Филипп Фенелон часто беседовал с ними, а потом делился их мнениями с Эмиасом и остальными домочадцами. Постепенно он вынужден был согласиться, что с бывшими монахами поступали не так уж и плохо.
– Пенсии невелики, зато гарантированы, – рассказывал он, – и закрытие монастырей не сопровождается непотребствами или жестокостями.
– Само закрытие – уже насилие, – возмущался Эмиас, – вы, видимо, забыли о том, что говорили об этом раньше.
– Я не забыл, – с достоинством отвечал Филипп, – я вовсе не оправдываю агентов правительства – просто я считаю, что это делается с максимальной пристойностью для такого дела. И надо отдать должное проницательности вашего покойного отца, в монастырях не очень-то сопротивляются. Многие самораспустились еще до появления чиновников.
– Вы рассуждаете как еретик, – с отвращением ответил Эмиас.
– Сэр, вы забываетесь, – с ужасом воскликнула Нанетта, – вы говорите со священником!
Эмиас сделал вид, что устыдился, и Филипп продолжал:
– Хуже всего монахиням – у них нет таких богатств, и уж во всяком случае, они не могут занимать светские должности. Пенсии слишком малы для них, чтобы жить в достатке, и единственная надежда – приличный брак. Но король запретил им нарушать обет безбрачия, так что и это им не подходит.
Эмиас опять прервал отца Фенелона:
– Вряд ли можно рассматривать брак как достойный венец жизни монахини.
– Но это лучше, чем публичный дом, – спокойно отвечал Филипп, и они оставили эту тему.
Несмотря на распри в области религии, год прошел спокойнее, чем предыдущие, не было засухи, урожай наконец-то удался, и все были слишком заняты на полях, чтобы бунтовать. Произошло, правда, два незначительных бунта, но в целом – больше разговоров. Из Лондона доходили хорошие вести: вторая беременность Джейн Сеймур развивалась успешнее, чем первая, а в октябре страну потрясло известие о рождении ею сына – здорового мальчика, которого, так как он родился в канун Св. Эдуарда, назвали Эдуардом.
Тут обрадовались все, так как нет хуже положения для англичанина, как неясность с порядком престолонаследия, что неминуемо ведет к гражданской войне. Поэтому на время распри были забыты. В Морлэнд пришло письмо от Кэтрин Невилл с подробностями события.
«Роды были ужасными, и королева сильно страдала, – говорилось в письме. – Некоторое время все были уверены, что либо мать, либо ребенок не выживет, но оба перенесли это испытание. Долгожданный принц оказался большим, здоровым младенцем и очень красивым. Он родился в пятницу, двенадцатого октября; вчера, в понедельник, состоялось крещение в часовне в Хэмптон-корте. Королеву принесли на носилках, завернутую в алый бархат и соболя, а моя дорогая леди Мария несла принца к купели. Я сопровождала ее, и моя сестра Анна сопровождала леди Елизавету, которую большую часть службы держал на руках брат королевы, Эдуард. Король сидел все время у носилок королевы, впрочем, служба продолжалась всего три часа, и кончилась до полуночи. Потом факельное шествие провожало королеву до ее покоев, где ее попросили благословить ребенка. Леди Мария все время держала свою сестру за руку, а когда леди Елизавета слишком устала, чтобы идти пешком, она отнесла ее в их общие покои. Она, как и все в стране, счастлива, что наконец-то у престола есть наследник».
Письмо доставили в Морлэнд двадцать второго октября, а через неделю пришло известие, что королева умерла. В начале ноября леди Лэтимер проезжала мимо Морлэнда, чтобы провести Рождество в своем имении, и рассказала Нанетте обо всем еще более подробно.
– Конечно, говорят о яде – но это уж всегда так, – рассказывала Кэтрин Нанетте. – Нет никаких оснований доверять этим слухам. Королева умерла от воспаления легких. Скорее всего, она простудилась во время крестин, но я-то видела женщин, умерших прямо на постели после родов, не вставая с нее. Мне кажется, ее убили мучительные роды.
Нанетта кивнула:
– Странно, что королевам приходится тяжелее, чем другим женщинам.
– Возможно, Господь испытывает их, посылая страдания за то, что они имеют, – ответила Кэтрин. Они переглянулись. – Странно, не правда ли, – продолжала она, – вот мы сидим тут, женщины средних лет, и никто из нас еще не рожал.
– Мне кажется, никто и не станет, – отозвалась Нанетта. – Я теперь вообще вдова...
– А я дважды выходила за стариков, хотя оба они были очень добрыми и благородными людьми... – последовала новая пауза.
Они раздумывали над сказанным. Потом Нанетта решилась спросить:
– Король очень горевал?
– Люди говорят, что переживал, – ответила Кэтрин, – но когда я видела его, мне показалось, что он в таком экстазе от рождения сына, что даже не интересуется судьбой матери. Он ведь не отстоял ночного бдения после ее кончины, уехав немедленно из Хэмптона после ее смерти, так что пришлось все, что необходимо в таких случаях, сделать Марии. И... – она понизила голос, – говорят, что он уже говорил с Кромвелем о новой жене.
– Еще одной? – испугалась Нанетта.
– Один ребенок – слишком слабая ниточка для немолодого короля. Мы должны молиться о том, чтобы король дожил до момента совершеннолетия принца, иначе нам всем придется пережить ужасное время. Один ребенок не намного лучше спора из-за престола, а король, в общем, не слишком крепкого здоровья.
– Я молюсь за него, – произнесла Нанетта, – я буду молиться за него и за принца на каждой мессе. В мире и так немало неприятностей.…
– Даже здесь, у тебя? – тихо спросила Кэтрин. Нанетта, во вдовьем чепце, слегка отвернулась, чтобы подруга не увидела печали в ее глазах. – Ты знаешь, слуги ведь говорят, Нан. Если что-то сложится не так и тебе придется покинуть Морлэнд, я буду рада видеть тебя в своем доме. Помнишь, как в детстве мы говорили об этом, и ты сказала, что если не выйдешь замуж, то будешь жить со мной? Подумай об этом, моя дорогая Нан.
– Спасибо, – поблагодарила подругу Нанетта, тронутая ее предложением. – Пока у меня есть девочки. Но все равно спасибо, Кэт, и если положение ухудшится, то я приеду к тебе.
Кэтрин кивнула:
– Впереди немало бед, и я хотела бы, чтобы мы были вместе, когда придет их час. А теперь не поговорить ли нам о чем-нибудь более приятном? Расскажи-ка мне о твоих воспитанницах...
Они сидели у окна, как часто это делали раньше – две молодые матроны, – вспоминали свое далекое детство в Кендале и говорили о домашних делах. Что же касается всего остального, то их судьбы сложились так причудливо, что практически любая другая тема отзывалась болью при прикосновении к ней.
Глава 23
В 1538 году умер Джон Баттс. Ему минуло уже пятьдесят, и, за исключением Майки, он был самым старшим в семье и последним в его поколении. Он оставил мир сильно изменившимся и бурлящим, новые идеи не слишком хорошо ладили с накатанной колеей традиции. По просьбе Люси его похоронили в часовне в Морлэнде, а не в соборе, так как при частных похоронах разрешалось отправлять католическую мессу, не опасаясь навлечь обвинения реформатов. Скорбя о Джоне, Морлэнды горевали и из-за событий лета, когда почти пресеклась ветвь Йоркского дома: Маргарет Солсбери бросили в Тауэр вместе с ее сыном, лордом Монтегю, его женой и крошкой сыном, посадили и ее младшего сына, Джеффри Поула. Ее третий сын, кардинал Рейнольд Поул, находился за границей, и как раз из-за опасности иностранного вторжения в его пользу родственников и заточили в Тауэр.
Кроме того, в заключение попали внук короля Эдуарда IV, Генри Кортней, маркиз Эксетер, его жена и сын. Эксетеру и Монтегю угрожал смертный приговор, никто не сомневался, что и остальных не помилуют.
– Король собирается расправиться со всеми, у кого в жилах течет кровь более благородная, чем у него, – горько сказала Люси, когда семья собралась после похорон в Лендале. – Быть близким к престолу–в наши дни уже преступление.
– Так было всегда, – заметил молодой Джон. – Короли заботятся о безопасности своих тронов – так устроен мир. А теперь у короля еще есть и сын, права которого нужно защитить.
– Я думаю, это все происки Кромвеля, – заявил Эмиас, и все с любопытством посмотрели на него.
– Но для него-то какую они представляют угрозу? – спросил Джон.
Нанетта поняла, почему Эмиас такого мнения – говорили, что Джеффри Поул хотел купить свою жизнь наговорами на остальных, и Эмиас не мог смириться с мыслью о таком грехе его друга. Чтобы избежать спора, она сказала:
– Кромвель – всего лишь орудие короля. Меч не проклинают, проклинают руку, что сжимает его.
Эмиас, не поняв, выступает Нанетта за него или против, грубо ответил:
– Неужели мы дожили до того, что женщины будут учить нас философии?
Нанетта вспыхнула от гнева и опустила глаза. Ее сестра Кэтрин, с неожиданным для нее тактом, постаралась сменить тему:
– А уже известно, когда возвращаются Джейн и Бартоломью?
Люси подхватила эту тему:
– Они приплывут следующим рейсом «Мария Флауэр», наверно, в начале января. Не хотелось бы, чтобы они с детьми пересекали зимой пролив, но им пора уже приехать.
– Мне бы хотелось, чтобы они смогли попрощаться с отцом, – произнес Джон.
– Эзикиел тоже расстроится, что его не было здесь, – добавила Нанетта, – он очень любил Джона. (Эзикиел отбыл на «Марии-Элеоноре» в Левант, чтобы закупить шелк, духи и ковры.)
– Наверно, Джейн привезет новые моды. Говорят, что при французском дворе очень изящная мода, – заметила Кэтрин, – у нас такие скучные фасоны, потому что у нас нет сейчас королевы. И вероятно, другой не будет, пока не подрастет принц Уэльский.
– Король наверняка скоро снова женится, – вдруг вмешался Джеймс Чэпем. Он стоял у закрытых ставней, скорее напоминая постороннего. Тот, кто понаблюдал бы за ним, обнаружил бы, что его взгляд чаще всего устремлен на одного из участников собрания, сидящего на подушке, на полу у огня, – стройную женщину в бархатном платье и вдовьем чепце, со сложенными на маленьком, переплетенном в кожу молитвеннике руками. – Он уже ведет переговоры об этом, – продолжал Джеймс, – и задержка только из-за его привередливости. Теперь, когда у него есть сын, он может жениться, преследуя политическую выгоду, – но он непременно женится.
– Чтобы родить еще больше детей? – поинтересовалась Люси. – Это я еще могла бы понять, ведь одного сына недостаточно для того, чтобы быть спокойным.
– Не столько даже поэтому, – ответил Джеймс, – хотя он не прочь бы получить еще и герцога Йоркского, а просто потому, что брак – дело слишком выгодное, чтобы пренебречь им.
– А на ком он может жениться? – спросила Нанетта. – Среди нас только вы бываете при дворе – что там говорят о возможной невесте?
– Слухов множество, кузина, – ответил Джеймс, – конечно, Кромвель и Кранмер ищут союза с протестантскими странами, а Норфолк – за союз с Францией. Лично я считаю, что протестантские интересы возобладают, к тому же протестантам этот союз нужен даже больше. Еще ходят слухи, что уже две принцессы отвергли его предложение, хотя в Лондоне говорить об этом небезопасно. Мне кажется, следующей кандидатурой будет принцесса Анна, дочь герцога Клевского. Он практически нищ, и ему угрожают две мощные католические державы, так что он не станет придираться к возрасту короля и истории его прошлых браков.
Это сообщение следовало бы серьезно обдумать, но вдруг Эмиас выпалил:
– Вот было бы хорошо для Англии – королева-еретичка! Да уж лучше правление шотландца!
– Твои слова попахивают изменой, – спокойно заметил Джон, – лучше тебе взять на полтона ниже, кузен.
– А что, ты не доверяешь собственным слугам? – огрызнулся Эмиас. – Наверно, ты их слишком балуешь. Их нужно держать на расстоянии, кузен, тогда они не посмеют предать тебя.
Наступило неловкое молчание, и все избегали смотреть друг на друга. С годами Эмиас становился просто невыносим, и вспышки его брани были просто неуправляемыми, никто не знал, как обуздать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Пенсии невелики, зато гарантированы, – рассказывал он, – и закрытие монастырей не сопровождается непотребствами или жестокостями.
– Само закрытие – уже насилие, – возмущался Эмиас, – вы, видимо, забыли о том, что говорили об этом раньше.
– Я не забыл, – с достоинством отвечал Филипп, – я вовсе не оправдываю агентов правительства – просто я считаю, что это делается с максимальной пристойностью для такого дела. И надо отдать должное проницательности вашего покойного отца, в монастырях не очень-то сопротивляются. Многие самораспустились еще до появления чиновников.
– Вы рассуждаете как еретик, – с отвращением ответил Эмиас.
– Сэр, вы забываетесь, – с ужасом воскликнула Нанетта, – вы говорите со священником!
Эмиас сделал вид, что устыдился, и Филипп продолжал:
– Хуже всего монахиням – у них нет таких богатств, и уж во всяком случае, они не могут занимать светские должности. Пенсии слишком малы для них, чтобы жить в достатке, и единственная надежда – приличный брак. Но король запретил им нарушать обет безбрачия, так что и это им не подходит.
Эмиас опять прервал отца Фенелона:
– Вряд ли можно рассматривать брак как достойный венец жизни монахини.
– Но это лучше, чем публичный дом, – спокойно отвечал Филипп, и они оставили эту тему.
Несмотря на распри в области религии, год прошел спокойнее, чем предыдущие, не было засухи, урожай наконец-то удался, и все были слишком заняты на полях, чтобы бунтовать. Произошло, правда, два незначительных бунта, но в целом – больше разговоров. Из Лондона доходили хорошие вести: вторая беременность Джейн Сеймур развивалась успешнее, чем первая, а в октябре страну потрясло известие о рождении ею сына – здорового мальчика, которого, так как он родился в канун Св. Эдуарда, назвали Эдуардом.
Тут обрадовались все, так как нет хуже положения для англичанина, как неясность с порядком престолонаследия, что неминуемо ведет к гражданской войне. Поэтому на время распри были забыты. В Морлэнд пришло письмо от Кэтрин Невилл с подробностями события.
«Роды были ужасными, и королева сильно страдала, – говорилось в письме. – Некоторое время все были уверены, что либо мать, либо ребенок не выживет, но оба перенесли это испытание. Долгожданный принц оказался большим, здоровым младенцем и очень красивым. Он родился в пятницу, двенадцатого октября; вчера, в понедельник, состоялось крещение в часовне в Хэмптон-корте. Королеву принесли на носилках, завернутую в алый бархат и соболя, а моя дорогая леди Мария несла принца к купели. Я сопровождала ее, и моя сестра Анна сопровождала леди Елизавету, которую большую часть службы держал на руках брат королевы, Эдуард. Король сидел все время у носилок королевы, впрочем, служба продолжалась всего три часа, и кончилась до полуночи. Потом факельное шествие провожало королеву до ее покоев, где ее попросили благословить ребенка. Леди Мария все время держала свою сестру за руку, а когда леди Елизавета слишком устала, чтобы идти пешком, она отнесла ее в их общие покои. Она, как и все в стране, счастлива, что наконец-то у престола есть наследник».
Письмо доставили в Морлэнд двадцать второго октября, а через неделю пришло известие, что королева умерла. В начале ноября леди Лэтимер проезжала мимо Морлэнда, чтобы провести Рождество в своем имении, и рассказала Нанетте обо всем еще более подробно.
– Конечно, говорят о яде – но это уж всегда так, – рассказывала Кэтрин Нанетте. – Нет никаких оснований доверять этим слухам. Королева умерла от воспаления легких. Скорее всего, она простудилась во время крестин, но я-то видела женщин, умерших прямо на постели после родов, не вставая с нее. Мне кажется, ее убили мучительные роды.
Нанетта кивнула:
– Странно, что королевам приходится тяжелее, чем другим женщинам.
– Возможно, Господь испытывает их, посылая страдания за то, что они имеют, – ответила Кэтрин. Они переглянулись. – Странно, не правда ли, – продолжала она, – вот мы сидим тут, женщины средних лет, и никто из нас еще не рожал.
– Мне кажется, никто и не станет, – отозвалась Нанетта. – Я теперь вообще вдова...
– А я дважды выходила за стариков, хотя оба они были очень добрыми и благородными людьми... – последовала новая пауза.
Они раздумывали над сказанным. Потом Нанетта решилась спросить:
– Король очень горевал?
– Люди говорят, что переживал, – ответила Кэтрин, – но когда я видела его, мне показалось, что он в таком экстазе от рождения сына, что даже не интересуется судьбой матери. Он ведь не отстоял ночного бдения после ее кончины, уехав немедленно из Хэмптона после ее смерти, так что пришлось все, что необходимо в таких случаях, сделать Марии. И... – она понизила голос, – говорят, что он уже говорил с Кромвелем о новой жене.
– Еще одной? – испугалась Нанетта.
– Один ребенок – слишком слабая ниточка для немолодого короля. Мы должны молиться о том, чтобы король дожил до момента совершеннолетия принца, иначе нам всем придется пережить ужасное время. Один ребенок не намного лучше спора из-за престола, а король, в общем, не слишком крепкого здоровья.
– Я молюсь за него, – произнесла Нанетта, – я буду молиться за него и за принца на каждой мессе. В мире и так немало неприятностей.…
– Даже здесь, у тебя? – тихо спросила Кэтрин. Нанетта, во вдовьем чепце, слегка отвернулась, чтобы подруга не увидела печали в ее глазах. – Ты знаешь, слуги ведь говорят, Нан. Если что-то сложится не так и тебе придется покинуть Морлэнд, я буду рада видеть тебя в своем доме. Помнишь, как в детстве мы говорили об этом, и ты сказала, что если не выйдешь замуж, то будешь жить со мной? Подумай об этом, моя дорогая Нан.
– Спасибо, – поблагодарила подругу Нанетта, тронутая ее предложением. – Пока у меня есть девочки. Но все равно спасибо, Кэт, и если положение ухудшится, то я приеду к тебе.
Кэтрин кивнула:
– Впереди немало бед, и я хотела бы, чтобы мы были вместе, когда придет их час. А теперь не поговорить ли нам о чем-нибудь более приятном? Расскажи-ка мне о твоих воспитанницах...
Они сидели у окна, как часто это делали раньше – две молодые матроны, – вспоминали свое далекое детство в Кендале и говорили о домашних делах. Что же касается всего остального, то их судьбы сложились так причудливо, что практически любая другая тема отзывалась болью при прикосновении к ней.
Глава 23
В 1538 году умер Джон Баттс. Ему минуло уже пятьдесят, и, за исключением Майки, он был самым старшим в семье и последним в его поколении. Он оставил мир сильно изменившимся и бурлящим, новые идеи не слишком хорошо ладили с накатанной колеей традиции. По просьбе Люси его похоронили в часовне в Морлэнде, а не в соборе, так как при частных похоронах разрешалось отправлять католическую мессу, не опасаясь навлечь обвинения реформатов. Скорбя о Джоне, Морлэнды горевали и из-за событий лета, когда почти пресеклась ветвь Йоркского дома: Маргарет Солсбери бросили в Тауэр вместе с ее сыном, лордом Монтегю, его женой и крошкой сыном, посадили и ее младшего сына, Джеффри Поула. Ее третий сын, кардинал Рейнольд Поул, находился за границей, и как раз из-за опасности иностранного вторжения в его пользу родственников и заточили в Тауэр.
Кроме того, в заключение попали внук короля Эдуарда IV, Генри Кортней, маркиз Эксетер, его жена и сын. Эксетеру и Монтегю угрожал смертный приговор, никто не сомневался, что и остальных не помилуют.
– Король собирается расправиться со всеми, у кого в жилах течет кровь более благородная, чем у него, – горько сказала Люси, когда семья собралась после похорон в Лендале. – Быть близким к престолу–в наши дни уже преступление.
– Так было всегда, – заметил молодой Джон. – Короли заботятся о безопасности своих тронов – так устроен мир. А теперь у короля еще есть и сын, права которого нужно защитить.
– Я думаю, это все происки Кромвеля, – заявил Эмиас, и все с любопытством посмотрели на него.
– Но для него-то какую они представляют угрозу? – спросил Джон.
Нанетта поняла, почему Эмиас такого мнения – говорили, что Джеффри Поул хотел купить свою жизнь наговорами на остальных, и Эмиас не мог смириться с мыслью о таком грехе его друга. Чтобы избежать спора, она сказала:
– Кромвель – всего лишь орудие короля. Меч не проклинают, проклинают руку, что сжимает его.
Эмиас, не поняв, выступает Нанетта за него или против, грубо ответил:
– Неужели мы дожили до того, что женщины будут учить нас философии?
Нанетта вспыхнула от гнева и опустила глаза. Ее сестра Кэтрин, с неожиданным для нее тактом, постаралась сменить тему:
– А уже известно, когда возвращаются Джейн и Бартоломью?
Люси подхватила эту тему:
– Они приплывут следующим рейсом «Мария Флауэр», наверно, в начале января. Не хотелось бы, чтобы они с детьми пересекали зимой пролив, но им пора уже приехать.
– Мне бы хотелось, чтобы они смогли попрощаться с отцом, – произнес Джон.
– Эзикиел тоже расстроится, что его не было здесь, – добавила Нанетта, – он очень любил Джона. (Эзикиел отбыл на «Марии-Элеоноре» в Левант, чтобы закупить шелк, духи и ковры.)
– Наверно, Джейн привезет новые моды. Говорят, что при французском дворе очень изящная мода, – заметила Кэтрин, – у нас такие скучные фасоны, потому что у нас нет сейчас королевы. И вероятно, другой не будет, пока не подрастет принц Уэльский.
– Король наверняка скоро снова женится, – вдруг вмешался Джеймс Чэпем. Он стоял у закрытых ставней, скорее напоминая постороннего. Тот, кто понаблюдал бы за ним, обнаружил бы, что его взгляд чаще всего устремлен на одного из участников собрания, сидящего на подушке, на полу у огня, – стройную женщину в бархатном платье и вдовьем чепце, со сложенными на маленьком, переплетенном в кожу молитвеннике руками. – Он уже ведет переговоры об этом, – продолжал Джеймс, – и задержка только из-за его привередливости. Теперь, когда у него есть сын, он может жениться, преследуя политическую выгоду, – но он непременно женится.
– Чтобы родить еще больше детей? – поинтересовалась Люси. – Это я еще могла бы понять, ведь одного сына недостаточно для того, чтобы быть спокойным.
– Не столько даже поэтому, – ответил Джеймс, – хотя он не прочь бы получить еще и герцога Йоркского, а просто потому, что брак – дело слишком выгодное, чтобы пренебречь им.
– А на ком он может жениться? – спросила Нанетта. – Среди нас только вы бываете при дворе – что там говорят о возможной невесте?
– Слухов множество, кузина, – ответил Джеймс, – конечно, Кромвель и Кранмер ищут союза с протестантскими странами, а Норфолк – за союз с Францией. Лично я считаю, что протестантские интересы возобладают, к тому же протестантам этот союз нужен даже больше. Еще ходят слухи, что уже две принцессы отвергли его предложение, хотя в Лондоне говорить об этом небезопасно. Мне кажется, следующей кандидатурой будет принцесса Анна, дочь герцога Клевского. Он практически нищ, и ему угрожают две мощные католические державы, так что он не станет придираться к возрасту короля и истории его прошлых браков.
Это сообщение следовало бы серьезно обдумать, но вдруг Эмиас выпалил:
– Вот было бы хорошо для Англии – королева-еретичка! Да уж лучше правление шотландца!
– Твои слова попахивают изменой, – спокойно заметил Джон, – лучше тебе взять на полтона ниже, кузен.
– А что, ты не доверяешь собственным слугам? – огрызнулся Эмиас. – Наверно, ты их слишком балуешь. Их нужно держать на расстоянии, кузен, тогда они не посмеют предать тебя.
Наступило неловкое молчание, и все избегали смотреть друг на друга. С годами Эмиас становился просто невыносим, и вспышки его брани были просто неуправляемыми, никто не знал, как обуздать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78