Сэл выезжал из грязного, залитого бензином захламленного двора заправочной станции как раз в тот момент, когда по ветровому стеклу с пронзительным визгом задвигались «дворники». Дождь наконец прекратился.
Момент наступил для Сэла критический. Ехать дальше в таком состоянии опасно для жизни. Необходимо укрыться в берлоге и зализать раны, прежде чем продолжить путь к Тихоокеанскому побережью. Но чисто интуитивно он чувствовал, что должен бежать без остановки. Как можно дальше от того места, где натворил столько дел вчера ночью. Каким-то невероятным усилием воли ему удалось преодолеть мучительные приступы головокружения, и, мобилизовав все резервы своего организма, Сэл взялся за рулевое колесо. Километр-другой ему удалось проехать, потом он снова отключился.
За это время он миновал Тихуану — эти ворота в Третий мир, потом — Розариту-Бич со знаменитым отелем и наконец выехал на платное шоссе, чистое, гладкое и совершенно пустое. Деревня, выросшая вдоль цементной дороги, да и не деревня вовсе, а горстка теснящихся хижин. Их обитатели уже начали пробуждаться и вылезали навстречу солнцу. Пронесшаяся буря причинила ущерб ветхим постройкам, кое-где снесло крыши, а сами хибары залило дождем. И сейчас низкорослые мужчины с коричневой кожей были заняты ликвидацией последствий стихийного бедствия.
Подъехав к контрольной будке, Сэл опустил в руку сонного кассира стодолларовую купюру и поехал дальше, что было весьма неразумно в его положении. Пораженный такой щедростью кассир не мог не запомнить своего благодетеля. Сэл это понимал, но других денег у него просто не было, к тому же все силы были направлены на то, чтобы не уснуть за рулем. В общем, плевать он хотел на сдачу.
В Пуэрто-Нуэво он ни разу не отключился, более того, пообедал в ресторане с блюдами из лангуста, уплатил за это удовольствие аж целых 6 долларов 95 центов (!), а потом посетил Ла-Фонда, откуда открывалась самая красивая панорама взморья. Но после этого его снова стала бить дрожь, и от боли помутилось сознание. Приходил он в себя теперь лишь время от времени и то ненадолго.
Шоссе на этом участке, извилистое и довольно опасное, проходило по высеченным уступам коварных скал, нависших над Тихим океаном. Временной дороги поблизости не было, как и поселений или хотя бы какого-то человеческого жилья, где он мог бы остановиться. Дрожа от лихорадки, весь в поту, он тем не менее не выпускал руль из рук и держался белой полосы, отчаянно плясавшей у него перед глазами. На появившемся впереди указателе Сэл прочел, что до ближайшего пункта 27 километров. А может быть, он ошибся? И там вовсе не 27, а 2 или 270? Дрожащие руки на зачехленном кожей рулевом колесе онемели. Он не чувствовал их, даже не видел. Вся левая сторона тела нестерпимо ныла. К бедру от груди стекала влажная струйка — снова открылась рана. Наступил момент, когда Сэл больше не мог бороться с этим кошмаром и все пережитое за последние двадцать четыре часа: невероятное напряжение, парализующий разум страх, острая боль навалились на него разом, и Сэл отдался неизвестности, как юная девушка страстному любовнику, и погрузился в океан мира и покоя.
«Это конец? Я умираю?» — было последней мыслью Сэла, перед тем как он отключился. Как долго он был без сознания? Минуту? Час? Вечность? Очнулся он от легкого прикосновения к лицу. Приподнял веки и увидел глаза ангела. Маленького, коричневого, сопливого ангела.
— Que pasa, senor? — осведомился ангел, шмыгая носом. — Вы в порядке?
Сэл с минуту смотрел на ангела, ничего не понимая, потом медленно повернул голову и сквозь грязное ветровое стекло «джипа» увидел еще троих мальчуганов лет десяти, а рядом неоседланную гнедую лошадь, которую они вели по все еще мокрой, покрытой красной грязью улице. Вдоль нее в беспорядке располагались небольшие аккуратные домики, точнее, коттеджи: белые, бледно-розовые и голубые. Тротуаров не было. У домов, по обеим сторонам ступенек, ведущих к двери, стояли похожие на кузнечное зубило кактусы в ржавых банках из-под кофе. Трое смеющихся мальчуганов и осанистый, кастрированный мерин, с высоко поднятым пышным хвостом, важно шествовавший перед «джипом», усилили у Сэла ирреальность происходящего.
— Вы в порядке? — повторил маленький ангел, и Сэл снова повернул голову туда, откуда шел голос. — Сеньор?!
Лицо ангела заволокло туманом. Сэл закрыл глаза и снова отключился. А когда открыл их, то обнаружил, что лежит в комнате, залитой ярким светом, с растрескавшимся, облупившимся потолком. Сэл заслонил глаза рукой от слепящего света, но уже через минуту смог оглядеть комнату, в которой находился, совсем маленькую, с белыми стенами. Помимо кровати, на которой он лежал, здесь был металлический шкаф, выкрашенный белой краской, со стеклянными дверцами, такой же стол, накрытый белоснежной простыней, с какими-то инструментами и еще стол, на нем в стеклянной банке ватные тампоны, в Другой — шпадели. На стене — намалеванный яркими красками Иисус Христос, а рядом в рамке — обгорелый кусок ткани с какой-то надписью на иврите. Сэл заслонил лицо рукой и снова уснул. А когда проснулся, то, еще не открыв глаз, понял, что в соседней комнате включено радио. Транслировалась передача из Лос-Анджелеса.
— ...тринадцать дней назад пропала девочка. Во вторник вечером возле Голливудского водохранилища были обнаружены три трупа, два — в среду утром после разразившейся накануне грозовой бури и еще один в тот же день, но несколько позже в извлеченном из водохранилища угнанном лимузине. После двух дней водолазам пришлось прекратить поиски возможных жертв, поскольку глубина водохранилища в некоторых местах достигает ста тридцати футов. Мы беседовали с представителями Лос-Анджелесского отделения полиции сегодня утром.
Вкрадчивый голос корреспондента:
— Как вы считаете, выявит ли расследование дополнительные печальные обстоятельства этого дела?
И готовый на все случаи жизни ответ полицейского:
— Подождём окончания следствия. Тогда ответим на все вопросы.
— А правда ли, лейтенант, что установить личности пострадавших невозможно из-за отсутствия каких-либо документов и что на одежде у них нет даже этикеток с указанием производителя или торговой фирмы?
— Мы... на данный момент личность пострадавших не установлена. Мы можем сообщить некоторые подробности лишь после заключения судебно-медицинского эксперта.
Кто-то коснулся плеча Сэла, и мужской голос спросил:
— Вы проснулись?
— А можете вы, лейтенант, подтвердить, что угнанный лимузин был взят напрокат в аренду рок-звездой Изабель?
Сэл медленно разомкнул веки. И не увидел ни яркого света, ни маленького коричневого ангела. Кто-то огромный, с орлиным носом на бледном лице склонился над ним. В его ноздрях Сэл отчетливо разглядел пучки жестких волос.
— В данный момент ничего не могу вам сказать, — заявил полицейский.
Теперь, когда Сэл открыл глаза, радио, казалось, звучало тише.
— А как вы прокомментируете слухи о том, что друг Изабель, автор песен Марко Толедано, был последним, кого видели в лимузине?
— Мы не можем это прокомментировать.
— Итак, — сказал человек с орлиным носом, — вы наконец проснулись. Как себя чувствуете? Хреново?
— Вы можете подтвердить, что Толедано никто не видел со вторника, точнее, после состоявшейся в тот вечер церемонии вручения призов «Грэмми»?
— Мм... да. Мы очень хотели бы побеседовать с мистером Толедано, но пока нам не удалось его разыскать.
— Есть хотите? — спросил великан. На нем были выцветшие голубые джинсы, белая куртка, на ногах гуарачи. Волосы длинные, с проседью.
— Лейтенант, вы полагаете, что тело мистера Толедано покоится на дне водохранилища?
— Трудно сказать...
— Алисия, — позвал великан, — принеси чашку бульона... — и обратился к Сэлу: — Она готовит его лучше всех в Калифорнии, он вкуснее куриного, который готовит моя матушка, и через неделю вам станет лучше.
Кто-то переключил радио на местную программу. Великан между тем отошел от Сэла и стал бросать инструментарий в примитивный стерилизатор. Сэл попытался приподняться на локте, но у него закружилась голова.
— Где... где я нахожусь?
Не прерывая своего занятия, великан быстро обернулся.
— Ваш голос мне очень знаком! — сказал он. Сэл ничего не ответил, и тогда великан продолжил: — Вы находитесь в «Clinica para los Ninos de Ensenada», что означает «Детская больница в Энсенаде».
— А вы — врач? — Сэл попробовал сесть в постели.
Великан положил руку ему на плечо.
— Вам еще нельзя подниматься...
Видя, однако, упорство Сэла, великан помог ему сесть и спустить ноги с кровати.
— Послушайте, — сказал великан, — вам надо пока лежать.
Но Сэл не ложился, сидел, дожидаясь, пока пройдет головокружение.
— Ну что же, — продолжал великан, — да, я врач. Единственный здесь в своем роде. И если, глядя на меня, вы усомнитесь в том, что я мексиканец, то этому есть объяснение. — Он снял со своих огромных лапищ резиновые перчатки и бросил на стол. Взял огромную стоявшую там банку пива, сделал несколько больших глотков. — Я Шелдон Сильвермен, уроженец Бруклина, обретался и в «Беверли-Хиллз» — Он улыбнулся. — Мой дед родом с Украины, но перебрался в Москву и стал коммунистом. Когда его хотели забрать в царскую армию, он бежал из Москвы, прошел пешком огромное расстояние и умудрился сесть на пароход, отплывавший в Америку. Отец мой родился в Ист-Сайде и тоже был коммунистом. Преподавал гражданское право в высших учебных заведениях и воспитал одиннадцать детей. Я появился на свет в Бруклине, мечтал хорошо зарабатывать и потому стал врачом. И вот сижу я лет десять назад в хилкрестском загородном клубе, играю в картишки с другом, мотоциклетным гонщиком Маркусом Велбжан. Он жалуется на слишком высокие налоги на земли в пустыне, на алчных любовниц, и вдруг понимаю, — он взглянул на Сэла, — вдруг отчетливо понимаю, что сижу по уши в дерьме.
Вошла девушка с дымящейся чашкой бульона и кукурузными лепешками. Запах еды дал Сэлу почувствовать, как сильно он голоден.
— В общем, я понял, что жизнь моя — кусок дерьма. И все потому, что в детстве только и слышал речи о «братстве народов» и о том, что надо «помогать обездоленным».
Сэл слушал и ел огромной щербатой ложкой бульон, а Шелдон Сильвермен говорил без умолку:
— И вот там, в игральном зале хилкрестского загородного клуба, переполненного завсегдатаями, я сижу и вижу: Ирв Рэднер блефует, и вдруг прозреваю. Моя жизнь — дерьмо. Поэтому... — Он передернул плечами. — Поэтому... я все ликвидировал. Буквально все продал. Лодку, дом, кооперативную квартиру в Вайкики, «мерседес». Обе дочери у меня замужние, жена много лет назад ушла к своему тренеру, словом, никто не мог помешать мне. Верно? — Он еще отпил пива. — Итак, я все продал, приехал сюда и открыл вот эту больницу. — Он хитро улыбнулся. — Мне представился шанс существенно поправить свои финансовые дела, заработать миллион баксов. Нельзя было его упустить. — Он поставил банку на стол. — В «Беверли-Хиллз» я снабжал тринадцатилетних барышень из богатых семей противозачаточными пилюлями. Здесь лечу холеру, полиомиелит, эмфизему, дизентерию и даже проказу. Да, да, здесь встречаются и прокаженные. Местные жители слишком бедны, чтобы заботиться о своем здоровье. А центр Дапо всего в часе езды отсюда.
Проглотив очередную ложку бульона с лепешкой, Сэл задержал взгляд на докторе.
— Как много вы говорите.
Шелдон Сильвермен не обиделся.
— Будьте снисходительны. Не так часто мне приходится болтать по-английски. Американцев здесь почти нет.
Сэл хотел было сказать, что он канадец, но промолчал.
— Как я здесь оказался? — спросил он.
— Вы приехали на своем «джипе». Не могли же вы двигаться со скоростью три или четыре мили в час. Но вы легко отделались, машина не пострадала, если не считать вмятины на крыле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73