По приборной доске и сиденью бродили косые дрожащие тени.
Я снова увидел темную фигуру за рычагами управления – свою собственную, отброшенную сквозь толщу воды тень!
Опустошенный, я сидел на узенькой банке, между брошенных на дно ялика весел. На ближнем лугу коровы мирно щипали сочную траву. Совсем рядом, в нескольких гребках веслами, зеленел берег, осиянный нежными локонами вербейника. Здесь я сойду на землю. Теперь, когда окончательно подтвердилось, что в самолете не было никого, кроме меня, я мог покинуть Шеппертон. Навсегда. Прогулка по этому безмятежному лугу, где пасутся счастливые своей участью коровы, взбодрит меня перед возвращением в аэропорт.
Остужая ладони в воде, я начал грести к берегу. Вокруг ялика суетилась река, кишащая тысячами мельчайших частиц, гидр и амебообразных существ, кусочками насекомых и мелких растений, микроскопическими водорослями и ресничковыми организмами. Сквозь мои пальцы текли облака висящей в воде пыли: жизнь на грани жизни, непрерывный спектр живого и неживого – он обнимал меня своими радугами.
Я поднял горсть воды к солнцу и стал изучать беспорядочно толкущиеся частицы. Всполошенные прихожане миниатюрного храма, они тучей роились в сверкающей воде. Мне хотелось сжаться в пылинку, броситься в это озеро, которое сам же я и держал в своих циклопических руках, погрузиться по этим световым тропам в места, где из этой бестолковой толкотни пылинок рождается сама жизнь.
Не поднимая глаз, я ждал, когда же лодка уткнется в берег. В конце концов последние капли воды просочились сквозь мои пальцы, и я взглянул на противоположный берег.
Меня окружали неоглядные водные просторы, серебряная гладь залитой солнцем Миссисипи, чьи берега едва проглядывали на горизонте. Вдоль Шеппертонского берега тянулась реденькая бахрома деревьев, я с трудом различал полукаменный-полудеревянный фасад тюдоровского особняка. На лужайке стояли две крошечные фигурки, их лица – не больше чем гаснущие крупинки света.
Полный решимости переплыть эту реку, какие бы там иллюзии не селились в моем мозгу, я схватил весла и начал сильно, с оттягом грести. Вода яростно струилась вдоль бортов, я чувствовал, как лодка несется вперед. Оглядываясь через плечо, я видел, что уолтонский берег быстро удаляется, но не оставлял своих усилий. Ранки на пальцах открылись и снова начали кровоточить, но я был уверен, что, если грести безостановочно, я когда-нибудь сумею прорвать невидимый рубеж, установленный моим мозгом, пробить стену, которую я воздвиг вокруг себя. Я собрал всю свою волю, всю силу духа – Колумб, понукающий свою слабоверную команду, Писарро, прокладывающий путь по безмолвной, утонувшей в мечтах Амазонке.
Окровавленные весла скользили в моих руках. Я встал на колено, один среди водной вселенной, и погнал лодку вперед, загребая одним веслом. Оба берега бесследно исчезли за горизонтом. Кровь с моих рук капала в воду, красные облачка расплывались, вытягивались, уходили за корму длинными лентами и вымпелами, праздничными флагами этого эпического путешествия.
Небо начинало меркнуть. Вконец обессилев, я уронил весло на дно ялика. Заходящее солнце коснулось горизонта, призрачный прежде воздух стал мглистым и матовым. Над иссеченной лентами водой висели легкие, призрачные облачка; было похоже, что из моей крови, из судорожного дыхания моих усилий возникают некие загадочные морские птицы, химеры, уже сейчас, до рождения, мечтающие изорвать мою плоть в клочья, поглотить без остатка.
Я оставил намерение перебраться через реку, снова взялся за весла и повернул назад, заранее готовясь к долгому пути. Но Шеппертонский берег появился неожиданно быстро, мертвые вязы бросились мне навстречу, вылезая из земли, будто вытаскиваемые исполинскими домкратами, снова замелькал семафорящий стабилизатор, снова вырос над водой тюдоровский особняк, косо поднялась знакомая лужайка.
До берега оставалось футов десять. Мириам Сент-Клауд и ее мать стояли у кромки пляжа, их лица смутно белели в сгустившемся сумраке тусклыми огнями маяка, предназначенного для одного меня. Когда я вышел, бессильно покачиваясь, на мокрый песок, они шагнули мне навстречу и взяли меня за руки. Над темной травой тяжело повис запах их тел.
– Стойте спокойно, Блейк. Не бойтесь опереться на нас, мы вполне реальные.
Мириам отерла мои окровавленные пальцы. Ее лицо было подчеркнуто бесстрастным, как у врача с непослушным ребенком, который сам виноват, что полез куда не надо. Я видел, что она хочет отгородиться от меня, наглухо запереть свои эмоции, чтобы я, спаси и сохрани, не затянул ее в свой бред.
Миссис Сент-Клауд повела меня к дому. Странным образом вся ее прежняя враждебность исчезла, она обнимала меня ласковыми, теплыми руками, словно пытаясь успокоить своего маленького исстрадавшегося сына.
Неужели они так и наблюдали весь вечер, как я отчаянно работаю веслами у самого берега, в нескольких футах от них, – ребенок, играющий в Колумба?
– Так, все готово, Блейк, – сказала она. – Мы приготовили для вас комнату, а вы для нас поспите.
Глава 10
Ночь птиц
Той ночью в хозяйской спальне особняка Сент-Клаудов меня посетил первый из этих, как мне тогда казалось, снов.
Я летел над ночным Шеппертоном. Подо мной серебрилась Темза, длинная излучина огибала верфи и склады у Уолтонского моста, тюдоровский особняк и причал с чертовым колесом. Я следовал тем же южным курсом, что и утром на «Сессне». Внизу показалась киностудия со старинными самолетами, разбросанными по темной траве, а затем и тянущееся по насыпи шоссе. В голубом лунном свете его бетонное полотно казалось бесконечной, истосковавшейся от безделья взлетной полосой. Горожане мирно спали за задернутыми занавесками.
Их сны, их мечты удерживали меня в воздухе.
Глядя сверху на их жилища, я знал, что лечу не как пилот самолета, а как кондор, птица удачи. Я уже не спал в спальне особняка Сент-Клаудов. Разум мой оставался человеческим, рассекаемый в полете воздух и копьевидные сучья мертвых вязов преполняли меня совершенно не птичьим ликованием, но все равно я понимал, что имею сейчас внешний облик птицы. Я величаво плыл над городом. Я видел свои огромные крылья с бороздчатыми рядами белоснежных перьев, чувствовал на груди мощные мышцы. Я раздирал небо длинными, хищными когтями. Меня облекала броня из перьев, пахнущих грубо и кисло, не по-звериному. Я обонял струи своей собственной вони, нагло мешавшиеся с холодным ночным воздухом. Я был не эфирным созданием, но яростным, неистовым кондором с клоакой, облепленной экскрементами и семенем. Я был готов совокупиться с ветром.
Мои крики сотрясали рвущийся мне навстречу воздух. Я сделал круг над тюдоровским особняком. Проплывая за окном своей спальни, увидел пустую кровать: простыни отброшены и скомканы, словно некое взбесившееся существо пыталось выпростать из-под них свои громоздкие крылья. Я пересек лужайку, преследуя собственную бесшумно скользящую по клумбам тень, тронул когтями воду, взбив над утонувшей «Сессной» два пенистых буруна.
А спящие горожане, чего они ждут? Я облетал молчащие дома, кричал в окна. На черепичной крыше парикмахерской копошился неопределенный белый комок, длинное крыло неуверенно пробовало воздух: птица-лира старалась высвободиться из разума старой девы, мирно спавшей в своей спальне. Я сделал над ней круг, убеждая пугливое существо довериться воздуху. За лондонским шоссе, над мясной лавкой, два сокола карабкались по крутой кровле. Самец осторожно пробовал крылья – свободный дух добродушного мясника, сладко похрапывавшего на мягкой двуспальной кровати, прямо над подсобкой, плотно увешанной половинками говяжьих туш и свиными окороками. Его жена уже освободилась. Она гордо прохаживалась по коньку крыши, пробуя чутким клювом запахи ночного воздуха.
Воодушевленные моим примером, они последовали за мной. Я пролетел залитую лунным светом улицу из конца в конец, а затем вернулся, негромко перекрикиваясь с этими первыми, кого я смог вырвать из сна. Птица-лира неуверенно расправила крылья, шагнула в ночь и начала падать. Она едва не напоролась на острый прут телевизионной антенны, но затем уцепилась за воздух и взмыла вверх, ко мне. Но я еще не был готов сочетаться с ней в полете.
По всему Шеппертону на крышах появлялись птицы – пробужденные моими криками духи спящих людей. Жены и мужья, гордые своим новым сверкающим оперением, родители в сопровождении крикливых, возбужденных птенцов, почти уже готовые совместно оседлать ветер. Паря высоко над ними, я слышал их ликующие крики, чувствовал взмахи настигающих меня крыльев. В ночи взвихрилась тесная спираль крылатых существ, вздымающаяся карусель пробужденных спящих. Многоквартирный дом выбрасывал в небо пары лебедей; от аккуратных домиков, соседствовавших с киностудией, летели птицы-секретари; от роскошных особняков с видом на реку – беркуты; с расставленных у шоссе палаток армейской части вспорхнула стайка воробьев и свиристелей.
Сопровождаемый этой птичьей свитой, я полетел через парк к реке. В ночном воздухе бились тысячи белых крыльев. Все вместе мы закружили над особняком. Мириам Сент-Клауд спала в своей спальне, знать не зная о многоголосо горланящей, плещущей крыльями туче своих страстных поклонников. Призывно крича, я парил над опрокинутым во тьму садом, в надежде вырвать ее из снов.
Я хотел, чтобы мы все совокупились с ней на ложе ветра.
Весь воздух вокруг меня был наполнен орущими, отталкивающими друг друга птицами. Огромная стая сочилась похотью, спящая женщина доводила птиц до слепого исступления. Они рвали меня клювами и когтями, желая слиться с моим оперением, разделить со мной спящее тело Мириам Сент-Клауд. Их крылья выбивали из моих легких воздух, удушали меня в вакууме перьев.
Воздух меня больше не держал, я падал на причал с аттракционами, отчаянно вырываясь из крылатого, оглушительно галдящего смерча. Вконец обессиленный, я спланировал на крышу церкви. Сложив крылья, я тут же ощутил непомерный вес своего тела и мертвую хватку огромных пернатых рук, стремящихся раздавить мою грудь, снова опрокинуть меня в сон.
Свинцовые плитки поползли под моими когтями и раздались. Не в силах расправить крылья, я провалился во тьму и тяжело рухнул на каменный пол небольшой комнаты.
Выжатый как тряпка, я лежал между своих неподвижных, нелепых крыльев, окруженный столами, на которых белели полные и неполные скелеты каких-то странных существ. На чуть наклоненном столике рядом с микроскопом я увидел нечто, похожее на скелет крылатого человека. Его длинные руки потянулись в мою сторону, чтобы схватить меня и унести в некрополь ветра.
Глава 11
Миссис Сент-Клауд
Я открыл глаза с ощущением, что чьи-то губы нежно прижимаются к моим, чья-то рука ласкает мою грудь. Комнату затопили потоки света, вливавшегося сквозь высокие окна прямо напротив кровати. Утреннее солнце пересекло заливной луг и теперь сжигало меня взглядом, словно возмущаясь, сколько же можно валяться в постели.
Миссис Сент-Клауд смотрела на меня без всякого возмущения. Она стояла у окна точно в той же позе, что и тогда, после крушения «Сессны», придерживая рукой гобеленовую штору, но вся ее прежняя нервозность исчезла. Она была похожа не столько на мать Мириам, сколько на толковую, опытную старшую сестру. Это она целовала меня во сне?
– Ну как, Блейк, выспались? Вы принесли нам необычную погоду. Ночью была очень странная буря, и всем тут снились птицы.
– Я раз просыпался… – Вспомнив свой сон и его кошмарную развязку, я поразился, насколько бодро я себя чувствую. – Но ничего такого не слышал.
– Вот и хорошо. Вам требовался отдых. – Она села на край кровати и с материнской заботливостью тронула меня за плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Я снова увидел темную фигуру за рычагами управления – свою собственную, отброшенную сквозь толщу воды тень!
Опустошенный, я сидел на узенькой банке, между брошенных на дно ялика весел. На ближнем лугу коровы мирно щипали сочную траву. Совсем рядом, в нескольких гребках веслами, зеленел берег, осиянный нежными локонами вербейника. Здесь я сойду на землю. Теперь, когда окончательно подтвердилось, что в самолете не было никого, кроме меня, я мог покинуть Шеппертон. Навсегда. Прогулка по этому безмятежному лугу, где пасутся счастливые своей участью коровы, взбодрит меня перед возвращением в аэропорт.
Остужая ладони в воде, я начал грести к берегу. Вокруг ялика суетилась река, кишащая тысячами мельчайших частиц, гидр и амебообразных существ, кусочками насекомых и мелких растений, микроскопическими водорослями и ресничковыми организмами. Сквозь мои пальцы текли облака висящей в воде пыли: жизнь на грани жизни, непрерывный спектр живого и неживого – он обнимал меня своими радугами.
Я поднял горсть воды к солнцу и стал изучать беспорядочно толкущиеся частицы. Всполошенные прихожане миниатюрного храма, они тучей роились в сверкающей воде. Мне хотелось сжаться в пылинку, броситься в это озеро, которое сам же я и держал в своих циклопических руках, погрузиться по этим световым тропам в места, где из этой бестолковой толкотни пылинок рождается сама жизнь.
Не поднимая глаз, я ждал, когда же лодка уткнется в берег. В конце концов последние капли воды просочились сквозь мои пальцы, и я взглянул на противоположный берег.
Меня окружали неоглядные водные просторы, серебряная гладь залитой солнцем Миссисипи, чьи берега едва проглядывали на горизонте. Вдоль Шеппертонского берега тянулась реденькая бахрома деревьев, я с трудом различал полукаменный-полудеревянный фасад тюдоровского особняка. На лужайке стояли две крошечные фигурки, их лица – не больше чем гаснущие крупинки света.
Полный решимости переплыть эту реку, какие бы там иллюзии не селились в моем мозгу, я схватил весла и начал сильно, с оттягом грести. Вода яростно струилась вдоль бортов, я чувствовал, как лодка несется вперед. Оглядываясь через плечо, я видел, что уолтонский берег быстро удаляется, но не оставлял своих усилий. Ранки на пальцах открылись и снова начали кровоточить, но я был уверен, что, если грести безостановочно, я когда-нибудь сумею прорвать невидимый рубеж, установленный моим мозгом, пробить стену, которую я воздвиг вокруг себя. Я собрал всю свою волю, всю силу духа – Колумб, понукающий свою слабоверную команду, Писарро, прокладывающий путь по безмолвной, утонувшей в мечтах Амазонке.
Окровавленные весла скользили в моих руках. Я встал на колено, один среди водной вселенной, и погнал лодку вперед, загребая одним веслом. Оба берега бесследно исчезли за горизонтом. Кровь с моих рук капала в воду, красные облачка расплывались, вытягивались, уходили за корму длинными лентами и вымпелами, праздничными флагами этого эпического путешествия.
Небо начинало меркнуть. Вконец обессилев, я уронил весло на дно ялика. Заходящее солнце коснулось горизонта, призрачный прежде воздух стал мглистым и матовым. Над иссеченной лентами водой висели легкие, призрачные облачка; было похоже, что из моей крови, из судорожного дыхания моих усилий возникают некие загадочные морские птицы, химеры, уже сейчас, до рождения, мечтающие изорвать мою плоть в клочья, поглотить без остатка.
Я оставил намерение перебраться через реку, снова взялся за весла и повернул назад, заранее готовясь к долгому пути. Но Шеппертонский берег появился неожиданно быстро, мертвые вязы бросились мне навстречу, вылезая из земли, будто вытаскиваемые исполинскими домкратами, снова замелькал семафорящий стабилизатор, снова вырос над водой тюдоровский особняк, косо поднялась знакомая лужайка.
До берега оставалось футов десять. Мириам Сент-Клауд и ее мать стояли у кромки пляжа, их лица смутно белели в сгустившемся сумраке тусклыми огнями маяка, предназначенного для одного меня. Когда я вышел, бессильно покачиваясь, на мокрый песок, они шагнули мне навстречу и взяли меня за руки. Над темной травой тяжело повис запах их тел.
– Стойте спокойно, Блейк. Не бойтесь опереться на нас, мы вполне реальные.
Мириам отерла мои окровавленные пальцы. Ее лицо было подчеркнуто бесстрастным, как у врача с непослушным ребенком, который сам виноват, что полез куда не надо. Я видел, что она хочет отгородиться от меня, наглухо запереть свои эмоции, чтобы я, спаси и сохрани, не затянул ее в свой бред.
Миссис Сент-Клауд повела меня к дому. Странным образом вся ее прежняя враждебность исчезла, она обнимала меня ласковыми, теплыми руками, словно пытаясь успокоить своего маленького исстрадавшегося сына.
Неужели они так и наблюдали весь вечер, как я отчаянно работаю веслами у самого берега, в нескольких футах от них, – ребенок, играющий в Колумба?
– Так, все готово, Блейк, – сказала она. – Мы приготовили для вас комнату, а вы для нас поспите.
Глава 10
Ночь птиц
Той ночью в хозяйской спальне особняка Сент-Клаудов меня посетил первый из этих, как мне тогда казалось, снов.
Я летел над ночным Шеппертоном. Подо мной серебрилась Темза, длинная излучина огибала верфи и склады у Уолтонского моста, тюдоровский особняк и причал с чертовым колесом. Я следовал тем же южным курсом, что и утром на «Сессне». Внизу показалась киностудия со старинными самолетами, разбросанными по темной траве, а затем и тянущееся по насыпи шоссе. В голубом лунном свете его бетонное полотно казалось бесконечной, истосковавшейся от безделья взлетной полосой. Горожане мирно спали за задернутыми занавесками.
Их сны, их мечты удерживали меня в воздухе.
Глядя сверху на их жилища, я знал, что лечу не как пилот самолета, а как кондор, птица удачи. Я уже не спал в спальне особняка Сент-Клаудов. Разум мой оставался человеческим, рассекаемый в полете воздух и копьевидные сучья мертвых вязов преполняли меня совершенно не птичьим ликованием, но все равно я понимал, что имею сейчас внешний облик птицы. Я величаво плыл над городом. Я видел свои огромные крылья с бороздчатыми рядами белоснежных перьев, чувствовал на груди мощные мышцы. Я раздирал небо длинными, хищными когтями. Меня облекала броня из перьев, пахнущих грубо и кисло, не по-звериному. Я обонял струи своей собственной вони, нагло мешавшиеся с холодным ночным воздухом. Я был не эфирным созданием, но яростным, неистовым кондором с клоакой, облепленной экскрементами и семенем. Я был готов совокупиться с ветром.
Мои крики сотрясали рвущийся мне навстречу воздух. Я сделал круг над тюдоровским особняком. Проплывая за окном своей спальни, увидел пустую кровать: простыни отброшены и скомканы, словно некое взбесившееся существо пыталось выпростать из-под них свои громоздкие крылья. Я пересек лужайку, преследуя собственную бесшумно скользящую по клумбам тень, тронул когтями воду, взбив над утонувшей «Сессной» два пенистых буруна.
А спящие горожане, чего они ждут? Я облетал молчащие дома, кричал в окна. На черепичной крыше парикмахерской копошился неопределенный белый комок, длинное крыло неуверенно пробовало воздух: птица-лира старалась высвободиться из разума старой девы, мирно спавшей в своей спальне. Я сделал над ней круг, убеждая пугливое существо довериться воздуху. За лондонским шоссе, над мясной лавкой, два сокола карабкались по крутой кровле. Самец осторожно пробовал крылья – свободный дух добродушного мясника, сладко похрапывавшего на мягкой двуспальной кровати, прямо над подсобкой, плотно увешанной половинками говяжьих туш и свиными окороками. Его жена уже освободилась. Она гордо прохаживалась по коньку крыши, пробуя чутким клювом запахи ночного воздуха.
Воодушевленные моим примером, они последовали за мной. Я пролетел залитую лунным светом улицу из конца в конец, а затем вернулся, негромко перекрикиваясь с этими первыми, кого я смог вырвать из сна. Птица-лира неуверенно расправила крылья, шагнула в ночь и начала падать. Она едва не напоролась на острый прут телевизионной антенны, но затем уцепилась за воздух и взмыла вверх, ко мне. Но я еще не был готов сочетаться с ней в полете.
По всему Шеппертону на крышах появлялись птицы – пробужденные моими криками духи спящих людей. Жены и мужья, гордые своим новым сверкающим оперением, родители в сопровождении крикливых, возбужденных птенцов, почти уже готовые совместно оседлать ветер. Паря высоко над ними, я слышал их ликующие крики, чувствовал взмахи настигающих меня крыльев. В ночи взвихрилась тесная спираль крылатых существ, вздымающаяся карусель пробужденных спящих. Многоквартирный дом выбрасывал в небо пары лебедей; от аккуратных домиков, соседствовавших с киностудией, летели птицы-секретари; от роскошных особняков с видом на реку – беркуты; с расставленных у шоссе палаток армейской части вспорхнула стайка воробьев и свиристелей.
Сопровождаемый этой птичьей свитой, я полетел через парк к реке. В ночном воздухе бились тысячи белых крыльев. Все вместе мы закружили над особняком. Мириам Сент-Клауд спала в своей спальне, знать не зная о многоголосо горланящей, плещущей крыльями туче своих страстных поклонников. Призывно крича, я парил над опрокинутым во тьму садом, в надежде вырвать ее из снов.
Я хотел, чтобы мы все совокупились с ней на ложе ветра.
Весь воздух вокруг меня был наполнен орущими, отталкивающими друг друга птицами. Огромная стая сочилась похотью, спящая женщина доводила птиц до слепого исступления. Они рвали меня клювами и когтями, желая слиться с моим оперением, разделить со мной спящее тело Мириам Сент-Клауд. Их крылья выбивали из моих легких воздух, удушали меня в вакууме перьев.
Воздух меня больше не держал, я падал на причал с аттракционами, отчаянно вырываясь из крылатого, оглушительно галдящего смерча. Вконец обессиленный, я спланировал на крышу церкви. Сложив крылья, я тут же ощутил непомерный вес своего тела и мертвую хватку огромных пернатых рук, стремящихся раздавить мою грудь, снова опрокинуть меня в сон.
Свинцовые плитки поползли под моими когтями и раздались. Не в силах расправить крылья, я провалился во тьму и тяжело рухнул на каменный пол небольшой комнаты.
Выжатый как тряпка, я лежал между своих неподвижных, нелепых крыльев, окруженный столами, на которых белели полные и неполные скелеты каких-то странных существ. На чуть наклоненном столике рядом с микроскопом я увидел нечто, похожее на скелет крылатого человека. Его длинные руки потянулись в мою сторону, чтобы схватить меня и унести в некрополь ветра.
Глава 11
Миссис Сент-Клауд
Я открыл глаза с ощущением, что чьи-то губы нежно прижимаются к моим, чья-то рука ласкает мою грудь. Комнату затопили потоки света, вливавшегося сквозь высокие окна прямо напротив кровати. Утреннее солнце пересекло заливной луг и теперь сжигало меня взглядом, словно возмущаясь, сколько же можно валяться в постели.
Миссис Сент-Клауд смотрела на меня без всякого возмущения. Она стояла у окна точно в той же позе, что и тогда, после крушения «Сессны», придерживая рукой гобеленовую штору, но вся ее прежняя нервозность исчезла. Она была похожа не столько на мать Мириам, сколько на толковую, опытную старшую сестру. Это она целовала меня во сне?
– Ну как, Блейк, выспались? Вы принесли нам необычную погоду. Ночью была очень странная буря, и всем тут снились птицы.
– Я раз просыпался… – Вспомнив свой сон и его кошмарную развязку, я поразился, насколько бодро я себя чувствую. – Но ничего такого не слышал.
– Вот и хорошо. Вам требовался отдых. – Она села на край кровати и с материнской заботливостью тронула меня за плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32