Три человека провели еще два часа с полицейским художником.
Следователь Уильяме принес портрет в Скотланд-Ярд, как раз перед завтраком и показал его Найджелу Крэмеру. Тот отнес его в девять утра в комитет «КОБРА». Беда была в том, что этот портрет мог подойти к любому человеку. И здесь нить обрывалась.
— Мы знаем, что после Сайкса над фургоном работал другой, более квалифицированный механик, — сказал Крэмер комитету. — И специальный художник сделал надпись фруктовой фирмы «Барлоу» на бортах. Фургон должен был где-то храниться, в гараже с условиями для сварки. Но если мы обратимся к общественности, похитители узнают об этом, могут запаниковать и скрыться, убив Саймона Кормэка.
Было решено дать описание преступника во все полицейские участки страны, но не сообщать об этом прессе и общественности.
***
Эндрю, «Энди», Лэинг провел ночь, просматривая записи банковских операций, приходя все больше и больше в изумление, пока перед самым рассветом его удивление не сменилось растущей уверенностью в том, что он был прав и никакого другого объяснения быть не может.
Энди Лэинг был главой группы по кредиту и маркетингу в отделении Инвестиционного банка Саудовской Аравии в Джидде, института, созданного правительством страны для того, чтобы управлять астрономическими суммами денег, циркулирующими в этих местах.
Хотя банк принадлежал Саудовской Аравии и совет директоров состоял, в основном, из граждан этой страны, служащие были в подавляющем большинстве иностранцы, работающие по контрактам, и самым большим поставщиком служащих был нью-йоркский «Рокман-Куинз» банк, который и послал Лэинга в эту страну.
Он был молод, усерден, сознательно амбициозен, хотел сделать хорошую карьеру, в банковском деле, и ему нравились условия работы в Саудовской Аравии. Оклад его был выше, чем в Нью-Йорке, у него была хорошая квартира, несколько знакомых девушек из американской колонии в Джидде, его не волновал запрет на спиртное, и он хорошо ладил с коллегами.
Хотя главный офис банка находился в Эр-Рияде, основная масса операций проводилась в Джидде, деловой и коммерческой столице Саудовской Аравии.
Обычно Лэинг покидал банк, белое здание с амбразурами, более похожее на форт иностранного легиона, шел по улице до отеля Хьятт-Ридженси, чтобы пропустить стаканчик. Так и было около шести вечера предыдущего дня, но сегодня у него были еще две папки, которые надо было закончить, и чтобы не оставлять их на следующее утро, он решил задержаться на часок.
Итак, он все еще сидел за своим столом, когда старый араб-курьер прикатил свою коляску, полную распечаток с банковского компьютера и стал раскладывать соответствующие документы по кабинетам для работы на следующий день. В документах отражались операции, совершенные различными отделами банка за прошлый день. Старик аккуратно положил кипу распечаток на стол Лэинга, кивнул ему и удалился. Лэинг крикнул ему вслед «Шукран!», он гордился своим вежливым отношением к саудовскому обслуживающему персоналу, и продолжил работу.
Закончив свой труд, он взглянул на новую кипу бумаг и почувствовал раздражение: ему принесли не те документы. Это были отчеты о вкладах и снятиях денег со всех крупных счетов в банке. Это была сфера менеджера по операциям, а не отдела кредитов и маркетинга. Он взял бумаги и пошел по коридору в пустой кабинет своего коллеги, мистера Амина из Пакистана, менеджера отдела операций.
По пути он посмотрел на документы и что-то в них привлекло его внимание. Он остановился, вернулся назад и стал просматривать документы страница за страницей. И на каждой он увидел один и тот же прием. Он включил свой компьютер и вызвал счета двух клиентов. Прием был тот же самый.
К утру у него не осталось никаких сомнений, что это был крупный обман. Совпадения здесь исключались. Он положил распечатки на стол Амина и решил при первой возможности слетать в Эр-Рияд и лично поговорить с главным управляющим, американцем Стивом Пайлом.
***
Когда Лэинг возвращался домой по темным улицам Джидды, за восемь часовых поясов к западу комитет Белого дома заслушивал доктора Николаса Армитэйджа, известного психиатра, который только что пришел в Западный флигель из Административного здания.
— Джентльмены, я должен сказать вам, что шок подействовал на первую леди сильнее, чем на президента. Она все еще принимает лекарства под наблюдением ее врача. У президента несомненно более сильный характер, хотя, боюсь, уже видно, что он испытывает стресс, и признаки родительской травмы, вызванной похищением, становятся довольно заметными и у него.
— Какие признаки, доктор? — спросил Оделл без всяких церемоний.
Психиатр, не любивший, когда его прерывают, чего никогда не случалось во время его лекций, прокашлялся.
— Вы должны понять, что в таких случаях у матери есть допустимый выход для чувств — слезы и даже истерика. Мужчина же часто страдает сильнее, испытывая кроме естественного беспокойства за похищенного ребенка, сильное чувство вины, считая себя в какой-то степени ответственным, что он должен был сделать что-то большее, принять больше предосторожностей, должен был быть более предусмотрительным.
— Но это нелогично, — возразил Мортон Стэннард.
— Мы здесь говорим не о логике, — сказал доктор, — Мы говорим о симптомах травмы, усугубляемой тем, что президент был — да и сейчас тоже — чрезвычайно близок своему сыну и очень сильно любит его. Добавьте к этому чувство бессилия, невозможность чем-либо помочь. До сих пор, пока нет контакта с похитителями, он фактически не знает, жив его сын или нет. Конечно, еще слишком рано говорить, но состояние его не улучшится.
— Эти дела с похищениями могут тянуться неделями, — сказал Джим Дональдсон. — Этот человек наш самый высший руководитель. Какие изменения могут произойти с ним?
— Его напряжение слегка уменьшится, когда и если будет установлен первый контакт и получено доказатель ство, что Саймон жив, — сказал доктор Армитэйдж. — Но облегчение будет кратковременным. С течением времени ухудшение его состояния усилится. У него будет чрезвычайно высокий стресс, ведущий к раздражительности. Будет бессонница, но здесь могут помочь лекарства. И, наконец, появится безразличие к делам, касающимся его профессии...
— В данном случае управление этой окаянной страной, — вставил Оделл.
— ..потеря сосредоточенности и потеря памяти в вопросах управления страной. Короче, джентльмены, до следующего уведомления половина умственной деятельности президента будет состоять в том, что он будет думать о своем сыне, а вторая половина — забота о своей жене. В ряде случаев, даже после удачного освобождения похищенного ребенка, именно родителям требовались месяцы и даже годы для излечения травмы.
— Иными словами, — сказал генеральный прокурор Билл Уолтере, — у нас сейчас половина президента, а может, и еще меньше.
— Ну зачем же так, — вмешался министр финансов Рид. В нашей стране бывало, что президенты лежали на операционном столе и были полностью неспособны что-либо предпринять. Сейчас нам нужно взять его работу на себя и выполнять ее так, как хотел бы он. И при этом беспокоить его как можно меньше.
Его оптимизм не вызвал соответствующей реакции. Бред Джонсон встал.
— Какого черта эти выродки не выходят на контакт? — спросил он. — Ведь прошло уже около двух суток.
— По крайней мере наш посредник уже там и ждет, когда они выйдут на связь, — сказал Рид.
— К тому же у нас сильное присутствие в Лондоне, — добавил Уолтере.Мистер Браун и его команда из ФБР прибыли туда два часа назад.
— А что делает британская полиция? — пробормотал Стэннард, — почему они не могут поймать этих выродков?
— Мы должны помнить, что прошло всего сорок восемь часов, да и то не полных, — промолвил государственный секретарь Дональдсон. — Конечно, Англия не так велика как Соединенные Штаты, но с населением в пятьдесят четыре миллиона там масса мест, где можно укрыться. Вспомните, как долго похитители держали Патти Херст, а за ними охотилось все ФБР? Несколько месяцев.
— Посмотрим правде в глаза, джентльмены, — протянул Оделл. — проблема состоит в том, что больше мы ничего не можем сделать.
Проблема состояла именно в этом — никто ничего не мог сделать.
***
Юноша, о котором они говорили, переживал вторую ночь своего плена.
Хотя он этого не знал, но в коридоре за дверью его камеры всегда кто-то дежурил всю ночь. Хотя подвалы пригородных домов сделаны из литого бетона, но если он решит шуметь и кричать, похитители были готовы утихомирить его и заткнуть ему рот. Он не сделал такой ошибки. Решив успокоить свой страх и вести себя с наибольшим достоинством, возможном в его положении, он раз двадцать отжался от пола и столько же раз нагнулся, достав руками пальцы ног. Его страж скептически наблюдал за ним в глазок. У Саймона не было часов, он всегда бегал без них, и он стал терять чувство времени. Свет горел постоянно, и когда по его расчетам наступила полночь, он ошибся на два часа, он свернулся на койке, натянул тонкое одеяло на голову, чтобы защитить глаза от света и заснул. А в это время в посольстве его страны на Гроувенор-сквер в сорока милях от места его заточения, принимали последнюю дюжину фальшивых звонков.
***
Кевин Браун и его команда из восьми человек не хотели спать. После перелета через Атлантический океан их биологические часы все еще шли по вашингтонскому времени, то есть на пять часов раньше чем в Лондоне.
Браун настоял, чтобы Сеймур и Коллинз показали ему коммутатор и центр прослушивания в подвале посольства, где в конце комплекса американские инженеры, — британцев туда не допустили, — установили на стенах динамики, передающие все звуки, записанные всеми подслушивающими устройствами в кенсингтонской квартире.
— В гостиной установлены два «жучка», объяснял Коллинз с явным нежеланием. Он не считал нужным объяснять технику ЦРУ человеку из Бюро, но у него был приказ, да и к тому же кенсингтонская квартира уже не годилась для оперативных целей.
— Конечно, если высший офицер из Лэнгли использует ее как свою базу, все «жучки» будут отключены. Но если мы проводим опрос советского перебежчика, невидимые «жучки» меньше пугают человека, чем работающий магнитофон на столе. Есть еще два «жучка» в главной спальне, там спит Куинн, но не в настоящий момент, как вы можете слышать, и в двух других спальнях и на кухне.
Из уважения к мисс Сомервиль и нашему человеку МакКри мы отключили «жучки» в их спальнях. Но если Куинн зайдет туда для конфиденциального разговора, мы всегда можем их включить отсюда, — и он показал на два выключателя на панели.
— В любом случае, — спросил Браун, — если Куинн будет разговаривать с любым из них вне пределов слышимости «жучков», они доложат содержание беседы нам, не так ли?
Коллинз и Сеймур кивнули. «Для этого они и посланы».
— Кроме этого у нас есть три телефона там, — продолжал Коллинз, — одна новая «горячая» линия, по ней Куинн будет говорить, когда убедится, что на другом конце подлинные похитители. Никаких других разговоров по ней быть не должно. Все разговоры по этой линии перехватываются британцами на кенсингтонской подстанции и передаются сюда. Далее, у него есть прямой телефон в своей комнате, сейчас он разговаривает по нему с человеком, которого мы считаем самозванцем, но, может быть, он — настоящий похититель. Эта линия также идет через кенсингтонскую подстанцию. И есть еще третья линия — самая обычная, разговоры по ней тоже перехватываются. Куинн будет пользоваться ею, когда ему нужно позвонить куда-нибудь.
— Вы хотите сказать, что британцы также слушают все разговоры, как и мы? — спросил Браун мрачно.
— Только телефонные разговоры, — сказал Сеймур. — Мы должны сотрудничать с ними в вопросах телефона, ведь они хозяева подстанций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80