Бывшие приятели становились чуть ли не врагами. Они подозрительно озирались по сторонам, ловя малейшие намеки в свой адрес. На некоторых накатывало трудолюбие. Эти назойливо лезли на глаза начальству, доказывая собственную незаменимость.
Мэнээсы начинали приходить вовремя на работу! Это было труднее всего. Если кому-то не везло, и человек все же задерживался, сотрудники радостно смотрели на несчастного, фиксируя каждую минуту.
Ага, голубчик! Уж тебя-то в первую очередь... Они готовы были мстить опаздавшему за бессонницу, которая мучила их по ночам, потому что боялись проспать.
Местный ловелас и всеобще признанный любимец женщин утратил светский лоск и вяло реагировал на дам. Он не мог работать в такой нервной обстановке! Еще немного, и придется обращаться к врачу по поводу сексуального растройства. Его творческая возвышенная натура плохо переносила подобные передряги.
Каждый боролся за свое место, как мог.
Самые мудрые и дальновидные тайком составляли списки, кто сколько раз ездил в колхоз на осеннюю уборку овощей, кто работал на стройке, кто - на овощной базе.
У Мастинского, когда он перешел во ВНИИ, сложилось впечатление, что основная часть работоспособных сотрудников трудилась именно там: на овощных базах, на стройках и на уборке урожая. Иногда начальники отделов неделями, а то и месяцами не видели своих сотрудников и забывали об их существовании. Когда те появлялись на службе, они ломали голову, не зная, чем их занять.
Пока продолжалась акция по сокращению, никто никуда не отпрашивался, ни у кого ничего не болело. Хроники, которые чуть что брали больничный, тоже ежедневно шлялись на работу, где от них уже успели отвыкнуть. Они добавляли беспокойства и вносили лишнюю нервозность.
Обстановка во ВНИИ была фронтовая. Сотрудники напоминали работников какого-нибудь завода "Калибр" времен сталинских репрессий.
Некоторые применяли другой способ, чтобы выжить. Забывали на время про модные тогда джинсы и пижонские свитера и натягивали на себя такое тряпье, что стыдно смотреть. В ход шли лежалые костюмы и траченные молью жилеты. У некоторых проявлялась патологическая страсть к нищенству. Потом, в нестабильное время перестройки и тяжелую годину реформ, они реализовали свои способности в полной мере.
Недалеко от ВНИИ, в соседнем переулке, находился католический костел.
Одна дама возмущенно рассказывала:
- Нет, я больше не буду вместе с ним (имелся в виду сотрудник, над которым нависла реальная угроза сокращения) с работы возвращаться. Вчера проходим мимо костела, посмотрела, нищие пристойнее одеты, чем наш Петр Иванович. Честное слово, ему скоро подавать начнут.
- И вам за компанию, - подколола её другая дама.
В ход шло все, что могло разжалобить закостеневшие сердца руководителей.
Однажды в момент очередной реорганизации прошел слушок, что НИИ собираются перевести в один из спальных районов Москвы. Что тут началось!
- Я привыкла все в сороковом магазине покупать. Здесь колбаса совсем другого качества! - громко возмущалась пожилая сотрудница.
Место расположения института - центр Москвы, до метро Дзержинская рукой подать - устраивало всех.
Беда сплотила ряды научных работников. Сразу вспомнили, что директор имеет ход в Верховный Совет. Видно, действительно имел, потому что контору не тронули. Или слух оказался ошибочным.
Мастинского это не волновало. Компании по сокращению он тоже переживал спокойно.
- Вам и тревожиться нечего, - подковырнули его.
- Почему? - искренне удивился он.
- Потому! Кто у нас ходит на все субботники, безропотно ездит на картошку в самую мерзкую погоду, не отказывается работать на стройке, ссылаясь на хилое здоровье, и так далее?.. Если вас сократят, все это придется делать другим.
Мастинский пожал плечами: ну, если он ещё и в этом виноват... Конечно, были в институте люди, которые по-настоящему занимались наукой и которых никто не трогал - надо же было кому-то везти воз и оправдывать само существование ВНИИ, но с ними Борис не сошелся.
Начальником информационного отдела, где числился Мастинский, был Ефим Аронович Кузнецов.
Нужно было иметь поистине чудовищный блат, чтобы удержаться на этом стремном месте при весьма капризном и непредсказуемом директоре института. Одни считали Кузнецова глупым, как пень, другие осторожничали, не высказывались. Но все сходились в одном: не уважал его никто. Между собой называли Кузнецова Фимок и Ехуим.
- Куда это наш Фимок побежал? - едва за начальником отдела закрывалась дверь, громко спрашивал кто-нибудь из сотрудников.
На Бориса народ в отделе косился, считая любимчиком. Даже его отчество - Ефимович - служило лишним поводом для раздражения.
- Ну, конечно, все у нас Ароновичи, все Ефимовичи... многозначительно цедили сквозь зубы одни.
- Да где уж нам, дуракам, - тут же подхватывали другие. Мастинский не был любимчиком, он пахал на начальника как папа
Карла - в коротких перерывах между стройками и овощными базами. Выполнял все его поручения. Добросовестно, как настоящий буквоед, строчил отчеты, правил ошибки. Делал шедевр из рыхлого текста.
Многие недоумевали, почему Фимку, жутко неграмотному и далекому от науки человеку, удается то, что под силу лишь настоящим ученым, на которых все держится в их конторе.
Кузнецов умел показать директору института собственную незаменимость. Он, и только он настоящий начальник отдела информации.
Мастинский помнил главную заповедь Фимка:
- Главное, не перехватить чужую работу.
Ехуим умел подать себя начальству в лучшем виде. Но не это было основным в его деятельности. Подличать и лизать задницу умели многие. Борису удалось разгадать феномен Фимка.
Все оказалось достаточно простым.
Начальник отдела информации собрал на директора института такой компромат, что тот не мог уволить его без громкого скандала, который зацепил бы и его, руководителя ВНИИ. Директор зубами скрежетал, но держал эту гниду, боясь разоблачений.
Ловкий мужик был Ефим Аронович Кузнецов. Борис многому у него научился.
Из института Мастинский уволился сам, когда понял, что там нечего ловить. Начальника своего он иногда вспоминал. Жив ли? Кому сейчас треплет нервы? Был бы тот помоложе, взял бы к себе на работу - таких подлецов не часто встретишь. Или не взял бы... Уж очень большой был мерзавец, под любую мину подведет, не заметишь. Рано состарился. Сейчас наступило время таких Фимков, крутись, не зевай. Иногда обидно было за Ехуима: столько энергии человек тратил, таланта, такие интриги закручивал, а ради чего? Чтобы в кресле своем усидеть.
Институт Мастинский не вспоминал. Кроме строек да овощных баз помнить нечего. Лишь однажды, проезжая по Мясницкой, бывшей Кировской, велел водителю свернуть на улицу Мархлевского.
Тот недоуменно посмотрел на своего шефа:
- Борис Ефимович, так дальше будет.
- А ты не торопись.
Проехав немного, остановил машину и вышел.
На тротуаре несколько минут постоял в задумчивости.
- Вот здесь, Стас, - обратился он к своему водителю, - на этом самом месте я много лет назад лед колол.
- Ну да? - шофер присвистнул от удивления.
- Вот тебе: и ну да...
Мастинский пнул ногой неровный тротуар.
- Отсюда - и до того вон здания, - он показал рукой на угол соседнего дома.
- А чего так, Борис Ефимович? - осторожно спросил Стас, боясь не угодить шефу. - Пятнадцать суток, что ли, схлопотали?
Мастинский засмеялся.
- Темный ты, Стас, человек! Младшим научным сотрудником работал. Нас на уборку улиц зимой посылали. Лед колоть.
- Охренеть можно! - открыл рот шофер. - Ну и времечко было!
- Не говори. Ты молодой, не застал.
Мастинский медленно прошел по тротуару.
- Борис Ефимович, - высунулся из окна водитель. - Надо бы это место как-то обозначить. Вот в Одессе...
- Ладно, - оборвал его шеф и плюхнулся на сиденье. - Поехали.
Всю дорогу его мысли вертелись вокруг ВНИИ. Неужели эта контора ещё существует?..
Он не был сентиментальным, скорее, наоборот. Сейчас у него другое окружение, другие покровители. Лишь он один знал, кто подсказал ему беспроигрышный способ воздействия на людей. Его бывший начальник отдела, Фимок, Ехуим Кузнецов.
Мастинский многого добился в жизни, Но, пожалуй, он так и остался бы мелким аферистом, если бы не встреча с одним человеком, после которой началось ещё более стремительное обогащение и возвышение. Он называл его уважительно Сам. Его высокий покровитель был близок к Кремлю.
Борис Ефимович, опираясь на могущественную поддержку, создал свою империю, где он вершил дела, словно царь и Бог. Аппетит приходит во время еды. Ему, как старухе из сказки, было все мало. Он научился выстраивать сложные выигрышные комбинации, в результате которых обогащался все больше. Он не был жадным, того, что имел, хватило бы на несколько жизней. Он не умел останавливаться.
Артем Семенович Беглов встал на его пути, как глыба, как монолит. Мастинский, чувствуя за собой силу, решил вступить в игру. Он хотел перекроить уже поделенный рынок.
Мастинский понимал, что Беглов так просто от своего не откажется. Предстояла борьба, в которой все средства были хороши.
...Борис Ефимович находился в одном из своих столичных офисов, ожидая приезда Вадима Большакова, который уже давно работал на него. Фирма Вадима только официально считалась самостоятельной, на самом деле она принадлежала Мастинскому.
Этих двоих связывали давние темные делишки. Когда Вадим сидел в министерстве, он немало сделал для своего приятеля, не забывая при этом и о себе. Денежки за услуги ему капали немалые. Одно время они шли ноздря в ноздрю. Но неуемная страсть к бабам и лень отодвинули неглупого Большакова на второй план.
Он как человек дальновидный сразу признал старшинство своего приятеля и подчинился безоговорочно.
Вадим приехал, как всегда благоухающий, одетый в дорогой костюм.
- От такой бабы из-за нашей встречи пришлось отказаться, - с огорчением пожаловался он, причмокнув губами.
Мастинский поморщился.
- Когда-нибудь бабы тебя погубят, - проворчал он. - Скоро будешь недееспособным.
Большаков рассмеялся.
- Не скажи. Пока все в порядке. Стоит, как уши у волка.
- Ну, ну, - хмыкнул Борис Ефимович. - Смотри, добегаешься.
Они сидели за накрытым столиком. Мастинский пил мало, зато Большаков время от времени прикладывался к рюмке.
- Здоровье позволяет, - приговаривал он.
- Это хорошо, что позволяет, - Борис Ефимович, не забывая наливать ему коньяк, себе плескал самую малость.
Он знал, что разговаривать с хмельным человеком было намного легче. Вытянуть нужную информацию, которую трезвый никогда не сдаст.
Впрочем, с Вадимом эти уловки были не нужны. Он душой и телом продался Борису Ефимовичу, возле которого было сытно и пьяно. Собственные амбиции давно оставил.
Сейчас речь пошла о Вячеславе Анатольевиче Карлине, бывшем руководителе Большакова.
- Что удалось разузнать? - спросил Мастинский.
В разговоре с любым собеседником он раз и навсегда придерживался одного правила: никогда не выдавал собственную информацию, знакомя человека лишь с исходными данными. Так он поступил и в этом случае.
- Да почти ничего. Акционерное общество, которым руководит Карлин, живо, хотя я не понимаю почему. Два - три месяца назад оно совсем издыхало. Сам председатель бывает там очень редко, все спихнул на зама, но дела идут.
- Идут, говоришь? - прищурился Мастинский?
- Ну да, а что?
- А то, что ни хрена ты не узнал! - взорвался Борис Ефимович. - Я тебя о чем просил? Разведать подробнее: что, чего, как... А ты? Твоя информация немногого стоит.
- А я много и не прошу, - нагло сказал Вадим. - И потом, у меня возможности не те.
"Не угодишь ему, - думал Большаков. - Вечно всем недоволен, как старая дева".
- Ладно, - остыл Мастинский. - Твой Карлин, по моим сведениям, к Беглову подался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45