— Где изволите служить? — так, между делом, спросил Каменев, расставляя фигуры.
— В полиции. В сыскном отделении, — машинально ответил Мишель, устанавливая последнюю пешку.
И тут же наступила гробовая тишина.
И Мишель почувствовал, как подле него совершенно ощутимо сгустилась и наэлектризовалась атмосфера. И как обступившие доску болельщики подались назад, а многие так и вовсе в сторонку отошли.
Никто не знал, как реагировать на его сообщение.
— Вот так дела! — присвистнул кто-то.
«Ну все — сейчас растерзают», — печально подумал Мишель.
Но растерзать, может, и собирались, да не успели, потому что обстановку разрядил Троцкий.
— Кто?.. Полицейский?.. Из охранного? — крикнул он поверх голов. — Вот так славно! Раньше они нас по тюрьмам да каторгам гоняли, а нынче с нами в одной камере сидят! Да еще в шахматы нас обдирают! — и весело, как-то совсем по-детски, засмеялся.
И тогда уж все засмеялись.
— Я не гонял, — попытался, совершенно стушевавшись, объясниться Мишель. — Я не по вашей части, я по уголовной. По ворам и душегубам.
Но его никто не слушал — все опять веселились!
— Давай, Лев Борисович, не осрамись перед царским держимордой!..
Мишель обыграл всех.
А уж по ходу игры во всем разобрались.
— Вы, батенька, зря так своими должностями козыряете, — сказали ему. — Солдатики, случись они здесь, могли бы, прежде чем разобраться, стрельнуть вас за милую душу. Потому как настрадался народ от вашего брата, жандарма!..
— А за что вас, собственно, сюда посадили? — спросили его из задних рядов.
— Ума не приложу! — честно признался Мишель. — Никакой вины я за собой не знаю. О чем пишу прошения, да только, видно, они до адресатов не доходят.
— Не просить надобно — требовать! — наставительно сказал Троцкий. — А хотите — ваше письмо хоть до самого премьера дойдет?
Все заинтригованно замолчали.
— А что?.. Вот мы его возьмем, да прямо сейчас и здесь всей нашей фракцией подпишем! — озорно предложил Троцкий.
— Верно! — поддержал кто-то. — Пусть увидят, что мы выше личных обид и что хоть даже за полицейского, когда он честный и от временщиков пострадал, ходатайствовать можем!
И тут же все, смеясь и предлагая формулировки, принялись составлять письмо.
Составили. И подписали. Почти все, кроме нескольких воздержавшихся.
Вот как странно все обернулось — за бывшего полицейского каторжане заступились! Да как удачно-то! Потому что месяца не прошло, как зачастили к Мишелю следователи. Да не похожие на гимназистов, без году неделя, милиционеры, а представительные на вид чины. И уж не о том, как он революционеров преследовал, спрашивали, а все больше о его связях с большевиками!
А еще чуть позже явился за ним в камеру караул из трех солдат и офицера.
Брякнул запор, и вот они стоят в дверях, переминаясь с ноги на ногу и оружием бряцая.
— Фирфанцев?
— Я...
— На выход!
— Куда? — спросил, драивший песком миску, Мишель.
Но офицер его ответом не удостоил.
— Побыстрее прошу!
— С вещами?
— Как вам будет угодно!..
Мишель собрался в одну минуту. И вышел в коридор. Где его тут же, словно он особо опасный преступник, обступили солдаты. И по округлившимся, испуганным глазам надзирателя, по тому, как он угодливо суетится подле офицера, понял, что такое здесь случается не часто. Отчего Мишель заподозрил — что дело его плохо.
Все это — офицер, солдаты с примкнутыми к винтовкам штыками, обращение, взгляды — напоминало тот, первый его арест. Но тот — кончился «Крестами».
А этот?..
— Должен предупредить, что при всякой попытке побега либо неповиновения караул будет стрелять! — предупредил офицер. — Шагом марш!..
И куда?
И зачем?
И чем все на этот раз закончится?..
Ох... видно, недобрую службу сослужили ему господа большевики!..
Глава 43
— Ну? — с надеждой спросил Мишель-Герхард-фон-Штольц.
— Он обещал, — кивнула Ольга и замялась. Но все же нашла в себе силы спросить: — Только скажи... Скажи, что это нужно не кому-нибудь, а тебе!
— Конечно — мне. Вернее, нам! — ответил ей Мишель.
И она ему поверила, потому что ему невозможно было не поверить!
И уже ничего больше не говоря, протянула какую-то, сложенную в несколько раз, бумажку. На которой была проставлена цифра. С рядком нулей.
Н-да... Приятно иметь дело с деловыми, которые знают, что хотят от жизни, людьми...
Таких денег у Мишеля не было.
Конечно, была машина... Но она была не здесь.
Здесь были только костюм и туфли. Но они были единственными и были ношеными.
Наверное, можно было попытаться деньги занять — без проблем, но тоже, увы, не здесь, а там, откуда он прибыл и где он имел неограниченные кредиты у самых известных людей.
Здесь у него ничего не было!
Оставался вариант обратиться к непосредственному начальству, поклянчив деньги на оперативные нужды.
Но как объяснить, на какие, если его расследование — чистой воды самодеятельность, за которую, если только о ней узнают, ему голову снимут!
К кому же тогда обратиться ?..
— У тебя есть деньги? — спросил Мишель у Ольги.
— Да, конечно! — с готовностью ответила та, начав шарить в сумочке. — Вот, пятьсот рублей!
Она, конечно, перепутала. Пятьсот, да еще рублей, это не деньги.
— Спасибо, — улыбнулся ей Мишель. — Я не о таких деньгах. Мне нужно минимум тысяча долларов. Лучше две. Если бы у тебя было хотя бы три тысячи, это могло спасти положение.
— Есть, — обреченно вздохнула Ольга.
— Что есть? — не понял он.
— Три тысячи двести. Долларов. Я их на «десятку» копила. Хотела продать свою «шестерку», добавить и...
Брать деньги у дамы сердца — это самое распоследнее дело! Джентльмен не должен брать у дам денег — ни цента! Наоборот, он должен тратить на нее — и, конечно же, не центы! Он должен засыпать ее цветами, водить в дорогие рестораны и бутики, дарить машины и кольца с бриллиантами.
Но, с другой стороны, он ведь не для себя берет, а на дело. И не навсегда, а лишь на время... Впрочем, в данном случае имеет смысл спросить, наверное, в том числе мнение дамы.
— Ты можешь дать мне эти деньги? — проникновенно спросил Мишель. — Под честное слово.
— Твое? — спросила она, глядя на него широко распахнутыми глазами, в которых, вот-вот готовые пролиться через край, блестели слезинки.
Наверное, ей было ужасно жаль этих денег!
Но для него не было жалко даже жизни!..
— Мое! — твердо сказал Мишель. — Под слово Мишеля-Герхарда-фон-Штольца!
— Под твое — с радостью!..
Но... ведь этого все равно будет мало!
Какая умница, она поняла — для чего, вернее, для кого предназначены эти деньги! Их, конечно, будет недостаточно, но, если они у него будут, он мгновенно увеличит их вдвое, втрое — хоть даже вдесятеро. Во столько — во сколько надо!
— Не беспокойся, — сказал он. — Этих денег мне хватит с избытком! Еще и останется. Тебе на новую машину. Только не на «десятку» — «десятка» это не машина, это «Жигули». Я думаю, тебе следует купить что-нибудь поприличней. Например — «Мерседес». Лучше всего двухместный родстер, в котором ты, как мне кажется, будешь выглядеть просто потрясающе.
— Но у меня не хватит на «Мерседес»! — вздохнула Ольга.
— Хватит, — уверил ее Мишель, — потому что ты имеешь дело с везучим человеком!
— С очень? — игриво переспросила она.
— Нет, не с очень, — покачал он головой. — А — с очень-очень!..
Глава 44
Арестантская карета тряслась по булыжнику мостовых. Мишеля мотало из стороны в сторону, отчего он то и дело наваливался на конвойных солдат, которые сидели впритирку по обе стороны от него.
Было неясно и оттого тревожно на душе. Куда его?..
Ехали в город, в самый центр — не иначе как в Петропавловку.
Но приехали не в Петропавловку и не в Особую Комиссию, которой не раз стращали Мишеля следователи, — приехали к зданию Министерства финансов.
А сюда-то зачем?!
Мишель был готов ко всему — даже к тому, что его отвезут куда-нибудь за город, где застрелят без суда и следствия, изобразив попытку к бегству.
А привезли — вон куда!..
— Выходите! — приказал конвойный офицер.
Мишель сошел с подножки арестантской кареты. За ним попрыгали солдаты. Сойдя, арестант замер в нерешительности, думая, что, может быть, случилась какая-то ошибка и его теперь повезут куда-нибудь дальше.
Но ошибки, кажется, не было, потому что его подтолкнули в сторону крыльца.
Поднявшись на ступени, прошли сквозь высокие стеклянные двери. В просторном вестибюле остановились. Тут только Мишель вспомнил, как он выглядит — нечесаный, с вечера не бритый, в плохо стиранной, мятой одежде, в казенной смене белья, пахнущего дешевым мылом.
Ах, как неловко!
Офицер куда-то ушел, но скоро вернулся с господином в штатском платье. Которому, козырнув, с рук на руки передал привезенного из «Крестов» арестанта.
— Прошу вас.
Господин указал кивком головы куда-то наверх. И сам пошел в шаге сзади, показывая путь. И даже солдат с ними не было и, кабы Мишель решился вдруг бежать, он это мог бы сделать без всякого труда!
Ничего не понятно!
Вошли в шикарную приемную, где в креслах скучало несколько просителей.
— Подождите минуточку! — сказал господин, прошел вперед и скрылся за еще одной дверью, оставив Мишеля одного!
Просители удивленно поглядывали на странного, неопрятного, в несвежем платье, посетителя, торчащего посредине приемной. Раньше ничего такого решительно не могло бы случиться, а теперь, как видно, все, что угодно!
Мишель чувствовал себя отвратительно, не зная, что делать и куда девать руки — не решаясь сесть на дорогие кожаные диваны и не имея возможности никуда уйти! Он стоял ровно там, где его оставили, как и положено арестанту!
Через несколько минут господин вышел из-за двери, поманив его к себе.
— Прошу вас! — сказал он, отступая в сторону.
Просители и вовсе растерялись. Они тут не один час высиживают, будучи весьма важными особами, а какого-то непонятного — немытого и нечасаного господина — вперед них без всякой очереди пропускают! Что за чертовщина нынче царит в министерствах!..
Высокая, в два человеческих роста, дверь закрылась.
Мишель оказался на пороге просторного кабинета.
После крохотной камеры-одиночки здесь все казалось огромным — уходящие в бесконечность стены, высоченные потолки, широкие, в полстены, окна... Все это давило на него!.. Не там, не в «Крестах», именно здесь Мишель осознал себя по-настоящему арестантом, поняв, насколько за эти месяцы он свыкся с тюремной обстановкой и бытом. В нормальном помещении он чувствовал себя неуютно, теряясь от обилия воздуха и света.
И в этом просторе, оглушенный и подавленный, он не сразу заметил стол и сидящего за ним, быстро проглядывающего какие-то бумаги, человека.
— Проходите, — не глядя, кивнул ему человек за столом.
Мишель подошел и встал. И стоял. Вновь ненавидя себя за то, что в него так глубоко въелись арестантские привычки. Потому что кивок, по-видимому, был приглашением присесть в просторное, вблизи стола, кресло. В которое раньше он бы тут же, не задумываясь, плюхнулся. А теперь он этого жеста даже не понял, а поняв, все равно не решился сесть!
Каким же рабом он стал! И что тогда случается с людьми, которые провели в тюрьме или на каторге пять или десять лет?!
Он уже было хотел, перебарывая себя, подойти к креслу, но тут человек за столом, заметив странную, непонятную ему нерешительность посетителя, удивленно взглянул на него.
— Присаживайтесь, прошу вас! — указал он на кресло.
На этот раз Мишель сел.
— Господин Фирфанцев, если я не ошибаюсь?
— Да, — привычно кивнул Мишель.
— Михаил Иванович, — в свою очередь представился человек за столом. — Терещенко. Министр финансов.
Вот так-так!..
Министр был молод, щеголеват и уверен в себе. Он был из нового, вознесенного к вершинам власти, поколения российских политиков. Сахарозаводчик, миллионер, жуир... Ничего в нем не было от прежних величавых, с бородами и пышными бакенбардами, в шитых золотом парадных мундирах, чиновников, от одного вида которых у подчиненных в зобу дыхание спирало!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41