Я поспешно снял трубку, надеясь, что звонят из Восточного Сент-Луиса, но вместо сент-луисского блюза услышал обычные заупокойные песнопения Клэнси Маршалла:
— Клей, ты мог бы хоть немного урезонить Эда? — затянул он.
— Ну, что теперь не так?
— А ты как думаешь? Твои игрища в полицейских и воров, вот что. Не знаю, говорил ли тебе об этом Эд, но пока вы двое суетитесь по пустякам, до которых нам нет никакого дела, организация разваливается к чертям. Я только что разговаривал со Старкуэтером, нашим бухгалтером, и выяснил, что ваши забавы стоят денег, и гораздо больших, чем мы можем себе позволить.
— Ну и чего ты от меня ждешь?
— Поговори с Эдом. Меня он не слушает.
— И меня тоже не послушает. Клэнси, он хочет получить парня, который заварил кашу.
— А дальше что? Клей, взгляни на вещи разумно. Билли-Билли Кэнтел в полиции, значит, дело закрыто. А этого парня мы все равно не сможем сдать.
— Не думаю, чтобы у Эда было намерение сдавать его властям.
— А что еще с ним делать? Убить?
— По-моему, у Эда есть такая мысль. Да, убить.
— И опять довести полицию до белого каления. Превосходно. Это тебе не убийство какой-нибудь шпаны из организации, Клей. Тебе придется убивать человека, который с точки зрения закона будет считаться добропорядочным гражданином. Значит, опять начнется следствие, и вся тяжесть ляжет на нас.
— А может, и нет. Вероятно, мы сумеем сделать все по-тихому.
— Может! Вероятно! Мы тотчас вылетим из дела, если станем действовать на авось.
— Клэнси, скажи мне вот что. Эд злится на тебя за то, что ты выступаешь против?
— Он меня больше и слушать не хочет. Я звоню ему домой, а этот его неандерталец-телохранитель просто вешает трубку.
— Значит, ты хочешь, чтобы с ним поговорил я. Но от этого не будет никакого проку, Клэнси. Он просто разозлится и на меня тоже. Если уж он не следует советам своего поверенного, моим и подавно не последует.
— Но мы больше не можем заниматься этим дурачеством, Клей.
— Вероятно, это недолго продлится.
— Ты подбираешься к нему?
— Думаю, что да.
— Что ж, хоть какое-то утешение. Я бы бросил это занятие, но если дело будет сделано и благополучно предано забвению, меня это тоже устроит.
— Не относись к своей работе так серьезно, Клэнси.
— Мне платят как раз за серьезное отношение к делу, — ответил он.
Поговорив с ним, я еще какое-то время раздумывал о том о сем, а в начале четвертого вернулась Элла. Я было полез к ней с разговорами, но она быстро пресекла это, сказав:
— Не сейчас, Клей. Я еще не расположена к такой беседе. Ты ел что-нибудь?
— Нет, — ответил я.
Мы перекусили, не затрагивая вышеупомянутую тему, но поскольку она полностью занимала наши мысли, нам не удалось вообще ни о чем поговорить. Так что трапезничали мы долго и молча.
23
Контора Тессельмана располагалась на четырнадцатом этаже, вывеска, начертанная золотыми буквами на шершавом матовом стекле, гласила: «Эрнест Тессельман, судебный поверенный». Но Эрнест Тессельман уже много лет не имел адвокатской практики в привычном понимании этого выражения.
В конторе кроме него никого не было. Я хочу сказать, там не было секретарши. Но дворецкий, он же вышибала, наличествовал. Теперь он облачился в костюм и превратился в телохранителя, но телохранители не считаются присутствующими лицами.
Встреча проходила в несколько более прохладной атмосфере, чем в первый раз. Телохранитель, которого я по-прежнему называл Смокингом, хотя сейчас он был в повседневной одежде, ждал меня в приемной. Прежде чем проводить меня к хозяину, он настойчиво потребовал, чтобы я позволил обыскать себя. Искал он дотошно, но я не ношу с собой никакого оружия, и в конце концов Смокинг с ворчанием открыл передо мной дверь. Я вступил в святая святых владений Эрнеста Тессельмана.
На этот раз Тессельман был одет прилично, в несколько старомодный серо-голубой костюм и жилетку с цепочкой от часов. Стол, за которым он сидел, был таким же громадным и голым, как в его домашнем кабинете. Он жестом пригласил меня сесть в кожаное кресло напротив, а Смокинг с настороженным видом стал в углу за спиной своего хозяина.
— Начну с рассказа о событиях, которые произошли после нашей последней беседы, — сказал я.
Тессельман молча кивнул. Он ждал, когда я перейду к сути дела. Глаза его смотрели холодно, настороженно и недоверчиво.
— Вскоре после нашего разговора была убита Бетти Бенсон.
— Я знаю, — ответил Тессельман. — Читал в газете. Вроде бы, полицейские думали, что это ваших рук дело.
— Я побывал у нее до прихода убийцы. Как бы там ни было, но Билли-Билли Кэнтел, которого разыскивали в связи с убийством Мэвис Сент-Пол, тоже мертв, и его тело в полиции. Так что с точки зрения закона дело закрыто.
— С их точки зрения?
— Эд Ганолезе не удовлетворен этим. Из-за всей этой истории мы пережили массу неприятностей и понесли большие расходы. Эд хочет свести счеты.
— Значит, вы продолжаете поиски.
— Совершенно верно, продолжаю.
— Но зачем приходить ко мне? В прошлый раз я рассказал вам все, что знал.
— Боюсь, вы мне лгали, мистер Тессельман.
Он покосился на стоявшего истуканом Смокинга, потом опять взглянул на меня.
— Весьма невежливое высказывание. И неверное.
— Как я говорил, мне удалось побеседовать с Бетти Бенсон перед ее убийством. Она расходилась с вами во мнениях по одному-двум вопросам.
— Например?
— Вы сказали Мэвис, и мне тоже, что намеревались помочь ей сыграть в музыкальной комедии.
— Совершенно верно.
— По утверждению мисс Бенсон, Мэвис не могла спеть ни одной мелодии, взять ни единой ноты.
— Просто ей недоставало выучки. Я оплачивал ее уроки пения.
— Вы также заявили Мэвис, будто бы собирались жениться на ней.
— Да, верно, я просил ее выйти за меня замуж.
— И тем не менее вы пытались соблазнить мисс Бенсон.
— Это она вам так сказала? Ничтожная грязная лгунья.
— Почему? С какой стати ей врать?
— Поскольку я был едва знаком с этой девицей, не буду гадать, какими побуждениями она руководствовалась.
— Вы пытались внушить мне, что любили Мэвис Сент-Пол и глубоко переживали ее смерть.
— Ну, и?
— Спустя некоторое время я увидел, что беременная рыбка занимает вас куда больше, чем Мэвис Сент-Пол.
— А я вот вижу, что ваша грубость не знает границ, — ответил он. — Равно как и ваш дурной вкус. Помимо того, что ваши домыслы и утверждения насквозь лживы, я не понимаю, с какой целью вы их высказываете. Что вы вообще тут делаете?
— Разве вам не приходило в голову, что, по логике вещей, вы должны быть у нас на подозрении?
— На подозрении? Вы думаете, что я убил Мэвис?
— Нет, сэр, я не думаю, что вы ее убили, но не думаю также, что вы ее не убивали. Я думаю лишь, что вы можете оказаться убийцей. И ваше отношение к ней несколько противоречиво. Я пришел, чтобы попробовать разобраться в этих противоречиях.
— Когда вы посетили меня в прошлый раз, я пытался вести с вами разумную беседу, — холодно сказал он. — Но сейчас мне не хочется этого делать. Вы явились сюда и утверждаете, будто я лицемерил с бедной девушкой, убил ее и солгал вам. Не вижу никаких причин вести с вами разумную беседу.
— Как вам будет угодно.
Он яростно зыркнул на меня и закусил нижнюю губу.
— А ведь я способен уничтожить вас. И вашего Эда Ганолезе.
— На этот счет я ничего не могу сказать, — ответил я.
— Как вам известно, я достаточно влиятелен, чтобы с помощью полиции осложнить жизнь и вам, и вашему работодателю. Однажды я уже это сделал, так почему бы не повторить?
— А потому, что вы любили мисс Сент-Пол, — ответил я, — и, естественно, хотите помочь нам в поисках ее убийцы.
— Ага, понятно. И если ваш покорный слуга не станет с вами сотрудничать, значит, он лицемер. А вы умеете выворачивать все к своей выгоде, верно?
— Нет, сэр. Я умею только задавать вопросы. Пусть все будет по-вашему.
— А вы бойки на язык, — сказал Тессельман. Он откинулся на спинку кресла и принялся угрюмо изучать пустые просторы своего письменного стола. Смокинг неподвижно стоял в углу, глядя в одну точку, находившуюся где-то на полпути между его хозяином и мной. Я застыл в напряженном ожидании. Хотелось закурить, но я знал, что лучше не шевелиться, пока Тессельман не пораскинул мозгами и не пришел к какому-то решению.
Не двигаясь и не отрывая взгляда от крышки стола, Тессельман проговорил:
— Я очень тепло относился к Мэвис Сент-Пол. Она хотела выйти за меня замуж. Я никогда не обманывался, полагая, будто она любит меня. Я старик, а она — молодая женщина. Она хотела выйти за меня, потому что я ей нравился, и она могла бы ужиться со мной, а через три-четыре года стать богатой вдовушкой. Я это понимал. Я понимал также, что она предлагает мне гораздо лучшие условия, чем любая другая женщина ее лет. Мэвис хотела не только моих денег, но и моего общества, я в этом убежден. Она не стала бы жить с мужчиной только потому, что он богат. Она согласилась бы жить только с тем богатеем, который ей нравится.
Он устремил на меня тяжелый взгляд из-под насупленных бровей и продолжал:
— Мне больно говорить об этом. Смерть Мэвис потрясла меня. Она, если угодно, была моим драгоценным состоянием. Я не любил ее, но относился к ней с большой теплотой и знал, что Мэвис — последняя женщина, которая, возможно, увлечется мною. Уж чего я только не придумывал, чтобы продлить это увлечение. Разумеется, петь она не умела, но не знала об этом. Я пообещал ей помочь сделать себе имя в жанре музыкальной комедии. Я обещал ей все, что угодно, лишь бы ее увлечение не сошло на нет. Когда Мэвис завела речь о бракосочетании, я пообещал ей жениться, хотя знал, что замужество превратится для нее в долгое и томительное ожидание вдовства. Она была моей лебединой песней.
Вдруг он вскочил, повернулся ко мне спиной и, тяжело подойдя к окну, устремил взор на Пятую авеню.
— У меня есть гордость, — сказал Тессельман, не глядя на меня. — Я проявил слабость, связавшись с Мэвис, но мне не по душе признаваться в этом. Прослышав о ее смерти, о том, что она убита, я был и потрясен, и взбешен. Кто-то уничтожил мое достояние, нечто очень ценное для меня. Я перемолвился со своим приятелем из полицейского управления, сказал ему, что надо бы побыстрее схватить и осудить преступника. Мною руководила вполне оправданная жажда мщения. Но потом я увидел происшедшее в ином свете. Я старик, приударивший за молодой женщиной и выставивший себя дураком. Когда вы впервые пришли ко мне, я решил, что вам не следует этого знать. Никто не должен был знать, каким болваном и слабаком оказался Эрнест Тессельман. Ведь я всегда гордился своей силой.
Немного помолчав, он отвернулся от окна и взглянул на меня.
— Теперь вы узнали все, что хотели, и можете уходить. Если у вас есть желание найти убийцу Мэвис, найдите его. Мне все равно. Потерю достояния можно пережить, каким бы ценным оно вам ни представлялось когда-то.
— Мистер Тессельман…
— Кажется, вам жаль меня, — сказал он. — Но я меньше всего нуждаюсь в вашем дешевом сострадании. Я никогда в жизни не искал ничьей жалости, и теперь не собираюсь.
— Мистер Тессельман, — повторил я, но он опять повернулся ко мне спиной и уставился в окно.
Смокинг сделал шаг в мою сторону.
— Пора откланиваться, приятель, — сказал он.
И я откланялся.
24
Я знал, что Элла еще дома, и не хотел возвращаться туда, чтобы опять сидеть с ней рядом в гнетущем молчании. Было только полпятого, а Элла уходила на работу в семь. Значит, мне надо было как-то убить два с половиной часа. Я скоротал время в баре за полквартала от конторы Тессельмана, размышляя об убийстве Мэвис Сент-Пол и заставляя себя не думать об Элле.
Сидя в отдельной кабинке над бокалом виски с содовой, я раскрыл записную книжку и взглянул на три оставшиеся фамилии. С Эрнестом Тессельманом я уже поговорил и теперь был убежден, что он сказал мне правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28