кстати, куда подевался твой дружок?
— Пошел к своему старшему брату. Им пора домой.
— Вот как? Послушай, может, посидишь немного с нами? Могу дать тебе посмотреть комиксы, если хочешь.
— Да, с удовольствием.
Помимо моей воли меня вдруг охватывает какая-то глухая тревога. Появление Матье — именно здесь и сейчас — начинает мне казаться довольно-таки странным совпадением. А его внезапное исчезновение — еще более странным.
— Я вам не помешаю? — вежливо спрашивает дамский голос с заметным северным акцентом.
— Нет, ну что вы. Садитесь. Подвинься немного, Виржини.
Теперь Виржини сидит почти вплотную с моим креслом. Иветта и подсевшая к нам дама принимаются болтать о каких-то пустяках.
— Элиза, ты слышишь меня? — внезапно шепчет Виржини.
Я приподнимаю палец.
— Я боюсь за Матье.
Я тоже.
— По-моему, он сейчас умрет.
О, нет, нет! Ох, если бы я могла схватить эту девчонку да встряхнуть как следует, заставить ее выдать все свои тайны…
— Я ведь видела ее, Смерть. Там, неподалеку от стоянки.
Мне становится жутко — такое ощущение, словно в желудок мне влили расплавленного свинца. Будь оно проклято, мое идиотское лицо, неспособное выразить ни малейших эмоций, будь проклят мой дурацкий рот, неспособный кричать! Должно быть, вид у меня всетаки становится несколько странным, ибо Иветта внезапно прерывает свою болтовню:
— У вас такой беспокойный вид… Что-то не так?
Я приподнимаю палец. Все не так.
— Хотите вернуться домой?
Мой палец остается недвижим.
— Хотите еще немного прогуляться?
Да, пожалуй, лучше прогуляться: может быть, мы случайно наткнемся на Матье. Я приподнимаю палец.
— Ну что ж, — смирившись, вздыхает Иветта, — тогда поехали. До свидания, — расстроенно бросает она своей недавней собеседнице; представляю, как та, должно быть, ошарашенно уставилась сейчас на меня.
Коляска трогается с места. Виржини тихонько напевает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Вам везет: Элен принесла целую кучу кассет.
Просто класс. Не иначе как полное собрание сочинений — триста шестьдесят шесть томов.
— Хотите послушать одну из них прямосейчас?
Мой палец остается недвижим.
— Хотите пить?
Палец по-прежнему недвижим.
— Может быть, есть хотите?
Палец словно прирос к ручке кресла.
— Или вам надо пописать?
Никакой реакции.
— Вы хотели повидаться с Элен?
Палец недвижим. Я чувствую, что Иветта уже начинает нервничать.
— С кем-нибудь другим?
Я приподнимаю палец.
— С Виржини?
Палец остается недвижим.
— Это как-то связано со вчерашним несчастным случаем?
Я приподнимаю палец.
— Значит, вы хотите поговорить с полицией?
Я приподнимаю палец. Иветта, ты просто умница. Как только мне станет получше, я прибавлю тебе жалованье, я сделаю тебя своей наследницей, я…
— Вы хотите, чтобы я пригласила этого длинного зануду-комиссара?
Я приподнимаю палец.
— Хорошо, раз уж вам это может доставить удовольствие.
Она направляется к телефону. Прекрасно. Все идет как надо. Я вполне могу держать ситуацию под контролем.
— Комиссар в Париже, вернется только в понедельник. Ох, совсем забыла: у меня же кролик в духовке!
Она поспешно бросается в кухню — звук такой, будто проскакал целый полк всадников. Остается лишь надеяться, что Иссэр вернется не слишком поздно; либо на то, что Виржини просто сочинила очередную небылицу.
Звонят в дверь. Наверное, мне стоило бы нанять еще и горничную — исключительно для того, чтобы она открывала дверь и как в театре — трижды стучала палкой.
На сей раз явилась Клод Мондини. Целует меня в обе щеки — очень быстро: чмок, чмок; от нее пахнет туалетной водой с ароматом жимолости.
— Бедная моя Элиза! Какое счастье, что все так хорошо закончилось! Я всегда говорила, что этот лес — опасное место. И запрещаю детям там играть. Жан-Ми тоже шлет вам привет и поцелуи. Ой, у вас чем-то так вкусно пахнет. Что у вас там в духовке, Иветта?
— Кролик в горчичном соусе.
— Наверное, просто божественное блюдо! Ну а теперь, бедняжка моя Элиза, надеюсь, у вас все в порядке?
Я приподнимаю палец.
— К сожалению, не могу посидеть с вами подольше: нужно еще заняться подготовкой к прогулке на каноэ, которую мы устраиваем в воскресенье для ребятишек из Турбьер. Я знаю, что вам нелегко живется, Элиза, но если бы вы только видели этих несчастных малышей… их детство проходит в столь удручающем окружении… Ладно; чмокаю вас в щечку и убегаю… Иветта, если вам понадобится какая-нибудь помощь, вы нам непременно позвоните, хорошо?
— Да, конечно, спасибо.
— До свидания, Элиза, до встречи!
Она уходит, оставив после себя лишь легкий весенний аромат жимолости. Я остаюсь сидеть в некотором ошеломлении: интересно, сколько она здесь пробыла — три минуты или четыре? Тем не менее я чувствую некоторое облегчение, ибо в глубине души основательно побаивалась, как бы она не убедила Иветту в необходимости возить меня по воскресеньям к утренней мессе — чтобы я «тоже имела доступ к духовным ценностям».
По воскресеньям мы с Бенуа обычно валялись в постели до одиннадцати, болтая о всяких пустяках… Мне очень тебя не хватает, Бенуа.
Пять дней полного спокойствия. Просто великолепно. Никто меня не лапает, не колет иголкой, не пытается убить. Два часа Бальзака в день, превосходная погода, сочная клубника, вдобавок Рэйбо расхваливает меня на все лады. Ибо похоже, что вслед за указательным пальцем вся моя левая рука начинает понемногу оживать. Господи Боже мой, если бы только это оказалось действительно так! Если бы она вновь обрела способность двигаться, я бы научилась писать левой рукой, могла бы помахать ею в знак приветствия или прощания — и вообще подавать уйму разных знаков: два пальца в виде буквы "V" — победа; кружочек из пальцев — полный ноль по всем позициям; большой палец вниз — знак недовольства, а вверх — о'кей, все в порядке; я могла бы скрестить пальцы, отгоняя дурную судьбу, и вообще — делать все, что человек может делать рукой! Теперь я целыми днями упражняюсь, как безумная. Я овладею этой проклятой рукой, более того: вот так — кусочек за кусочком — я заставлю работать все свое тело; клянусь — заставлю, причем до такой степени, что в один прекрасный день смогу встать и вырубить эту осточертевшую мне кассету!
Должно быть, сам Всевышний услышал меня, ибо вдруг воцарилась-таки тишина. Ах да: наверное, уже час дня и Иветта хочет послушать новости. Бу-бубу, сначала — новости из-за рубежа… новый план по борьбе с терроризмом… возмущение фермеров… премьер-министр… война тут, война — там… наводнение на Юго-Востоке — до этого, помнится, там была засуха… первый сдвиг в расследовании убийства Микаэля Массне — полиция разыскивает некоего свидетеля… Что?
— Элиза, вы слышали? — восклицает Иветта; последняя новость явно повергла ее в состояние крайнего возбуждения.
Я приподнимаю палец.
— Сейчас позвоню Элен. Может быть, она знает чуть больше, чем они сказали.
Я вся обращаюсь в слух, но новости на этом и заканчиваются. Теперь передают прогноз погоды: солнечным дням скоро придет конец, синоптики предсказывают довольно холодную осень и раннюю зиму — конец развлечениям, первое сентября уже на носу. Иветта возвращается:
— Она тоже слышала новости, но совершенно не в курсе, о чем именно идет речь. Похоже, сообщение не на шутку взволновало ее. Вообще-то комиссар мог бы лично ей рассказать и подробнее: как-никак ее это касается самым непосредственным образом… Тем более что, работая на полставки, она не может целыми днями не сводить глаз с Виржини.
Первый сдвиг… Мне не терпится поговорить с Иссэром. Бедная Элен! Она ведет себя всегда так сдержанно, что люди частенько забывают о том, какую страшную драму ей довелось пережить. Ни она, ни Поль никогда даже не упоминают о Рено; Иветта как-то сказала мне, что все его вещи они отдали какой-то католической благотворительной организации. Кажется, только в столовой у них висит его фотография. Симпатичный такой темноволосый мальчонка с голубыми глазами, весело оттопыренными (по словам Иветты) ушами и веснушками на носу. Он совсем не похож на Виржини — та, как выяснилось, действительно блондинка, однако с подстриженными каре волосами и карими глазами. Иветта говорит, что девочка просто восхитительна — «ну прямо куколка»; я же, однако, подозреваю ее в некоторой предвзятости.
Не переставая проклинать всякого рода убийц, нынешние времена, налоги, сетовать на сокращение продолжительности жизни и поистине преступное безразличие ко всему перечисленному со стороны Всевышнего, Иветта убирает со стола. Затем возвращается ко мне и объявляет, что день сегодня слишком хорош для того, чтобы сидеть взаперти. Она уже позвонила Элен и предложила вместе со мной взять на прогулку Виржини. Элен согласилась — у Иветты даже возникло впечатление, что та будет рада на какое-то время остаться одна.
Виржини весело скачет рядом с моей коляской. Иветта предпочла и носа не совать в Видальский «лес», так что прогуливаемся мы по площади возле торгового центра. Насколько я помню, там много скамеек и целая куча уличных торговцев сандвичами. Мимо нас со свистом проносится молодежь на роликовых коньках и прочих приспособлениях для быстрой езды — то бишь на досках. Где-то чуть поодаль слышатся равномерные удары по мячу. Визг и писк явно перевозбужденных детей — тут я вспоминаю, что в центре площади расположен большой квадратный бассейн, украшенный причудливо изогнутыми металлическими трубками фонтана, куда малышня вечно бросает все, что более или менее способно плыть.
Фонтан работает — слышен негромкий шелест водяных струй. Мы останавливаемся. Иветта облегченно вздыхает — судя по всему, она опустилась на скамью.
— Виржини, не уходи далеко!
— Нет, я только поиграю у бассейна.
На какой-то момент воцаряется полный покой; мы обе сидим: я — вслушиваясь в живые звуки окружающего мира, Иветта — явно погрузившись в какие-то свои мечты. Тонкий голосок Виржини внезапно вырывает меня из оцепенения:
— Можно мы с ним сходим купить «Малабар»?
— Конфетами очень легко испортить себе зубы.
— Это вовсе никакие не конфеты, а жвачка.
— Все равно. Кстати, как тебя зовут, малыш? Или ты язык проглотил?
— Мама всегда покупает мне жвачку. А его зовут Матье.
Нет, этого не может быть!
— Ладно, вот тебе пять франков, да смотри не потеряй. А где твоя мама, Матье?
— Вон там, в парикмахерской.
— Его мама — парикмахер. А сюда он пришел со своим старшим братом, — поясняет Виржини.
— Ах так! Ну хорошо; ступайте за своей жвачкой, но смотрите не задерживайтесь и ни с кем посторонним не разговаривайте!
Надо же: это он, Матье Гольбер. И что такое Виржини задумала? О Господи! Неужели она… поставляет жертвы убийце? Нет, просто бред какой-то; такие мысли надо от себя гнать. А что моя Иветга — она хотя бы приглядывает за ними? Почему их так долго нет — разве это нормально? До моего слуха доносится шелест бумаги, и я понимаю, чем сейчас занята Иветта: она мирно читает газету. Ох, неподходящее же ты времечко выбрала для того, чтобы читать, Иветта!
— Не понимаю, почему такой, соблазнительного вида мужчина — принц Альберт — до сих пор не женился…
Иветта! Да плюнь ты на этого принца! Посмотри-ка лучше, где там наши малыши!
— До чего же они надоели со своим спортом; просто невероятно: в какую газету ни загляни — сплошной спорт, страница за страницей…
Иветта, милая, ну пожалуйста, оторвись же ты от своей газеты да поищи глазами малышей!
— Я купила целых пять жвачек!
Виржини! Слава Богу!
— Вот увидишь: если и дальше будешь поглощать конфеты в таком количестве, у тебя все зубы испортятся.
— Наш дантист — очень милый человек.
— Все равно это неразумно. Дантист стоит бешеных денег. Кстати, куда подевался твой дружок?
— Пошел к своему старшему брату. Им пора домой.
— Вот как? Послушай, может, посидишь немного с нами? Могу дать тебе посмотреть комиксы, если хочешь.
— Да, с удовольствием.
Помимо моей воли меня вдруг охватывает какая-то глухая тревога. Появление Матье — именно здесь и сейчас — начинает мне казаться довольно-таки странным совпадением. А его внезапное исчезновение — еще более странным.
— Я вам не помешаю? — вежливо спрашивает дамский голос с заметным северным акцентом.
— Нет, ну что вы. Садитесь. Подвинься немного, Виржини.
Теперь Виржини сидит почти вплотную с моим креслом. Иветта и подсевшая к нам дама принимаются болтать о каких-то пустяках.
— Элиза, ты слышишь меня? — внезапно шепчет Виржини.
Я приподнимаю палец.
— Я боюсь за Матье.
Я тоже.
— По-моему, он сейчас умрет.
О, нет, нет! Ох, если бы я могла схватить эту девчонку да встряхнуть как следует, заставить ее выдать все свои тайны…
— Я ведь видела ее, Смерть. Там, неподалеку от стоянки.
Мне становится жутко — такое ощущение, словно в желудок мне влили расплавленного свинца. Будь оно проклято, мое идиотское лицо, неспособное выразить ни малейших эмоций, будь проклят мой дурацкий рот, неспособный кричать! Должно быть, вид у меня всетаки становится несколько странным, ибо Иветта внезапно прерывает свою болтовню:
— У вас такой беспокойный вид… Что-то не так?
Я приподнимаю палец. Все не так.
— Хотите вернуться домой?
Мой палец остается недвижим.
— Хотите еще немного прогуляться?
Да, пожалуй, лучше прогуляться: может быть, мы случайно наткнемся на Матье. Я приподнимаю палец.
— Ну что ж, — смирившись, вздыхает Иветта, — тогда поехали. До свидания, — расстроенно бросает она своей недавней собеседнице; представляю, как та, должно быть, ошарашенно уставилась сейчас на меня.
Коляска трогается с места. Виржини тихонько напевает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46