Дарт повесил его себе на грудь и, включив его, подошел к гуманоиду.
— Скажите что-нибудь, — произнес он для того лишь, чтобы вызвать в четырехруком ответную голосовую реакцию. — Это нужно для лексикатора, — он дотронулся рукой до диска и добавил: — Несколько фраз на вашем языке необходимы прибору в качестве материала для анализа…
Существо некоторое время бесстрастно смотрело на него, потом снова издало протяжный монотонный звук. На этот раз Дарт различил в нем едва уловимые колебания тембра. Лексикатор тихо защелкал, обрабатывая информацию. Дарт ждал, когда кибернетический переводчик заговорит. Но лексикатор лишь щелкал, безмолвствуя. Язык незнакомца, по-видимому, был слишком сложен для него, прибор требовал дополнительных данных, то есть незнакомец должен был еще немного «погудеть».
Дарт, видя, что тот умолк, ободряюще кивнул головой и несколько раз повторил:
— Говорите, говорите, прибор обрабатывает звуки. Лежавшее в кресле существо, словно угадав желание пришельца, вновь загудело, лексикатор защелкал с удвоенной скоростью и вдруг механическим голосом, раздельно выговаривая каждое слово, выдал долгожданный перевод:
— Ваше прибытие — большая неожиданность для меня. Свыше семисот миллионов лет прошно с тех пор, как я остался один на этой планете. Город, в которым мы находимся, когда-то назывался Луаимм и был столицей Западного континента.
— А я-то думал, что в кресле лежит статуя! — не удержался Дарт от непроизвольного восклицания.
Лексикатор тотчас перевел его слова на язык гуманоида. Но тот был настолько изумлен появлением Дарта, что даже не обратил внимание на сравнение себя со статуей.
— Откуда вы появились? — спрашивал он. — Вы один? Каковы ваши намерения? Почему вас не убивает холод и излучение открытого космоса? Живое ли вы, наконец, существо, или механизм, созданных искусными учеными?
— Неужели я похож на робота? — задетый за живое, ответил Дарт. — По-моему, если кто из нас и похож на него, то, во-всяком случае, не я…
— Как интересно, — после некоторой паузы продолжал переводить лексикатор. — Живое существо, разумное, способной без защитной оболочки перемещаться по космосу и обладающее такой удивительной вещью, как этот диск…
— Лексикатор — еще не самая удивительная из технических разработок, созданных в Звездной Конфедерации, — ответил Дарт, — и защитная оболочка у меня имеется, только вы ее, по-видимому, не замечаете. Меня защищает слой газа, который окутывает мое тело…
— Слой газа я вижу, — сказал незнакомец, — только я никак не могу взять в толк, как эта тонкая, бледная, едва видимая прослойка оберегает вас от чудовищно низкой температуры, уже многие тысячи лет царящей на моей планете.
— Но вы-то эту температуру переносите, — заметил в свою очередь Дарт, — хотя у вас, насколько я могу судить, вообще нет никакой защиты.
— Она мне не нужна, — возразил незнакомец. — Сверхнизкие температуры и космические излучения не оказывают на меня никакого воздействия. Для меня их просто не существует. Если меня что и беспокоит, так это научные идеи, которые я обдумываю все эти годы… Например, совсем недавно — кажется, тысяч тридцать лет назад, — мне пришло в голову сразу несколько интересных идей. Одна из них поистине выдающаяся. Я как раз размышлял над ней, когда вы появились.
— Но позвольте! — вскричал изумленный Дарт. — Не хотите ли вы сказать, что вам десятки тысяч лег и вас ничто не может убить — ни время, ни космос, ни тоска этого мертвого, пустынного мира?..
— Я, кажется, уже говорил вам, что был свидетелем гибели цивилизации на этой планете, — сказал гуманоид, — это произошло, я повторяю, свыше семисот миллионов лет назад. Я последний представитель некогда процветавшей расы, достигшей небывалых успехов в философии, архитектуре, поэзии, живописи; расы, созданной для счастья и стремительно погибшей в результате сближения нашего солнца с громадной красной звездой…
— Как это произошло? — ошеломленный Дарт задал первый пришедший в голову вопрос. — И почему все погибли, а вы один выжили?
— В те достославные годы, — заговорил незнакомец, — когда моя цивилизация достигла вершины могущества, я был одним из многих, населяющих эту планету, был жителем Луаимма, участвовал в празднествах и концертах, многолюдных развлечениях и будничном труде. Да, я помню времена, когда на этих улицах кипела толпа, а здесь, на плошади, давались спектакли, которые продолжались всю ночь, освещаемые огнями фейверков… Все это и теперь стоит перед моими глазами, а ведь прошло столько лет… Да, в ту пору я был обыкновенным человеком, радовался, печалился, волновался заботами, которые теперь мне . кая^тся ничтожными, и уже -тогаа обдумывал свое первое научное открытиепрепарат, который настолько преобразует тело, что его практически ничем нельзя убить. Идея захватила меня, и я отдал ей около шестисот лет — то есть практически всю свою сознательную жизнь. Сначала я испытал препарат на скоксе — зверьке, что во множестве водились в те времена. Опыт дал превосходные результаты. Все мои попытки убить животное ни к чему не приводили. Оно чувствовало себя прекрасно и в горящем реакторе энергостанции, и в ледяном вакууме космического пространства. Нечего и говорить, что ни нож, ни топор его не брали. Скоке жил, обходясь без пищи и воды, и чувствовал себя превосходно! Не знаю — почему, но я долго не решался испытать это средство на себе. Мне казалось, что я в этом случае переступлю какую-то непостижимую грань, перестану быть человеком — даже если и выживу после инъекции… Я решился на этот шаг, уже находясь на смертном одре. Один из моих учеников по моей просьбе ввел в мой организм единственную хранившуюся у меня дозу препарата." И я остался жить. А через несколько сот лет на мою планету обрушилось несчастье, о котором я упоминал… Могучее притяжение 1фасной звезды сорвало мою планету с ее орбиты и увлекло в межзвездное пространство. Планета, получив ускорение, не смогла удержаться и на орбите захватчика — ее вынесло далеко в космос, в его непроглядный, ледяной мрак… Преэвде всего стала быстро рассеиваться атмосфера, губительное космическое излучение косило людей миллионами… Остатки населения ушли под землю, к природным источникам тепла, по и внутренность планеты остывала быстрее, чем это можно было предположить… В те страшные годы, среди всеобщего смятения и безумств, я пытался образумить людей, доказать им, что только мой препарат способен спасти их и всю цивилизацию от неминуемой гибели. Но меня мало кто слушал. В ту пору появилось вепикое множество пророков и проповедников, каждый звал за собой, обещая спасение, и народ шел за ними, верил им и погибал от болезней или в кровопролитных схватках с представителями других сект. А ведь для того, чтобы изготовить дозу препарата, способную избавить от смерти хотя бы одного человека, нужна специально оборудованная лаборатория, нужны высокоточные приборы и особые плавильные печи, позволяющие доводить температуру до миллионов градусов, нужны стерильной чистоты реактивы и вещества, а в той обстановке хаоса и безумия, которая воцарилась на планете, среди убийств и всеобщего озлобления, о нормальной работе нечего было и думать. Мне оставалось помогать страждущим словом, утешать и ободрять их в трагические предсмертные часы… Сотни лет спустя, когда на планете уже никого не осталось, я бродил по ее мертвым городам и видел страшные картины. Улицы, усеянные десятками тысяч трупов. В предсмертной ярости люди убивали друг друга, и победителей в этих побоищах не было. Я спускался в подземные пещеры, куда жалкие остатки моей расы ушли, спасаясь от губительного излучения. В подземельях они одичали, звериные инстинкты торжествовали среди них, людоедство сделалось нормой жизни. Но и в пещерах они все вымерли… Эти подземные лабиринты представляли собой поистине кошмарное зрелище. Проткнутые кольями человеческие скелеты, проломленные черепа, мумифицировавшиеся трупы со звериной злобой в лицах." Нет, здесь, на поверхности, среди этих пышных останков моей когда-то великой цивилизации, мне легче переносить одиночество и предаваться раздумьям. Трупы, устилавшие эти улицы, истлели и обратились в прах, а великолепные храмы остались, и долго еще будут стоять под вечными звездами… Гуманоид умолк, погрузившись в раздумье. Дарт смотрел на него в крайнем замешательстве. Перед ним было явно живое существо — мыслящее, разумное, видимо очень древнее, но не верилось, что он живет семьсот миллионов лет. Это ведь немыслимая цифра— семьсот миллионов! Возможно ли такое? Слушая загадочного гуманоида, Дарт пытался припомнить все, что изучал в колледже об обитателях миров Звездной Конфедерации. Кое-где, действительно, живут чрезвычайно долго. Это особенно характерно для жизни на кремниевой основе. Аборигены громадных метановых планет, коренастые, крепкие, похожие на обломки скал, живут сотни тысяч лет — до тех пор, пока им попросту не надоедает жить и они не кончают с собой, прыгая в раскаленные жерла огнедышащих вулканов. Но и они все же умирают! В отличие от бессмертия, о котором говорит это странное существо… Вынужденная вечная жизнь, когда даже с собой покончить невозможно… Это что-то абсурдное, чудовищное, не укладывающееся в сознании…
У Дарта чесались руки полоснуть по незнакомцу бластерным лучом и на опыте проверить, так ли уж он неистребим. Но простая учтивость требовала выдержки. Дарт кивал, слушая мерный голос лексикатора, сопровождавший гудение аборигена. В конце концов— Дарт здесь гость, а этот лупоглазый — хозяин, на которого с самого начала необходимо было произвести благоприятное впечатление.
— Насколько я вас понял, вы утверждаете, что открыли препарат абсолютного бессмертия, — сказал комиссар. — Там, откуда я прибыл, ни о чем подобном никогда не слыхали, хотя наука сделала очень многое, чтобы продлить человеческую жизнь… То, что вы мне сообщили — настолько удивительно, что верится в это с трудом. Неужели кроме вас на планете нет других бессмертных?
— Ну почему же, — ответило существо, не сводя с Дарта больших круглых глаз. — Есть еще скоке.
Он издал протяжный свист и из щели под гранитной ступенью выбралось небольшое животное на восьми лапах, с неуклюжим плотным туловищем и с почти собачьей головой, па которой блестели, как угольки, три черных глаза. Скоке мелкими прыжками подскакал к гуманоиду, остановился) покрутил короткими усиками и направил их, как антенны, в сторону Дарта.
— Забавный зверек, — сказал комиссар. — Вы говорите, его нельзя убить?
— Невозможно, — подвердил четырехрукий долгожитель и пальцем одной из своих рук показал на бластер, висевший у поясе Дарта. — Насколько я могу судить, это оружие?
— Вы угадали.
— Что ж, тогда попробуйте применить его против моего скокса, и вы сами убедитесь, что все, о чем я вам рассказал — сущая истина.
Дарт, не отвечая ни слова, вскинул бластер и направил огненную струю на восьминогого зверя. Скоке смотрел на комиссара выжидательным, любопытным взглядом, покуда огненный луч скользнул по его мордочке, неуклюжему туловищу и ногам. Пламя не оказывало на него никакого воздействия, зато каменный тротуар возле скокса, задетый лучом, сплавился и почернел.
Наконец скоксу, видимо, надоел этот докучливый луч, снующий по его глазам, он недовольно фыркнул, привстал на задние лапы, в один прыжок оказался у кресла и забился под него, выставив наружу усы. Дарт расхохотался, засунул бластер за пояс.
— Теперь я, кажется, начинаю верить, — воскликнул он. — Но как это должно быть, тоскливо — не имея возможности умереть, проводить годы и столетия на безжизненной планете, среди унылых руин!
— Я давно отвык от таких чувств, как упыние, грусть, тоска и тому подобное, — ответил гуманоид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
— Скажите что-нибудь, — произнес он для того лишь, чтобы вызвать в четырехруком ответную голосовую реакцию. — Это нужно для лексикатора, — он дотронулся рукой до диска и добавил: — Несколько фраз на вашем языке необходимы прибору в качестве материала для анализа…
Существо некоторое время бесстрастно смотрело на него, потом снова издало протяжный монотонный звук. На этот раз Дарт различил в нем едва уловимые колебания тембра. Лексикатор тихо защелкал, обрабатывая информацию. Дарт ждал, когда кибернетический переводчик заговорит. Но лексикатор лишь щелкал, безмолвствуя. Язык незнакомца, по-видимому, был слишком сложен для него, прибор требовал дополнительных данных, то есть незнакомец должен был еще немного «погудеть».
Дарт, видя, что тот умолк, ободряюще кивнул головой и несколько раз повторил:
— Говорите, говорите, прибор обрабатывает звуки. Лежавшее в кресле существо, словно угадав желание пришельца, вновь загудело, лексикатор защелкал с удвоенной скоростью и вдруг механическим голосом, раздельно выговаривая каждое слово, выдал долгожданный перевод:
— Ваше прибытие — большая неожиданность для меня. Свыше семисот миллионов лет прошно с тех пор, как я остался один на этой планете. Город, в которым мы находимся, когда-то назывался Луаимм и был столицей Западного континента.
— А я-то думал, что в кресле лежит статуя! — не удержался Дарт от непроизвольного восклицания.
Лексикатор тотчас перевел его слова на язык гуманоида. Но тот был настолько изумлен появлением Дарта, что даже не обратил внимание на сравнение себя со статуей.
— Откуда вы появились? — спрашивал он. — Вы один? Каковы ваши намерения? Почему вас не убивает холод и излучение открытого космоса? Живое ли вы, наконец, существо, или механизм, созданных искусными учеными?
— Неужели я похож на робота? — задетый за живое, ответил Дарт. — По-моему, если кто из нас и похож на него, то, во-всяком случае, не я…
— Как интересно, — после некоторой паузы продолжал переводить лексикатор. — Живое существо, разумное, способной без защитной оболочки перемещаться по космосу и обладающее такой удивительной вещью, как этот диск…
— Лексикатор — еще не самая удивительная из технических разработок, созданных в Звездной Конфедерации, — ответил Дарт, — и защитная оболочка у меня имеется, только вы ее, по-видимому, не замечаете. Меня защищает слой газа, который окутывает мое тело…
— Слой газа я вижу, — сказал незнакомец, — только я никак не могу взять в толк, как эта тонкая, бледная, едва видимая прослойка оберегает вас от чудовищно низкой температуры, уже многие тысячи лет царящей на моей планете.
— Но вы-то эту температуру переносите, — заметил в свою очередь Дарт, — хотя у вас, насколько я могу судить, вообще нет никакой защиты.
— Она мне не нужна, — возразил незнакомец. — Сверхнизкие температуры и космические излучения не оказывают на меня никакого воздействия. Для меня их просто не существует. Если меня что и беспокоит, так это научные идеи, которые я обдумываю все эти годы… Например, совсем недавно — кажется, тысяч тридцать лет назад, — мне пришло в голову сразу несколько интересных идей. Одна из них поистине выдающаяся. Я как раз размышлял над ней, когда вы появились.
— Но позвольте! — вскричал изумленный Дарт. — Не хотите ли вы сказать, что вам десятки тысяч лег и вас ничто не может убить — ни время, ни космос, ни тоска этого мертвого, пустынного мира?..
— Я, кажется, уже говорил вам, что был свидетелем гибели цивилизации на этой планете, — сказал гуманоид, — это произошло, я повторяю, свыше семисот миллионов лет назад. Я последний представитель некогда процветавшей расы, достигшей небывалых успехов в философии, архитектуре, поэзии, живописи; расы, созданной для счастья и стремительно погибшей в результате сближения нашего солнца с громадной красной звездой…
— Как это произошло? — ошеломленный Дарт задал первый пришедший в голову вопрос. — И почему все погибли, а вы один выжили?
— В те достославные годы, — заговорил незнакомец, — когда моя цивилизация достигла вершины могущества, я был одним из многих, населяющих эту планету, был жителем Луаимма, участвовал в празднествах и концертах, многолюдных развлечениях и будничном труде. Да, я помню времена, когда на этих улицах кипела толпа, а здесь, на плошади, давались спектакли, которые продолжались всю ночь, освещаемые огнями фейверков… Все это и теперь стоит перед моими глазами, а ведь прошло столько лет… Да, в ту пору я был обыкновенным человеком, радовался, печалился, волновался заботами, которые теперь мне . кая^тся ничтожными, и уже -тогаа обдумывал свое первое научное открытиепрепарат, который настолько преобразует тело, что его практически ничем нельзя убить. Идея захватила меня, и я отдал ей около шестисот лет — то есть практически всю свою сознательную жизнь. Сначала я испытал препарат на скоксе — зверьке, что во множестве водились в те времена. Опыт дал превосходные результаты. Все мои попытки убить животное ни к чему не приводили. Оно чувствовало себя прекрасно и в горящем реакторе энергостанции, и в ледяном вакууме космического пространства. Нечего и говорить, что ни нож, ни топор его не брали. Скоке жил, обходясь без пищи и воды, и чувствовал себя превосходно! Не знаю — почему, но я долго не решался испытать это средство на себе. Мне казалось, что я в этом случае переступлю какую-то непостижимую грань, перестану быть человеком — даже если и выживу после инъекции… Я решился на этот шаг, уже находясь на смертном одре. Один из моих учеников по моей просьбе ввел в мой организм единственную хранившуюся у меня дозу препарата." И я остался жить. А через несколько сот лет на мою планету обрушилось несчастье, о котором я упоминал… Могучее притяжение 1фасной звезды сорвало мою планету с ее орбиты и увлекло в межзвездное пространство. Планета, получив ускорение, не смогла удержаться и на орбите захватчика — ее вынесло далеко в космос, в его непроглядный, ледяной мрак… Преэвде всего стала быстро рассеиваться атмосфера, губительное космическое излучение косило людей миллионами… Остатки населения ушли под землю, к природным источникам тепла, по и внутренность планеты остывала быстрее, чем это можно было предположить… В те страшные годы, среди всеобщего смятения и безумств, я пытался образумить людей, доказать им, что только мой препарат способен спасти их и всю цивилизацию от неминуемой гибели. Но меня мало кто слушал. В ту пору появилось вепикое множество пророков и проповедников, каждый звал за собой, обещая спасение, и народ шел за ними, верил им и погибал от болезней или в кровопролитных схватках с представителями других сект. А ведь для того, чтобы изготовить дозу препарата, способную избавить от смерти хотя бы одного человека, нужна специально оборудованная лаборатория, нужны высокоточные приборы и особые плавильные печи, позволяющие доводить температуру до миллионов градусов, нужны стерильной чистоты реактивы и вещества, а в той обстановке хаоса и безумия, которая воцарилась на планете, среди убийств и всеобщего озлобления, о нормальной работе нечего было и думать. Мне оставалось помогать страждущим словом, утешать и ободрять их в трагические предсмертные часы… Сотни лет спустя, когда на планете уже никого не осталось, я бродил по ее мертвым городам и видел страшные картины. Улицы, усеянные десятками тысяч трупов. В предсмертной ярости люди убивали друг друга, и победителей в этих побоищах не было. Я спускался в подземные пещеры, куда жалкие остатки моей расы ушли, спасаясь от губительного излучения. В подземельях они одичали, звериные инстинкты торжествовали среди них, людоедство сделалось нормой жизни. Но и в пещерах они все вымерли… Эти подземные лабиринты представляли собой поистине кошмарное зрелище. Проткнутые кольями человеческие скелеты, проломленные черепа, мумифицировавшиеся трупы со звериной злобой в лицах." Нет, здесь, на поверхности, среди этих пышных останков моей когда-то великой цивилизации, мне легче переносить одиночество и предаваться раздумьям. Трупы, устилавшие эти улицы, истлели и обратились в прах, а великолепные храмы остались, и долго еще будут стоять под вечными звездами… Гуманоид умолк, погрузившись в раздумье. Дарт смотрел на него в крайнем замешательстве. Перед ним было явно живое существо — мыслящее, разумное, видимо очень древнее, но не верилось, что он живет семьсот миллионов лет. Это ведь немыслимая цифра— семьсот миллионов! Возможно ли такое? Слушая загадочного гуманоида, Дарт пытался припомнить все, что изучал в колледже об обитателях миров Звездной Конфедерации. Кое-где, действительно, живут чрезвычайно долго. Это особенно характерно для жизни на кремниевой основе. Аборигены громадных метановых планет, коренастые, крепкие, похожие на обломки скал, живут сотни тысяч лет — до тех пор, пока им попросту не надоедает жить и они не кончают с собой, прыгая в раскаленные жерла огнедышащих вулканов. Но и они все же умирают! В отличие от бессмертия, о котором говорит это странное существо… Вынужденная вечная жизнь, когда даже с собой покончить невозможно… Это что-то абсурдное, чудовищное, не укладывающееся в сознании…
У Дарта чесались руки полоснуть по незнакомцу бластерным лучом и на опыте проверить, так ли уж он неистребим. Но простая учтивость требовала выдержки. Дарт кивал, слушая мерный голос лексикатора, сопровождавший гудение аборигена. В конце концов— Дарт здесь гость, а этот лупоглазый — хозяин, на которого с самого начала необходимо было произвести благоприятное впечатление.
— Насколько я вас понял, вы утверждаете, что открыли препарат абсолютного бессмертия, — сказал комиссар. — Там, откуда я прибыл, ни о чем подобном никогда не слыхали, хотя наука сделала очень многое, чтобы продлить человеческую жизнь… То, что вы мне сообщили — настолько удивительно, что верится в это с трудом. Неужели кроме вас на планете нет других бессмертных?
— Ну почему же, — ответило существо, не сводя с Дарта больших круглых глаз. — Есть еще скоке.
Он издал протяжный свист и из щели под гранитной ступенью выбралось небольшое животное на восьми лапах, с неуклюжим плотным туловищем и с почти собачьей головой, па которой блестели, как угольки, три черных глаза. Скоке мелкими прыжками подскакал к гуманоиду, остановился) покрутил короткими усиками и направил их, как антенны, в сторону Дарта.
— Забавный зверек, — сказал комиссар. — Вы говорите, его нельзя убить?
— Невозможно, — подвердил четырехрукий долгожитель и пальцем одной из своих рук показал на бластер, висевший у поясе Дарта. — Насколько я могу судить, это оружие?
— Вы угадали.
— Что ж, тогда попробуйте применить его против моего скокса, и вы сами убедитесь, что все, о чем я вам рассказал — сущая истина.
Дарт, не отвечая ни слова, вскинул бластер и направил огненную струю на восьминогого зверя. Скоке смотрел на комиссара выжидательным, любопытным взглядом, покуда огненный луч скользнул по его мордочке, неуклюжему туловищу и ногам. Пламя не оказывало на него никакого воздействия, зато каменный тротуар возле скокса, задетый лучом, сплавился и почернел.
Наконец скоксу, видимо, надоел этот докучливый луч, снующий по его глазам, он недовольно фыркнул, привстал на задние лапы, в один прыжок оказался у кресла и забился под него, выставив наружу усы. Дарт расхохотался, засунул бластер за пояс.
— Теперь я, кажется, начинаю верить, — воскликнул он. — Но как это должно быть, тоскливо — не имея возможности умереть, проводить годы и столетия на безжизненной планете, среди унылых руин!
— Я давно отвык от таких чувств, как упыние, грусть, тоска и тому подобное, — ответил гуманоид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16