— А ты тем временем обозреешь интерьеры всех манхэттенских участков, — добавил один из легавых.
— А может, и нескольких участков в Бронксе, — посулил напоследок Граймс.
— Благодарю покорно. Я уже раз совершил такой объезд, — ответил я. — Довольно скучная экскурсия: все участки похожи один на другой. Эти зеленые стены. Во всех кутузках мира одинаковые зеленые стены. Неудивительно, что у легавых такой злобный нрав.
— Куда ты отправился прошлой ночью после нашего ухода, Клей?
— В рыгаловку.
— Ну что ж, поехали, прокатимся.
Мне очень, ну просто очень не хотелось отправляться на объезд участков.
— Слушайте, мистер Граймс, я устал, — сказал я ему. — Я четыре года глаз не смыкал. Приходите сегодня после полудня и задавайте свои вопросы, ладно?
— Вопрос только один, и лучше уж я задам его сейчас. Спрашиваю в последний раз, и, если будешь юлить, поедем кататься. Итак, где ты был с тех пор, как мы расстались?
— Не могу сказать, — ответил я — Хотел бы, но не могу, правда. Я готов выложить вам что угодно, лишь бы меня оставили в покое и дали хоть чуток вздремнуть. Но не могу.
— Почему это? — осведомился один из легавых.
— Если я вам не скажу, вы арестуете меня, и мы начнем забавляться, путешествуя по участкам. Но если я стану говорить, произойдет нечто гораздо худшее, — я повернулся к Граймсу. — Надо полагать, это как-то связано с Кэнтелом?
— Ты совершенно прав.
— Ну тогда вам и вовсе незачем знать, где я был. Мои дела не имеют никакого отношения к Билли-Билли Кэнтелу, и это святая правда. Не мешайте мне жить, а?
— Куда ты ездил, Клей?
Я решил играть до конца. Закусил нижнюю губу, встревоженно оглядел полицейских, потоптался и, наконец, сказал:
— На совещание, по переустройству организации. Где оно было, кто еще присутствовал, что и почему мы переустраивали — этого я вам никогда не скажу. К Билли-Билли Кэнтелу это не имело никакого отношения. Билли-Билли Кэнтел — грошовый жулик второго сорта, и если когда-нибудь кто-то из моих знакомых шевельнет пальцем ради него, это будет знаменательный день. Будьте же благоразумны, Граймс.
Один из полицейских спросил.
— Джо Пистолет там был? На этом совещании.
— Парень из Европы?
— Возможно.
— Похожий на Джона Рафта, только без носа, — сказал я. — Мы только что познакомились.
— Да, это он, — ответил полицейский. — Он и занимался переустройством?
— Нет, просто сидел в качестве наблюдателя.
— Это совещание никак не связано с Кэнтелом? — спросил третий легавый.
— Разумеется, нет, — ответил я. — Кого волнует такой ничтожный бездельник, как Билли-Билли Кэнтел?
— Меня, — заявил Граймс. — Меня весьма волнует этот ничтожный бездельник. И если я его не поймаю, мы с тобой будем развлекаться, путешествуя по участкам, до тех пор, пока ты не превратишься в подопечного ведомства социального страхования.
— Но почему? — спросил я — Ладно, ладно, он поиграл ножичком и доигрался, но это его сугубо личное дело. Никто из нас не имеет к этому никакого отношения. Почему мы должны его покрывать?
— Вот это я и хочу знать, — ответил Граймс. — По идее, мы должны были сцапать его уже несколько часов назад. Кто-то его укрывает. Он — один из подручных Эда Ганолезе, стало быть, и покрывает его либо сам Эд Ганолезе, либо еще кто-то из его подручных.
— Вы придаете Билли-Билли гораздо большее значение, чем мы, — сказал я, от души желая, чтобы мои слова соответствовали действительности.
— А что делал Джек Эберхардт в квартире Джанки Стайна? — спросил меня четвертый легавый.
Я захлопал глазами.
— Кто?
— Не валяй дурака, ты знаешь их обоих.
— Джека Эберхардта и Джанки Стайна? Конечно, знаю. И что из того? Они-то тут каким боком?
— Эберхардт караулил в квартире Стайна. Кого он там ждал?
— Почем мне знать? — сказал я, пытаясь сообразить, что же произошло. Должно быть, легавые, подобно мне, решили, что Джанки, скорее всего, даст Билли приют, и приехали к нему домой, где застали Джека Эберхардта. Я знал, что Джек болтать не станет, и не стоит беспокоиться из-за него, но сам Джанки опять был под кайфом, и ему я уж совсем не доверял.
— Он поджидал Билли-Билли Кэнтела, — сказал легавый
— Правда?
— Тебе это известно не хуже, чем мне. Что еще ему там делать?
— Может, они с Джанки друзья, — предположил я.
— Ты дважды выходил из дома, — сказал Граймс, опять меняя тему. — Первый раз тебя не было с трех до пяти. Потом ты вернулся, а в половине девятого опять ушел. Когда же было это совещание по какому-то там переустройству? В первый раз или во второй?
— И в первый и во второй, — ответил я, жалея, что не могу соображать быстрее. Я слишком устал, чтобы думать, и с трудом вспоминал то, что уже успел им сказать. — В первый раз я только познакомился с этим Джо Как-его-там и рассказал ему о наших сложностях.
— О сложностях с Билли-Билли Кэнтелом?
— Нет. Я уже сказал, что к Кэнтелу это не имело никакого отношения.
— Простое совпадение, так?
— То, что мне пришлось работать? Я бы не назвал это случайностью, поскольку тружусь каждый день.
— Складно говоришь, сукин сын, — сказал Граймс.
Тут вошла Элла с подносом. Она одарила меня лучезарной улыбкой невинной девочки, попавшей на вечеринку.
— Привет, Клей, — сказала она. — Я сделала чаю со льдом.
Элла обнесла угощением всех легавых. Они не знали, как быть. Легавый готов ко всему, кроме одного — он теряется, когда к нему относятся по-человечески и принимают в доме, как гостя.
— У нас… э… у нас нет времени, — промямлил Граймс. — Мы как раз собирались уходить
— О! — Элла очень мило надула губки. — Куда же мне девать весь этот чай?
— Посидите еще, — сказал я. Происходящее вдруг начало меня забавлять. — Всегда можно выкроить пять минут, чтобы выпить чаю. На улице очень жарко.
Легавые беспомощно переглянулись и в конце концов решили остаться отведать чаю со льдом. До сих пор я стоял, но теперь уселся в кресло у телефона. Элла разнесла чай и устроилась на полу возле меня, положив руку мне на колени. Она выглядела очень славно и по-домашнему.
Наконец я нарушил неловкое молчание.
— Как я понял, делом занимается восточный отдел по расследованию убийств.
— Да, мы, — ответил один из незнакомых мне легавых.
— С чего бы? — спросил я. — Мне казалось, что Билли-Билли — не такая уж важная птица. Или это из-за женщины?
Я едва не произнес ее имя, что было бы ошибкой.
— Не думаю, что тебе стоит делить с полицией ее заботы, — сказал Граймс.
— Просто мы считаем Билли-Билли мелкой сошкой, — объяснил я ему. — И я удивляюсь, почему он так важен для вас.
— Ну-ну, — проговорил Граймс. — Я хочу, чтобы ты передал кое-что Эду Ганолезе.
— Разумеется, если я увижу его.
— Увидишь. А когда увидишь, скажешь, что нам нужен Билли-Билли Кэнтел. Не позднее сегодняшнего вечера. Нам все равно, дышит он или уже нет, но он нам нужен. И если мы его не заполучим, то сами произведем кое-какое переустройство, так ему и скажи.
— Если увижу, — повторил я.
— Тебе следовало бы поменьше умничать, — сказал незнакомый мне легавый.
— Да, тебе следовало бы умничать значительно меньше, чем ты умничаешь.
— Он не может иначе, — ответил Граймс. — Такая у него натура. Грошовый жулик с незаконченным образованием, нечистой совестью и неумными мозгами.
Время от времени Граймсу удавалось задеть меня, и сейчас у него это получилось.
— Мистер Граймс, — попросил я, — объясните мне, что такое жулик.
— Тебе ли этого не знать.
— По-моему, жулик — это человек, который нарушает закон. А как по-вашему?
— По-моему — так же.
— Тогда покажите мне не жулика, мистер Граймс, — попросил я. — Покажите мне честного человека, мистер Диоген Граймс.
— Да хоть бы я.
— Вы что, никогда не мухлевали с подоходным налогом? — спросил я его. Элла подняла на меня глаза и предостерегающе сжала мое колено, призывая к молчанию, но я был слишком зол. — Вы никогда не превышали скорость на милю-другую в час? Никогда не просили дружка-политикана подсуетиться, чтобы скостить вам налог на недвижимость?
— Граймс покачал головой.
— Никогда.
— Клей, — мягко сказала Элла.
— Погоди, — отмахнулся я. — Мистер Граймс, неужели вы никогда не закрывали глаза, если какой-нибудь влиятельный человек слишком близко подходил к грани, за которой начинается беззаконие? Никогда не изымали квитанции на штраф за нарушение правил движения или протоколы допросов сынка какого-нибудь толстосума, задержанного за пьяный дебош? Вы никогда не делали этого по указке начальства? Никогда не смотрели сквозь пальцы на то, как кто-то сует кому-то взятку?
— Клей, не надо, — сказала Элла.
Граймс поставил стакан с чаем на круглый столик и поднялся.
— Тебе бы замолкнуть несколькими фразами раньше, — сказал он. — Да, иногда приходится делать кое-что, поскольку нет выбора. И я не люблю, когда мне об этом напоминают.
— Вы жулик, Граймс, — заявил я. — Такой же жулик, как и все остальное человечество. Среди живущих не было и нет ни одного честного, Граймс. Но я чуть-чуть честнее большинства. Я хоть признаю, что жулик.
— Ты и впрямь думаешь, что это тебе оправдывает? — спросил один из легавых.
Я взглянул на него.
— Покажите мне человека, перед которым я должен оправдываться.
— Ладно, — сказал Граймс. — Поехали кататься.
Я пожал плечами и встал, стараясь не смотреть на Эллу, которая все сидела на полу возле меня и разглядывала нас снизу вверх.
— Разумеется, я поеду с вами кататься, — сказал я. — А когда вы откажете мне в моем законном телефонном звонке и начнете таскать меня из участка в участок, вынуждая адвоката догонять вас, вы нарушите закон в очередной раз и опять поступите как жулик.
Граймс поморщился и что-то буркнул, как будто взял в рот какую-нибудь тухлятину.
— Оставайся дома, умник, — сказал он. — Оставайся здесь и продолжай дурачиться, но не забудь передать Эду Ганолезе то, что я тебе сказал. Чтобы к вечеру вы мне доставили этого Билли-Билли Кэнтела. А если не доставите, то узнаете, как я умею жульничать.
— Я все передам, когда увижу его.
— Сделай одолжение.
Граймс возглавил отступление, и все пятеро вышли вон. Я стоял и пялился на закрытую дверь.
Элла поднялась и встала рядом со мной.
— Не надо было так. Клей, — сказала она. — Не стоило восстанавливать его против себя.
— Он сам меня довел, — ответил я. — Кроме того, я восстанавливаю его против себя уже много лет. Такая уж это игра. И самое смешное заключается в том, что Граймс — честный человек, а честные люди — самые ранимые твари на свете.
Она смотрела на меня взглядом, который мне не очень нравился.
— Уж ты-то у нас совсем не ранимый, верно, Клей?
— Стараюсь.
Она созерцала меня еще с минуту, а я ждал, гадая, какое решение вызревает у нее в голове. У Эллы был ровный, спокойный взгляд. Потом она отвела глаза, пересекла комнату и, взяв со столика поднос, принялась собирать стаканы с чаем.
Я следил за ней взглядом, чувствуя, как на меня наваливается тяжелая усталость. Сейчас я не был способен ни на какие размышления и не мог продолжать разговор с Эллой.
— Мне надо немного поспать, Элла, — сказал я. — Когда я проснусь, все будет в порядке.
— Хорошо, — ответила она.
— Разбуди меня в четыре, ладно?
— Хорошо, — повторила она, не глядя на меня.
7
Я стоял на палубе серого корабля, окутанного туманом. Тревожно ревел гудок, по правую руку виднелись мокрые леерные ограждения, слева — стальная переборка с иллюминаторами. Слышался голос Эллы: «Тут все липкое», и отдаленный звон аварийного колокола.
Потом звон прекратился, и Элла повторила: «Тут все липкое». Туман сгустился, и я подумал: Надо спасаться с этой чертовой посудины». Я открыл глаза, сел и увидел Эллу.
— Где шлюпка? — спросил я ее.
Она вытаращила глаза.
— Чего?
Что-то было не так, но что? Я никак не мог сообразить. Надо было сесть в шлюпку. Потом я увидел, что Элла протягивает мне телефонную трубку, и проснулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28