Р. В. Этого я точно сказать не могу. Слышал лишь, что ее не выбросили собакам и погребать не сочли возможным.
О. X. Что же тогда?
Р. В. Ее засушили.
О. X. С какой целью? Как украшение, как трофей? Или, может быть, для того, чтобы подмешивать в снадобья или в вино для крепости?
Р. В. Это мне неизвестно.
О. X. И ничего сверх того, что я у вас выпытал, вы рассказать не можете? А может, не желаете?
Р. В. Что вы, святой отец, клянусь… .
О. X. Не клянитесь? А лучше попытайтесь что-нибудь вспомнить. Мой интерес не праздный и угоден церкви. Угоден больше, чем многие поступки, поражающие своей возвышенностью и богоугодным рвением.
Р. В. Припоминаю я кое-что, святой отец.
О. X. Говорите.
Р. В. Слышал я впоследствии разговоры о том, что сушеная рука эта принесла кому-то вред.
О. X. Кому? Какой?
Р. В. Я пытаюсь, пытаюсь… Пошли какие-то разговоры… Смутные такие разговоры, что это, мол, рука сушеная виновата. А имена… нет, святой отец, имена вспомнить не могу.
О. X. А с чего вдруг пошли эти разговоры? Была ли причина? Ничего не бывает без причины.
Р. В. Была причина.
О. X. Какая?
Р. В. Вспоминаю теперь совсем отчетливо. Разговоры эти пошли сразу после того, как с марсельским кораблем пришло к нам известие, что Харудж не погиб, а только лишь ранен. Вот тогда и начали вдруг говорить, будто и лейтенант такой-то умер не сам собой, а от сушеной руки. И писарь при штабе полковника не подавился смоквой, а был схвачен за горло все той же рукой.
О. X. Раньше таких разговоров не было, а потом пошли?
Р. В. Точно так.
О. X. И какие же давались объяснения всем этим событиям? И давались ли?
Р. В. Давались. Сам слышал несколько раз. Разговоры такие не поощрялись полковником и священником и потому не велись открыто.
О. X. Какова же была основная мысль этих бесед?
Р. В. Говорилось, что поскольку пират жив, то у руки его сохраняется с ним связь.
О. X. Почему?
Р. В. Мол, человек он непростой, и этим все объясняется. Когда бы он умер, тогда умерла бы и рука его, теперь же он управляет ею и может неосторожного схватить за горло.
О. X. Что же говорил на это ваш священник?
Р. В. Он очень сердился и называл эти мысли суеверными и богопротивными бреднями.
О. X. Как вам кажется, был ли он прав?
Р. В. Кто?
О. X. Священник.
Р. В. Право, святой отец, я…
О. X. Понимаю, не рискуете высказываться по этому поводу, да? Боитесь, что и вас обвинят в богопротивных измышлениях? Не бойтесь.
Р. В. Как же можно не бояться? Длительная служба в отдаленных дикарских странах подтачивает отчасти веру, но не до такой же степени. Не заставляйте меня, святой отец, опускаться мыслью в эту черную пучину!
О. X. Скажите мне по крайности, кто-нибудь из солдат и офицеров поверил в эти измышления?
Р. В. О том, что кто-то поверил, говорить не берусь, но мрачность они в гарнизоне поселили большую.
О. X. А отношение к Харуджу не переменилось ли?
Р. В. Его и прежде боялись, а после той истории с ядром стали к нему относиться суеверно, мол, нельзя его иначе поразить, как ядром серебряным, и прочее в том же роде.
О. X. Значит, не только вы, но и многие другие считали, что он получил смертельную рану?
Р. В. Конечно. Ведь многие это видели. Два десятка человек, никак не меньше.
О. X. Что ж, канонир Рауль Вальдес, придется вам на некоторое время задержаться в столице.
Р. В. Могу ли я при таком стечении обстоятельств посетить Толедо и повидать родных?
О. X. Нет. Вы и Мадрид вряд ли сможете повидать. Вы останетесь здесь, в моем доме. Останетесь на срок неопределенный. Жалованье будет вам исправно выплачиваться.
Р. В. Это наказание, святой отец?
О. X. Это не наказание. Тем, кого я наказываю, денег не платят. Это другое.
Р. В. Смею поинтересоваться, что же?
О. X. Назовем это предосторожностью.
Р. В. Мне что-то угрожает?
О. X. Не пугайтесь. В стенах этого дома вы в безопасности. Не скажу, что в полной, но в максимальной.
Р. В. Что же мне может угрожать здесь?
О. X. Отвечу честно, не знаю.
Р. В. Вы меня специально пугаете, чтобы…
О. X. Напуганный вы мне ни к чему. Я просто вас предупреждаю, будьте готовы.
Р. В. К чему?!
О. X. Вспомните про сухую руку.
Р. В. Руку?
О. X. Да, руку, которую вы оторвали. Я не хочу сказать, что это будет именно рука. Может быть, что-нибудь другое. Примечайте, запоминайте и зовите на помощь, если что.
Глава третья
МОНАХ И НАДСМОТРЩИК
Отец Хавьер. Перестаньте оглядываться. Если вы станете говорить правду, с вами ничего не сделают.
Луиджи Беннариво. Я стану говорить правду. А что там лежит, святой отец?
О. X. Там в углу? Пыточные инструменты.
Л. Б. Зачем? Поверьте, я не собираюсь упорствовать!
О. X. Будь я уверен, что вы собираетесь упорствовать, я бы к вашему появлению приказал зажечь пыточный горн и хорошенько раскалить щипцы и иглы. Как видите, в горне нет огня. Но возжечь его не составит труда. При необходимости. Теперь отвечайте, а я буду спрашивать.
Л. Б. Я готов, святой отец.
О. X. Ваше имя Луиджи Беннариво?
Л. Б. Да.
О. X. Вы родом из Неаполя?
Л. Б. Из небольшого городка рядом с Неаполем.
О. X. Как он называется?
Л. Б. Сторцо. Да это и не городок, по правде сказать, скорее деревушка.
О. X. Сколько вам лет?
Л. Б. Скоро будет пятьдесят.
О. X. Чем вы занимаетесь в жизни?
Л. Б. Я фонарщик в порту Валетты, что на острове Мальта, в области рыцарей ордена иоаннитов.
О. X. Всегда ли вы были фонарщиком?
Л. Б. Не более двух лет я в этой должности;
О. X. Чем занимались ранее?
Л. Б. Служил в орденском флоте. Сначала был гребцом, и после был гребцом, а потом уж благодарение Господу, произведен был в надсмотрщики. Не более как пять лет тому.
О. X. Сколько же лет вы проплавали?
Л. Б. Много. Еще юношей норманны выкрали меня из моего родного городка и увезли на Сицилию, где у них тогда еще было королевство. Три года я работал на виноградниках возле Атраганте и жизнью своей был доволен.
О. X. Норманны обращались с вами хорошо?
Л. Б. Сказать по правде, я и не видел-то их почти. Их тогда уже мало было в тех краях. Я уже думал, что всю жизнь проведу на виноградниках, даже девушку себе присмотрел, чтобы жениться, но тут случился бунт.
О. X. Кто против кого бунтовал?
Л. Б. Сказать по правде, я так и не понял. Но виллу сожгли, и пришлось бежать в горы.
О. X. Вы тоже жгли?
Л. Б. Нет, не жег и потому вернулся, но меня схватили и продали в рабство.
О. X. Кому?
Л. Б. Рыцарям. Они тогда окончательно отбили острова Мальта и Гоцо у норманнов, и им требовались люди во флот. В те времена трудно было найти людей за деньги, приходилось сажать на весла рабов.
ОХ. А что, раньше на галерах плавали волнонаемные гребцы?
Л. Б. Конечно. Это была венецианская мода. Купцы – народ экономный. Когда они плыли за товаром на Восток, на Кипр или в Египет, они брали только половину людей на весла, а остальных добирали в Дураццо, за треть цены.
О. X. Как же галера может плыть с половиной гребцов? Не рассказываете ли вы мне сказки?
Л. Б. Как можно, святой отец. Сказать по правде, все гребцы требуются только в бою, да чтобы красиво выйти из порта, а в обычном походе гребет только каждый третий.
О. X. А остальные?
Л. Б. Отдыхают.
О. X. Спят?
Л. Б. И спят. А чаще играют в кости.
О. X. Как это, они же прикованы?!
Л. Б. Прикованы, да. А впрочем, и не все прикованы. Когда меня перевели на загребное весло, я в своих кандалах свободно передвигался от носовой платформы до кормовой. Главное – не греметь железом, когда спит капитан.
О. X. Что такое загребное весло?
Л. Б. Такое всегда есть на первой, восьмой и шестнадцатой банках, по нему равняются все остальные. Туда всегда сажают человека вольного, от него сильна зависит порядок хода, а в ситуации бедовой загребной может оказаться спасителем. Им даже деньги платят. Можно до загребного весла возвыситься и многолетним честным трудом.
О. X. Как вы?
Л. Б. Как я.
О. X. Но, насколько я понял, ваша карьера на этом не остановилась, вы пошли выше.
Л. Б. Пошел.
О. X. Как это случилось?
Л. Б. Мне повезло, наш галеас попал в шторм у сицилийского берега, и хоть до суши было рукой подать, нам это не помогло, Сели мы брюхом на камни, корпус пополам переломило. Тем, кто был прикован обычным порядком, не повезло. Забрала к себе пучина. Я же не только выплыл, но Богом был сподоблен вытащить самого капитана.
О. X. И он решил вам отплатить?
Л. Б. Человек, доказавший свою верность, повсюду ценен, святой отец.
О. X Он сделал вас надсмотрщиком?
Л. Б. Он желал меня сделать старшим надсмотрщиком, то есть боцманом, но этому воспротивились.
О. X. Кто?
Л. Б. Обстоятельства. В те месяцы флот иоаннитов потерял много галер, и без работы осталось много опытных боцманов, их нельзя было обойти, не огорчив сердечно. Кроме того, иоанниты недолюбливают итальянцев.
О. X. Отчего же?
Л. Б. Оттого, что все чины у них и магистр, французы поговаривают, еще со времен короля Филиппа Красивого.
О. X. Итак, ваш новый покровитель… как его звали?
Л. Б. Барон Рейналь.
О. X. Он взял вас к себе?
Л. Б. Да.
О. X. Что за корабль вам достался?
Л. Б. Трофейный. Турецкий галиот.
О. X. Турецкий? Чем он отличается от генуэзского?
Л. Б. Генуэзские немного меньше, и у них по-другому расположены весла. А турецкие почти такие же большие, как галеры, но без носовой платформы и без фок-мачты. Поговаривают, что турки делают так специально, чтобы у судов был невоенный вид.
О. X. Зачем?
Л. Б. Чтобы на случай войны их не реквизировали. По «Консульской книге» все трехмачтовые суда признаются боевыми, и портовое начальство в случае нужды может их приписать к флоту на время военных действий.
О. X. Как вы назвали свой новый корабль?
Л. Б. Называл барон, и назвал он его «Реаль».
О. X. Команда уже была на нем?
Л. Б. Команда явилась туда вместе с нами, ибо, как я уже говорил, посудина была трофейная.
О. X. То есть вам не позволили самим набирать экипаж?
Л. Б. Это невозможно: никогда нет достаточного количества подходящих каторжников, и никогда нет достаточного количества денег, чтобы набрать вольных моряков.
О. X. Как я понимаю, вам достались те, кто был в это время в тюрьме иоаннитов.
Л. Б. Нет, не в тюрьме, а в тюремной галере.
О. X. Что это такое?
Л. Б. Там всегда держат новых пленных, только что добытых в бою. Нам достались такие.
О. X. Это были мусульмане?
Л. Б. Не только, но все они были с большой турецкой галеры, потопленной неподалеку от Мальты. На нее случайно наткнулась эскадра иоаннитов. Сарацины, судя по всему, были пиратами, но не хотели в этом признаваться.
О. X. Почему?
Л. Б. Их бы подвергли пыткам, дабы выведать, где они прячут прежде награбленное.
О. X. Но ведь их можно было сначала подвергнуть пыткам, дабы они сознались, что они пираты?
Л. Б. Не знаю почему, но это сделано не было. Перед нами выстроили две сотни оборванцев и предложили выбрать из них девяносто шесть гребцов. Боцман Талио в это время в городских тавернах вербовал вольных пьяниц, на загребную работу.
О. X. Как вы отбирали тех, кто вам более подходит?
Л. Б. Сначала, конечно, христиан, тех, что покрупнее да поздоровее видом. Без преувеличения скажу, лучшие гребцы на всем Средиземноморье неаполитанцы и испанцы. Любой капитан стремится заполучить сначала их.
О. X. В этой компании их было немного, я правильно понял?
Л. Б. Да, святой отец. Не более десятка человек. Нет, даже менее десятка, что сказалось впоследствии.
О. X. Кого вы выбрали дальше?
Л. Б. Обычно, так повелось, после христиан, попавших на галеры за небольшие прегрешения – кражу, супружеские преступления,– капитан выбирает два-три десятка мусульман, турок. Тех, кого покупают на невольничьих рынках.
О. X. Чем же они хороши?;
Л. Б. Это разноплеменный обычно народ. Договориться для бунта им друг с другом трудно, да они чаще всего о бунте и не помышляют. Галера для них просто дом родной. Их используют для разных работ на корабле, для пополнения запасов воды, дерева и еды. Их даже и приковывают не слишком тщательно, а как получится.
О. X. А по внешнему виду они отличаются от прочих?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51