Таким образом фламандский язык Марше, возможно, помог ему выжить среди африкандеров, поскольку их язык очень близок к фламандскому.
В двух других вырезках упоминался Марше или просто гигант бельгиец по прозвищу Большой Пауль, остававшийся после роспуска Пятой команды и отъезда Петерса и присоединившийся к Шрамму как раз во время мятежа 1967 года в Стэнливиле и долгого марша на Букаву.
Наконец, Лутц включил пять фотокопий из классической книги Энтони Моклера «Historic des Mercenaires» <* «История наемников» (фр.)>, из которых Куинн мог узнать о событиях, происходивших в последние месяцы пребывания Марше в Конго.
В конце июля 1967 года, группа Шрамма, не в силах удержать Стэнливиль, направилась к границе, легко преодолела сопротивление и достигла Букаву, некогда великолепный оазис для бельгийцев, прохладный курорт на берегу озера, и закрепилась там.
Они продержались три месяца, пока у них не кончились боеприпасы.
Затем они перешли по мосту через озеро в соседнюю республику Руанда.
Остальное Куинн знал. Хотя у них не было боеприпасов, они запугали правительство страны, полагавшее, что если не пойти им навстречу, то они просто терроризируют всю страну. Бельгийский консул был завален работой.
Многие бельгийские наемники случайно или нарочно потеряли свои документы, удостоверяющие их личности. Задерганный консул выдавал временные бельгийские удостоверения личности на те фамилии которые ему давали. Вероятно именно тогда Марше стал Полем Лефортом. Можно полагать, что у него хватило сообразительности сделать позже эти документы постоянными, особенно если некий Поль Лефорт когда-то существовал и погиб там.
23 апреля 1968 года два самолета Красного креста наконец репатриировали наемников. Один самолет полетел прямо в Брюссель со всеми бельгийцами на борту. Со всеми, кроме одного. Бельгийская общественность была готова чествовать наемников как героев. Другое дело — полиция. Они проверяли каждого сходившего с самолета и искали его имя в списке разыскиваемых полицией. Марше, вероятно, сел в другой самолет, тот, который выгружал наемников в Пизе, Цюрихе и Париже. Всего эти два самолета привезли в Европу 123 наемника из Европы и Южной Африки.
Куинн был убежден, что Марше был на втором самолете и что он исчез на 23 года, работая на увеселительных ярмарках, пока его не наняли для последней акции за рубежом. Но никакого намека на это в бумагах не было.
Вернулся Лутц.
— Еще одно дело, — сказал Куинн.
— Не могу, — запротестовал Лутц. — Уже и так говорят, что я готовлю материал о наемниках. Но это чушь, я делаю статью о совещании министров сельского хозяйства стран Общего рынка!
— Расширьте ваш кругозор, — предложил Куинн. — Сколько германских наемников участвовало в мятеже в Стэнливиле, в марше на Букаву, осаде Букавы и сколько их было в лагере для интернированных в Руанде?
Лутц записал вопросы.
— Вы знаете, у меня жена и дети, мне пора домой.
— Значит, вы счастливый человек, — сказал Куинн.
Область поиска информации, которую он просил, была гораздо хуже, и Лутц возвратился из архива через двадцать минут. На этот раз он оставался с ними, пока Куинн читал.
Лутц принес полное досье на германских наемников, начиная с 1960 года и позже. Там было по крайней мере человек двенадцать. Некий Вильгельм был в Конго в районе Ватса. Умер от ран, полученных в результате засады на дороге в Паулис. Рольф Штайнер был в Биафре, сейчас проживает в Мюнхене, но он никогда не был в Конго. Куинн перевернул страницу.
Зигфрид «Конго» Мюллер был в Конго от начала до конца, умер в Южной Африке в 1983 году.
Там были еще два немца, оба жили в Нюренберге по указанным адресам, но они уехали из Африки весной 1967 года. Таким образом, оставался один.
Вернер Бернгардт был в Пятой команде, но перешел к Шрамму, когда группа была распущена. Он участвовал в мятеже, в марше на Букаву и в осаде курорта на озере. Но его адреса не было.
— Где бы он мог быть сейчас? — спросил Куинн.
— Если адрес не указан, значит, он исчез, — ответил Лутц. — Вы же знаете, это был 1968 год, а сейчас 1991. Он мог умереть или уехать куда-нибудь. Такие люди, как он... вы знаете... Центральная или Южная Америка, Южная Африка...
— Или здесь, в Германии, — предположил Куинн.
Вместо ответа Лутц взял в баре телефонный справочник. Там было четыре колонки Бернгардтов, и это только в Гамбурге. В Федеральной Республике Германия имеется десять земель и в каждом есть несколько таких телефонных справочников. «Если вообще у него есть телефон», — сказал Лутц.
— А как насчет досье криминальной полиции? — поинтересовался Куинн.
— Если только это не входит в компетенцию федеральной полиции, то придется обращаться в десять полицейских управлений, — сказал Лутц. — Вы знаете, что после войны, когда союзники были настолько добры, что написали нам нашу конституцию, у нас все децентрализовано. Так что у нас не может быть другого Гитлера. И найти кого-нибудь в таких условиях чертовски трудно. Я знаю это, ведь это моя работа. Ну, а в случае с таким человеком... очень мало шансов. Если он захочет исчезнуть, он исчезнет. Этот явно хотел исчезнуть, иначе за двадцать три года он дал бы какое-нибудь интервью или попал бы на страницы печати. Но ничего этого не случилось, иначе это было бы в досье.
У Куинна был последний вопрос — откуда этот Бернгардт родом? Лутц просмотрел страницы документов.
— Дортмунд, — сказал он. — Он родился и вырос в Дортмунде. Может быть, местная полиция знает о нем что-нибудь. Но они вам ничего не скажут.
Гражданские права, сами понимаете, мы в Германии очень щепетильно относимся к гражданским правам.
Куинн поблагодарил его и отпустил домой. Сэм и он пошли по улице, ища приличный ресторан.
— Ну, а теперь куда? — спросила она.
— Дортмунд, Я знаю там одного человека.
— Дорогой мой, ты знаешь одного человека в любой точке земного шара.
***
В середине ноября Майкл Оделл встретился с президентом Кормэком с глазу на глаз в Овальном Кабинете. Вице-президент был потрясен переменой, происшедшей со своим старым другом. Джон Кормэк не только не оправился после похорон, но казался еще более усохшим.
Оделла беспокоили не только перемены во внешности президента, дело в том, что тот потерял старую способность концентрации и умение проникать в суть явлений. Он попытался привлечь внимание президента к расписанию его встреч.
— О да, — сказал Кормэк, пытаясь вернуться к действительности,давайте посмотрим.
Он стал читать расписание на понедельник.
— Джон, — мягко сказал Оделл, — сегодня вторник.
На страницах дневника Оделл видел жирные красные линии, перечеркивающие назначенные встречи. В столице был глава государства, члена НАТО, и президент должен встретить его на лужайке Белого дома, не вести переговоры, европеец поймет это, а только встретить.
Основной вопрос был не в том, поймет ли его европеец, но в том, как отнесутся средства массовой информации Америки к тому, что президент не сможет его встретить. Оделл опасался, что они поймут это слишком хорошо.
— Замени меня, — попросил Кормэк.
Вице-президент кивнул. «Конечно», — сказал он мрачно. Это была десятая отмененная встреча за неделю. Всю работу с бумагами можно было сделать силами работников Белого дома, президент подобрал хорошую команду. Но американский народ дает огромную власть этому единственному человеку — президенту, главе государства, старшему административному чиновнику, главнокомандующему вооруженными силами, человеку, держащему палец на ядерной кнопке, на определенных условиях. И одно из них состоит в том, что у народа есть право видеть его в действии и притом часто. Поэтому именно Генеральный Прокурор отреагировал на озабоченность Оделла через час в ситуационной комнате.
— Он не может оставаться там вечно, — сказал Уолтер.
Оделл рассказал им все о состоянии, в котором он нашел президента.
Здесь были члены внутреннего кабинета — Оделл, Стэннард, Уолтере, Дональдсон, Рид и Джонсон плюс доктор Армитейдж, которого пригласили как консультанта.
— От него осталась лишь оболочка, это — тень человека, каким он был всего пять недель тому назад, — сказал Оделл. Все были мрачны и подавлены.
Доктор Армитейдж объяснил, что президент Кормэк страдает от глубокой послешоковой травмы, от которой он никак не может оправиться.
— Что это значит на человеческом языке? — резко спросил Оделл.
Это значит, терпеливо объяснил доктор Армитейдж, что личное горе президента настолько велико, что оно лишает его воли продолжать работу.
Сразу после похищения, сообщил психиатр, президент перенес подобную травму, но не столь сильную. Тогда главной проблемой были стресс и беспокойство, вызванные неизвестностью и волнением из-за того, что он не знал, что происходит с его сыном, жив он или мертв, в добром здравии или с ним плохо обращаются, когда его отпустят и отпустят ли вообще.
Во время переговоров стресс несколько уменьшился. Он узнал от Куинна, что сын его был по крайней мере жив. Когда близилось время обмена, он в какой-то степени пришел в себя.
Но смерть единственного сына и ужасные обстоятельства его гибели явились для него почти физическим ударом. Будучи человеком замкнутым, он не мог разделить свое горе и выразить свою печаль. На него напала меланхолия, пожирающая его моральные силы в ментальные способности, то есть те качества, которые обычно называют волей.
Собравшиеся слушали психиатра с тяжелым сердцем. Они надеялись, что он скажет им, что у президента на уме. Во время нескольких редких встреч с ним они и без врача видели и понимали его состояние. Они видели изможденного и убитого горем человека, усталого до изнеможения, преждевременно состарившегося, лишенного энергии и интереса к окружающей действительности. В Америке и раньше были президенты, заболевавшие на своем посту, тогда государственная машина могла справляться с ситуацией.
Но ничего подобного не было. Даже без растущего числа вопросов со стороны средств массовой информации некоторые из присутствующих задавали себе вопрос: может ли и должен ли Джон Кормэк занимать этот пост дальше.
Билл Уолтере слушал психиатра с каменным выражением лица. Ему было сорок четыре года, и он был самым молодым членом кабинета. Это был жесткий и блестящий адвокат из Калифорнии, специализировавшийся на делах корпораций. Джон Кормэк пригласил его в Вашингтон в качестве Генерального прокурора, чтобы использовать его талант в борьбе с организованной преступностью, большая часть которой ныне прячется за фасадами корпораций. Те, кто восхищался им, признавали, что он может быть безжалостным во имя верховенства закона, а его враги, а он обрел их немало, боялись его настойчивости.
Он обладал приятной внешностью, носил костюмы для более молодых людей и всегда был аккуратно причесан. Но за внешним шармом могли скрываться холодность и бесчувственность, составляющие его внутреннюю суть. Те, кто имел с ним дело, замечали, что единственным признаком того, что он входил в суть дела, было то, что он переставал моргать. И его немигающий взгляд мог сильно действовать на нервы. Когда доктор Армитейдж вышел из комнаты, Уолтере первым нарушил молчание.
— Может так случится, джентльмены, что нам придется серьезно подумать о Двадцать пятой.
Все они знали об этом, но он первый упомянул о возможности ее применения. Согласно Двадцать пятой поправке вице-президент и большинство Кабинета могут в письменном виде известить президента, минуя сенат и спикера палаты представителей, о том, что они считают, что президент больше не в состоянии исполнять свои обязанности, налагаемые на него высокой должностью. Об этом говорится в Разделе 4 Двадцать пятой поправки.
— Вы явно выучили ее наизусть, Билл, — резко сказал Оделл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
В двух других вырезках упоминался Марше или просто гигант бельгиец по прозвищу Большой Пауль, остававшийся после роспуска Пятой команды и отъезда Петерса и присоединившийся к Шрамму как раз во время мятежа 1967 года в Стэнливиле и долгого марша на Букаву.
Наконец, Лутц включил пять фотокопий из классической книги Энтони Моклера «Historic des Mercenaires» <* «История наемников» (фр.)>, из которых Куинн мог узнать о событиях, происходивших в последние месяцы пребывания Марше в Конго.
В конце июля 1967 года, группа Шрамма, не в силах удержать Стэнливиль, направилась к границе, легко преодолела сопротивление и достигла Букаву, некогда великолепный оазис для бельгийцев, прохладный курорт на берегу озера, и закрепилась там.
Они продержались три месяца, пока у них не кончились боеприпасы.
Затем они перешли по мосту через озеро в соседнюю республику Руанда.
Остальное Куинн знал. Хотя у них не было боеприпасов, они запугали правительство страны, полагавшее, что если не пойти им навстречу, то они просто терроризируют всю страну. Бельгийский консул был завален работой.
Многие бельгийские наемники случайно или нарочно потеряли свои документы, удостоверяющие их личности. Задерганный консул выдавал временные бельгийские удостоверения личности на те фамилии которые ему давали. Вероятно именно тогда Марше стал Полем Лефортом. Можно полагать, что у него хватило сообразительности сделать позже эти документы постоянными, особенно если некий Поль Лефорт когда-то существовал и погиб там.
23 апреля 1968 года два самолета Красного креста наконец репатриировали наемников. Один самолет полетел прямо в Брюссель со всеми бельгийцами на борту. Со всеми, кроме одного. Бельгийская общественность была готова чествовать наемников как героев. Другое дело — полиция. Они проверяли каждого сходившего с самолета и искали его имя в списке разыскиваемых полицией. Марше, вероятно, сел в другой самолет, тот, который выгружал наемников в Пизе, Цюрихе и Париже. Всего эти два самолета привезли в Европу 123 наемника из Европы и Южной Африки.
Куинн был убежден, что Марше был на втором самолете и что он исчез на 23 года, работая на увеселительных ярмарках, пока его не наняли для последней акции за рубежом. Но никакого намека на это в бумагах не было.
Вернулся Лутц.
— Еще одно дело, — сказал Куинн.
— Не могу, — запротестовал Лутц. — Уже и так говорят, что я готовлю материал о наемниках. Но это чушь, я делаю статью о совещании министров сельского хозяйства стран Общего рынка!
— Расширьте ваш кругозор, — предложил Куинн. — Сколько германских наемников участвовало в мятеже в Стэнливиле, в марше на Букаву, осаде Букавы и сколько их было в лагере для интернированных в Руанде?
Лутц записал вопросы.
— Вы знаете, у меня жена и дети, мне пора домой.
— Значит, вы счастливый человек, — сказал Куинн.
Область поиска информации, которую он просил, была гораздо хуже, и Лутц возвратился из архива через двадцать минут. На этот раз он оставался с ними, пока Куинн читал.
Лутц принес полное досье на германских наемников, начиная с 1960 года и позже. Там было по крайней мере человек двенадцать. Некий Вильгельм был в Конго в районе Ватса. Умер от ран, полученных в результате засады на дороге в Паулис. Рольф Штайнер был в Биафре, сейчас проживает в Мюнхене, но он никогда не был в Конго. Куинн перевернул страницу.
Зигфрид «Конго» Мюллер был в Конго от начала до конца, умер в Южной Африке в 1983 году.
Там были еще два немца, оба жили в Нюренберге по указанным адресам, но они уехали из Африки весной 1967 года. Таким образом, оставался один.
Вернер Бернгардт был в Пятой команде, но перешел к Шрамму, когда группа была распущена. Он участвовал в мятеже, в марше на Букаву и в осаде курорта на озере. Но его адреса не было.
— Где бы он мог быть сейчас? — спросил Куинн.
— Если адрес не указан, значит, он исчез, — ответил Лутц. — Вы же знаете, это был 1968 год, а сейчас 1991. Он мог умереть или уехать куда-нибудь. Такие люди, как он... вы знаете... Центральная или Южная Америка, Южная Африка...
— Или здесь, в Германии, — предположил Куинн.
Вместо ответа Лутц взял в баре телефонный справочник. Там было четыре колонки Бернгардтов, и это только в Гамбурге. В Федеральной Республике Германия имеется десять земель и в каждом есть несколько таких телефонных справочников. «Если вообще у него есть телефон», — сказал Лутц.
— А как насчет досье криминальной полиции? — поинтересовался Куинн.
— Если только это не входит в компетенцию федеральной полиции, то придется обращаться в десять полицейских управлений, — сказал Лутц. — Вы знаете, что после войны, когда союзники были настолько добры, что написали нам нашу конституцию, у нас все децентрализовано. Так что у нас не может быть другого Гитлера. И найти кого-нибудь в таких условиях чертовски трудно. Я знаю это, ведь это моя работа. Ну, а в случае с таким человеком... очень мало шансов. Если он захочет исчезнуть, он исчезнет. Этот явно хотел исчезнуть, иначе за двадцать три года он дал бы какое-нибудь интервью или попал бы на страницы печати. Но ничего этого не случилось, иначе это было бы в досье.
У Куинна был последний вопрос — откуда этот Бернгардт родом? Лутц просмотрел страницы документов.
— Дортмунд, — сказал он. — Он родился и вырос в Дортмунде. Может быть, местная полиция знает о нем что-нибудь. Но они вам ничего не скажут.
Гражданские права, сами понимаете, мы в Германии очень щепетильно относимся к гражданским правам.
Куинн поблагодарил его и отпустил домой. Сэм и он пошли по улице, ища приличный ресторан.
— Ну, а теперь куда? — спросила она.
— Дортмунд, Я знаю там одного человека.
— Дорогой мой, ты знаешь одного человека в любой точке земного шара.
***
В середине ноября Майкл Оделл встретился с президентом Кормэком с глазу на глаз в Овальном Кабинете. Вице-президент был потрясен переменой, происшедшей со своим старым другом. Джон Кормэк не только не оправился после похорон, но казался еще более усохшим.
Оделла беспокоили не только перемены во внешности президента, дело в том, что тот потерял старую способность концентрации и умение проникать в суть явлений. Он попытался привлечь внимание президента к расписанию его встреч.
— О да, — сказал Кормэк, пытаясь вернуться к действительности,давайте посмотрим.
Он стал читать расписание на понедельник.
— Джон, — мягко сказал Оделл, — сегодня вторник.
На страницах дневника Оделл видел жирные красные линии, перечеркивающие назначенные встречи. В столице был глава государства, члена НАТО, и президент должен встретить его на лужайке Белого дома, не вести переговоры, европеец поймет это, а только встретить.
Основной вопрос был не в том, поймет ли его европеец, но в том, как отнесутся средства массовой информации Америки к тому, что президент не сможет его встретить. Оделл опасался, что они поймут это слишком хорошо.
— Замени меня, — попросил Кормэк.
Вице-президент кивнул. «Конечно», — сказал он мрачно. Это была десятая отмененная встреча за неделю. Всю работу с бумагами можно было сделать силами работников Белого дома, президент подобрал хорошую команду. Но американский народ дает огромную власть этому единственному человеку — президенту, главе государства, старшему административному чиновнику, главнокомандующему вооруженными силами, человеку, держащему палец на ядерной кнопке, на определенных условиях. И одно из них состоит в том, что у народа есть право видеть его в действии и притом часто. Поэтому именно Генеральный Прокурор отреагировал на озабоченность Оделла через час в ситуационной комнате.
— Он не может оставаться там вечно, — сказал Уолтер.
Оделл рассказал им все о состоянии, в котором он нашел президента.
Здесь были члены внутреннего кабинета — Оделл, Стэннард, Уолтере, Дональдсон, Рид и Джонсон плюс доктор Армитейдж, которого пригласили как консультанта.
— От него осталась лишь оболочка, это — тень человека, каким он был всего пять недель тому назад, — сказал Оделл. Все были мрачны и подавлены.
Доктор Армитейдж объяснил, что президент Кормэк страдает от глубокой послешоковой травмы, от которой он никак не может оправиться.
— Что это значит на человеческом языке? — резко спросил Оделл.
Это значит, терпеливо объяснил доктор Армитейдж, что личное горе президента настолько велико, что оно лишает его воли продолжать работу.
Сразу после похищения, сообщил психиатр, президент перенес подобную травму, но не столь сильную. Тогда главной проблемой были стресс и беспокойство, вызванные неизвестностью и волнением из-за того, что он не знал, что происходит с его сыном, жив он или мертв, в добром здравии или с ним плохо обращаются, когда его отпустят и отпустят ли вообще.
Во время переговоров стресс несколько уменьшился. Он узнал от Куинна, что сын его был по крайней мере жив. Когда близилось время обмена, он в какой-то степени пришел в себя.
Но смерть единственного сына и ужасные обстоятельства его гибели явились для него почти физическим ударом. Будучи человеком замкнутым, он не мог разделить свое горе и выразить свою печаль. На него напала меланхолия, пожирающая его моральные силы в ментальные способности, то есть те качества, которые обычно называют волей.
Собравшиеся слушали психиатра с тяжелым сердцем. Они надеялись, что он скажет им, что у президента на уме. Во время нескольких редких встреч с ним они и без врача видели и понимали его состояние. Они видели изможденного и убитого горем человека, усталого до изнеможения, преждевременно состарившегося, лишенного энергии и интереса к окружающей действительности. В Америке и раньше были президенты, заболевавшие на своем посту, тогда государственная машина могла справляться с ситуацией.
Но ничего подобного не было. Даже без растущего числа вопросов со стороны средств массовой информации некоторые из присутствующих задавали себе вопрос: может ли и должен ли Джон Кормэк занимать этот пост дальше.
Билл Уолтере слушал психиатра с каменным выражением лица. Ему было сорок четыре года, и он был самым молодым членом кабинета. Это был жесткий и блестящий адвокат из Калифорнии, специализировавшийся на делах корпораций. Джон Кормэк пригласил его в Вашингтон в качестве Генерального прокурора, чтобы использовать его талант в борьбе с организованной преступностью, большая часть которой ныне прячется за фасадами корпораций. Те, кто восхищался им, признавали, что он может быть безжалостным во имя верховенства закона, а его враги, а он обрел их немало, боялись его настойчивости.
Он обладал приятной внешностью, носил костюмы для более молодых людей и всегда был аккуратно причесан. Но за внешним шармом могли скрываться холодность и бесчувственность, составляющие его внутреннюю суть. Те, кто имел с ним дело, замечали, что единственным признаком того, что он входил в суть дела, было то, что он переставал моргать. И его немигающий взгляд мог сильно действовать на нервы. Когда доктор Армитейдж вышел из комнаты, Уолтере первым нарушил молчание.
— Может так случится, джентльмены, что нам придется серьезно подумать о Двадцать пятой.
Все они знали об этом, но он первый упомянул о возможности ее применения. Согласно Двадцать пятой поправке вице-президент и большинство Кабинета могут в письменном виде известить президента, минуя сенат и спикера палаты представителей, о том, что они считают, что президент больше не в состоянии исполнять свои обязанности, налагаемые на него высокой должностью. Об этом говорится в Разделе 4 Двадцать пятой поправки.
— Вы явно выучили ее наизусть, Билл, — резко сказал Оделл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80