Чтение – занятие интимное. Зачем кому-то видеть, как вы плачете, когда расстреливают Овода, когда падает на баррикаду Гаврош, когда хоронят бедного Илюшу? Зачем кому-то видеть ваше лицо, когда вы смеетесь, томитесь желанием, совершаете подвиги и бежите по волнам? Тот, кто прочитал главные книги в жизни, не может быть плохим человеком, – в это Анна Эразмовна верила свято.
Уехали, давно и далеко уехали Оля и Ева. Только разве можно жить без друзей? И в университете крепко, на всю жизнь подружилась она с Лидой и Людой, вместе ходили они сюда заниматься, сидели в Большом читальном зале, хихикали и перебрасывались записочками, глупые девчонки, и в голову тогда не приходило Анечке, что станет она Анной Эразмовной, серьезной и солидной дамой, и что вся ее жизнь и судьба будут связаны с библиотекой.
За эти годы многому научилась Анна Эразмовна, но главное, что она умела делать чуть ли не лучше всех, – это вести глубокий библиографический поиск. «В книгах есть все, надо только уметь искать», – утверждала она, и чем сложнее был вопрос, тем было интереснее и тем азартнее отдавалась она любимому занятию.
Вот и сейчас тревожащая ее смутная догадка о ноже, который поднял Андрей у тела Любы, заставила обратиться к книгам. Анна Эразмовна спустилась в каталоги, миновала алфавитный и систематический и подошла к любимому предметному. Там она отыскала ящик «Переплетное дело», выписала несколько книг и пошла в хранилище. Рыться в книгах было и ее любимым занятием, она долго и упорно боролась за свободный доступ к книжным сокровищам и была, наконец, внесена в заветный список. На лифте она поднялась в шестой ярус, свернула в темноте налево, прошла по широкому походу между стеллажами и нащупала выключатели. Лампочки между стеллажами горели не все, но шифры можно было разобрать. Нужные ей книги были старыми и хранились на самых первых стеллажах, с большинством ей повезло – они стояли низко, а за одной пришлось лезть на верхнюю полку.
– Нет, вы посмотрите на мои руки, – сказала она, заходя в отдел, – а еще считают, что у нас чистая работа.
– Конечно, мы тут сидим – книжки читаем, – подхватила любимую тему мадам Вильнер, сама только что вернувшаяся из подвала, где листала старые, неподъемные, рассыпающиеся в прах газеты.
– Ой, послушайте, что я вспомнила, -воскликнула Лидусик. – Когда я в отпуск домой ехала, в купе еще двое мужчин было, они меня спрашивают: «Девушка, вы где работаете?», а я им отвечаю: «Я библиограф», а они мне говорят: «Вот и замечательно, расскажите нам про Библию, мы давно хотели узнать».
Дамочки смеются и продолжают оживленно болтать, благо Лариса Васильевна еще не вернулась. Анна Эразмовна в разговоре не участвует, она погрузилась в изучение принесенных книг.
Умение быстро просмотреть книгу, найти то, что ищешь, не пропустить важное – одно их главных в профессии библиографа. Она листает книжки, с удовольствием читая волшебные слова: переплет, форзац, слизура, корешок, коленкор, пегамоид, гранитоль, шагрень. Удивительно, сколько инструментов нужно, чтобы переплести книгу, названия у них странные, даже страшноватые: шрифткасса, филета, штриховка, кашировка, гобель, лощильные зубы, щипцы для обработки бинтиков.
«Что за бинтики такие?» – недоумевает Анна Эразмовна, впрочем, через секунду ей становится все понятно. Книги хорошо иллюстрированы, и особое внимание она обращает на то, что ее интересует больше всего – на ножи. Она и не подозревала, что их так много.
Оказывается, при изготовлении кожаного переплета используют шерфовальные ножи, существуют немецкий, венский и французский, имеющие различную форму; при тиснении переплета золотом необходим нож для резания листового золота, еще есть костяной нож или косточка, который называется фальцбейн, а для резки картона используется специальный нож, очень острый и крепкий, состоящий «из деревянной рукоятки, внутри выдолбленной, в которую вставляется стальной клинок, имеющий форму копья, сточенного с обеих плоских сторон; клинок этот закрепляется винтом и может быть выпущен на разную длину».
«Ничего себе», – передергивает плечами Анна Эразмовна, от этого описания становится ей как-то неуютно. И все же интуиция подсказывает, что это все не то. Чаще всего в переплетном деле используют переплетный нож, интересно, он чем-то отличается от обыкновенного?
Она выясняет, что нож должен быть всегда острым, как бритва, иначе он будет рвать бумагу, особенно тонкую, что точить его нужно как можно чаще, что опытные переплетчики предпочитают точить его только с правой стороны, чтобы не портить линейку, по которой нарезается бумага. И вдруг, листая последнюю, самую невзрачную книжицу, изданную уже после революции, в 20-е годы, она натыкается на описание переплетного ножа.
Описание ностальгическое, подробное, видимо, у большинства переплетчиков такого ножа уже не было, а до войны (автор так и пишет «до войны», а не «до революции») его можно было купить за 20-25 копеек. «Нож переплетный, немецкой фирмы Генкельс, с выбитым на лезвии ножа названием фирмы и фабричной маркой -близнецы», – читает Анна Эразмовна и отчетливо видит нож с близнецами на лезвии и пульсирующие, то появляющиеся, то исчезающие цифры.
Глава одиннадцатая, в которой Анне Эразмовне удается избежать смертельной опасности
Поговорив со следователем, Анна Эразмовна немного успокоилась. Георгия в городе не было, слова о принятых мерах она поняла так, что за ним установлена слежка, значит, Андрею ничего не угрожает. Свой сон она постаралась выкинуть из головы. Подумаешь, близнецы! Она сама Близнец. Наверное, видела когда-то такой нож у Константина Константиновича, сознание не отметило, а подсознание запомнило. Все-таки не мешало сходить в переплетную и посмотреть, каким ножом он работает.
Посещение пришлось отложить на вторую половину дня: в отделе намечалось грандиозное событие. Одной из ромашек, мадам Вильнер, исполнилось пятьдесят, эта дата всегда широко отмечалась в библиотеке. Правда, несколько месяцев назад был издан приказ, предписывающий проводить подобные мероприятия только во время обеденного перерыва и без распития спиртных напитков, но народ не сдавался.
Вот и сегодня мадам Вильнер приволокла две совершенно неподъемные сумки и побежала за хлебом.
Чайный сервиз, красный в белый горошек, был закуплен еще неделю назад. Скидываться пришлось аж по пять гривен, что вызвало у большинства тихую грусть, а у Тамары Петровны – бурный протест, но профоргом отдела была мадам Волгина, перед ее натиском никто не мог устоять.
Было ровно одиннадцать часов, когда она подошла к Анне Эразмовне и умоляюще посмотрела ей в глаза.
– Ничего не получается, Татьяна Николаевна. Я уже час мучаюсь, в голове совершенно пусто.
– Анна Эразмовна, миленькая, человек же обидится, такой юбилей, а от отдела ни строчки. Посмотрите, какую я открытку купила, правда, шикарная?
Наша героиня была широко известным в узких кругах датским поэтом. На все отделовские дни рождения она отзывалась очередным шедевром, за пределами отдела такой чести удостаивались немногие. «Вечером в тиши я пишу стиши», – юморила она, никогда всерьез не воспринимая свои опусы.
Иногда ей в голову лезли стихотворные строчки, но она отмахивалась от них, как от назойливых мух, давно и наповал сраженная настоящей поэзией.
Правда, в один из мартовских дней, с ней произошла таинственная история. Часа в четыре пополудни на Одессу пал такой густой туман, что домой пришлось пробираться чуть ли не на ощупь. Она брела еле-еле, упасть и поломать руки-ноги она просто не могла себе позволить (хотя кто спрашивает?).
Вдруг она почувствовала, что рядом кто-то есть. Этот кто-то шел за ней так близко, что она отчетливо слышала его шаги и даже дыхание. «Что вам надо?» – стараясь говорить громко и уверенно (получилось тихо и испуганно), спросила она, резко повернулась, чтобы встретить опасность лицом, но за ней никого не было. Тем не менее, кто-то явно дышал совсем близко, прямо перед ней. Она протянула вперед руку, чтобы оттолкнуть незнакомца (в том, что это был мужчина, она ни секунды не сомневалась), но от резкого движения чуть не упала, перед ней точно никого не было. Послышалось хихиканье, и чья-то рука опустилась ей на плечо. Ладонь была такая теплая, такая дружеская, что она внезапно совершенно успокоилась. И чей-то голос стал шептать ей строчки, которые запоминались сами собой:
Туман не лился, не струился
И вдаль не плыл,
Он не дрожал и не клубился,
Он просто был.
Далекий голос и топот ножек
Туман съедал,
Бродил в тумане нелепый ежик,
А друг все звал.
Вот так и мне бродить в тумане
Век суждено.
А чей-то голос зовет и манит
Уже давно.
Звучит насмешливо и странно
То ль смех, то ль плач.
Кто там выходит из тумана?
Судья? Палач?
Фигуры смутной все очертанья
Едва видны,
Куда мне скрыться от сознанья
Своей вины?
Что я сказала? Что натворила?
Кому должна?
Не так дружила, не тех любила –
Моя вина.
Ни оправданья, ни снисхожденья
Уже не жду.
Ты здесь, тумана порожденье?
Иду, иду…
Только через неделю она взяла у Миши тетрадь, которую он начинал как тетрадь по алгебре, а потом до половины изрисовал полу роботами, получудовищами, и записала эти стихи без единой помарки (называть их «стишами» ей почему-то не хотелось).
Обидеть юбиляршу было совершенно немыслимо, и загнанная в угол, Анна Эразмовна начала шевелить извилинами. Она всегда отталкивалась от чего-то конкретного, и сейчас, вспомнив, что совсем недавно вышел в свет указатель «Города-побратимы Одессы», автором которого была мадам Вильнер, стала шустро катать юбилейную оду:
Какой прекрасный юбилей!
Шлет поздравления Пирей,
А в городах Марсель и Сплит
Давно уже никто не спит.
Переживает весь народ
И юбилея очень ждет.
иНам Вильнер всем, как мама», -
Сказала Иокогама.
А в городе Констанца
В честь юбилея танцы.
Циндао , Хайфа, Балтимор -
Повсюду поздравлений хор.
И наши громкие «ура»
С тем хором тоже слились,
Как породнились города,
Мы с Вами породнились!
Стиши вызвали бурный восторг присутствующих. Мадам Вильнер даже смахнула с пухлой румяной щечки растроганную слезу. Народ, непривычный к такому количеству еды, расслабился и неосмотрительно громко смеялся. Где-то около трех, когда библиографы, редакторы и методисты, слившись в экстазе, попытались затянуть «Ти ж мене підманула, ти ж мене підвела», Лариса Васильевна спохватилась, вернула присутствующих к реальности, и через полчаса только стойкий чесночный аромат выдавал, что в отделе что-то происходило.
От обилия гастрономических шедевров, а главное, от домашней вишневки, Анна Эразмовна совершенно осоловела. Она немного вздремнула, потом поняла, что пройтись просто необходимо и поползла в переплетную.
– Здрасьте, Тин Тиныч, – глупо улыбаясь, произнесла она.
– Здравствуй, Аня, ты зачем пришла? Мы же договорились на конец месяца, книги еще не готовы, – на редкость недовольно и даже невежливо ответил ей переплетчик.
– Извините, Тин Тиныч, – растерялась Анна Эразмовна, – я просто хотела вам сказать, что доктор, про которого я вам говорила, в отпуске и вернется…
– Не нужен мне никакой доктор, – прервал ее Константин Константинович.
Действительно, выглядел он гораздо лучше. Конечно, до бравого капитана дальнего плавания теперь ему было далеко, но голова не трусилась, и рука крепко сжимала совершенно обыкновенный, только очень острый ножик с рукояткой, обмотанной синей изоляционной лентой.
Увидев нож, Анна Эразмовна опять глупо заулыбалась и сказала:
– Вы знаете, Тии Тиныч, у нас сегодня юбилей, Елене Георгиевне полтинник стукнул, ни за что ей не дашь, правда?
Переплетчик молчал, но ее это не смутило:
– Я просто объелась, а вишневка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Уехали, давно и далеко уехали Оля и Ева. Только разве можно жить без друзей? И в университете крепко, на всю жизнь подружилась она с Лидой и Людой, вместе ходили они сюда заниматься, сидели в Большом читальном зале, хихикали и перебрасывались записочками, глупые девчонки, и в голову тогда не приходило Анечке, что станет она Анной Эразмовной, серьезной и солидной дамой, и что вся ее жизнь и судьба будут связаны с библиотекой.
За эти годы многому научилась Анна Эразмовна, но главное, что она умела делать чуть ли не лучше всех, – это вести глубокий библиографический поиск. «В книгах есть все, надо только уметь искать», – утверждала она, и чем сложнее был вопрос, тем было интереснее и тем азартнее отдавалась она любимому занятию.
Вот и сейчас тревожащая ее смутная догадка о ноже, который поднял Андрей у тела Любы, заставила обратиться к книгам. Анна Эразмовна спустилась в каталоги, миновала алфавитный и систематический и подошла к любимому предметному. Там она отыскала ящик «Переплетное дело», выписала несколько книг и пошла в хранилище. Рыться в книгах было и ее любимым занятием, она долго и упорно боролась за свободный доступ к книжным сокровищам и была, наконец, внесена в заветный список. На лифте она поднялась в шестой ярус, свернула в темноте налево, прошла по широкому походу между стеллажами и нащупала выключатели. Лампочки между стеллажами горели не все, но шифры можно было разобрать. Нужные ей книги были старыми и хранились на самых первых стеллажах, с большинством ей повезло – они стояли низко, а за одной пришлось лезть на верхнюю полку.
– Нет, вы посмотрите на мои руки, – сказала она, заходя в отдел, – а еще считают, что у нас чистая работа.
– Конечно, мы тут сидим – книжки читаем, – подхватила любимую тему мадам Вильнер, сама только что вернувшаяся из подвала, где листала старые, неподъемные, рассыпающиеся в прах газеты.
– Ой, послушайте, что я вспомнила, -воскликнула Лидусик. – Когда я в отпуск домой ехала, в купе еще двое мужчин было, они меня спрашивают: «Девушка, вы где работаете?», а я им отвечаю: «Я библиограф», а они мне говорят: «Вот и замечательно, расскажите нам про Библию, мы давно хотели узнать».
Дамочки смеются и продолжают оживленно болтать, благо Лариса Васильевна еще не вернулась. Анна Эразмовна в разговоре не участвует, она погрузилась в изучение принесенных книг.
Умение быстро просмотреть книгу, найти то, что ищешь, не пропустить важное – одно их главных в профессии библиографа. Она листает книжки, с удовольствием читая волшебные слова: переплет, форзац, слизура, корешок, коленкор, пегамоид, гранитоль, шагрень. Удивительно, сколько инструментов нужно, чтобы переплести книгу, названия у них странные, даже страшноватые: шрифткасса, филета, штриховка, кашировка, гобель, лощильные зубы, щипцы для обработки бинтиков.
«Что за бинтики такие?» – недоумевает Анна Эразмовна, впрочем, через секунду ей становится все понятно. Книги хорошо иллюстрированы, и особое внимание она обращает на то, что ее интересует больше всего – на ножи. Она и не подозревала, что их так много.
Оказывается, при изготовлении кожаного переплета используют шерфовальные ножи, существуют немецкий, венский и французский, имеющие различную форму; при тиснении переплета золотом необходим нож для резания листового золота, еще есть костяной нож или косточка, который называется фальцбейн, а для резки картона используется специальный нож, очень острый и крепкий, состоящий «из деревянной рукоятки, внутри выдолбленной, в которую вставляется стальной клинок, имеющий форму копья, сточенного с обеих плоских сторон; клинок этот закрепляется винтом и может быть выпущен на разную длину».
«Ничего себе», – передергивает плечами Анна Эразмовна, от этого описания становится ей как-то неуютно. И все же интуиция подсказывает, что это все не то. Чаще всего в переплетном деле используют переплетный нож, интересно, он чем-то отличается от обыкновенного?
Она выясняет, что нож должен быть всегда острым, как бритва, иначе он будет рвать бумагу, особенно тонкую, что точить его нужно как можно чаще, что опытные переплетчики предпочитают точить его только с правой стороны, чтобы не портить линейку, по которой нарезается бумага. И вдруг, листая последнюю, самую невзрачную книжицу, изданную уже после революции, в 20-е годы, она натыкается на описание переплетного ножа.
Описание ностальгическое, подробное, видимо, у большинства переплетчиков такого ножа уже не было, а до войны (автор так и пишет «до войны», а не «до революции») его можно было купить за 20-25 копеек. «Нож переплетный, немецкой фирмы Генкельс, с выбитым на лезвии ножа названием фирмы и фабричной маркой -близнецы», – читает Анна Эразмовна и отчетливо видит нож с близнецами на лезвии и пульсирующие, то появляющиеся, то исчезающие цифры.
Глава одиннадцатая, в которой Анне Эразмовне удается избежать смертельной опасности
Поговорив со следователем, Анна Эразмовна немного успокоилась. Георгия в городе не было, слова о принятых мерах она поняла так, что за ним установлена слежка, значит, Андрею ничего не угрожает. Свой сон она постаралась выкинуть из головы. Подумаешь, близнецы! Она сама Близнец. Наверное, видела когда-то такой нож у Константина Константиновича, сознание не отметило, а подсознание запомнило. Все-таки не мешало сходить в переплетную и посмотреть, каким ножом он работает.
Посещение пришлось отложить на вторую половину дня: в отделе намечалось грандиозное событие. Одной из ромашек, мадам Вильнер, исполнилось пятьдесят, эта дата всегда широко отмечалась в библиотеке. Правда, несколько месяцев назад был издан приказ, предписывающий проводить подобные мероприятия только во время обеденного перерыва и без распития спиртных напитков, но народ не сдавался.
Вот и сегодня мадам Вильнер приволокла две совершенно неподъемные сумки и побежала за хлебом.
Чайный сервиз, красный в белый горошек, был закуплен еще неделю назад. Скидываться пришлось аж по пять гривен, что вызвало у большинства тихую грусть, а у Тамары Петровны – бурный протест, но профоргом отдела была мадам Волгина, перед ее натиском никто не мог устоять.
Было ровно одиннадцать часов, когда она подошла к Анне Эразмовне и умоляюще посмотрела ей в глаза.
– Ничего не получается, Татьяна Николаевна. Я уже час мучаюсь, в голове совершенно пусто.
– Анна Эразмовна, миленькая, человек же обидится, такой юбилей, а от отдела ни строчки. Посмотрите, какую я открытку купила, правда, шикарная?
Наша героиня была широко известным в узких кругах датским поэтом. На все отделовские дни рождения она отзывалась очередным шедевром, за пределами отдела такой чести удостаивались немногие. «Вечером в тиши я пишу стиши», – юморила она, никогда всерьез не воспринимая свои опусы.
Иногда ей в голову лезли стихотворные строчки, но она отмахивалась от них, как от назойливых мух, давно и наповал сраженная настоящей поэзией.
Правда, в один из мартовских дней, с ней произошла таинственная история. Часа в четыре пополудни на Одессу пал такой густой туман, что домой пришлось пробираться чуть ли не на ощупь. Она брела еле-еле, упасть и поломать руки-ноги она просто не могла себе позволить (хотя кто спрашивает?).
Вдруг она почувствовала, что рядом кто-то есть. Этот кто-то шел за ней так близко, что она отчетливо слышала его шаги и даже дыхание. «Что вам надо?» – стараясь говорить громко и уверенно (получилось тихо и испуганно), спросила она, резко повернулась, чтобы встретить опасность лицом, но за ней никого не было. Тем не менее, кто-то явно дышал совсем близко, прямо перед ней. Она протянула вперед руку, чтобы оттолкнуть незнакомца (в том, что это был мужчина, она ни секунды не сомневалась), но от резкого движения чуть не упала, перед ней точно никого не было. Послышалось хихиканье, и чья-то рука опустилась ей на плечо. Ладонь была такая теплая, такая дружеская, что она внезапно совершенно успокоилась. И чей-то голос стал шептать ей строчки, которые запоминались сами собой:
Туман не лился, не струился
И вдаль не плыл,
Он не дрожал и не клубился,
Он просто был.
Далекий голос и топот ножек
Туман съедал,
Бродил в тумане нелепый ежик,
А друг все звал.
Вот так и мне бродить в тумане
Век суждено.
А чей-то голос зовет и манит
Уже давно.
Звучит насмешливо и странно
То ль смех, то ль плач.
Кто там выходит из тумана?
Судья? Палач?
Фигуры смутной все очертанья
Едва видны,
Куда мне скрыться от сознанья
Своей вины?
Что я сказала? Что натворила?
Кому должна?
Не так дружила, не тех любила –
Моя вина.
Ни оправданья, ни снисхожденья
Уже не жду.
Ты здесь, тумана порожденье?
Иду, иду…
Только через неделю она взяла у Миши тетрадь, которую он начинал как тетрадь по алгебре, а потом до половины изрисовал полу роботами, получудовищами, и записала эти стихи без единой помарки (называть их «стишами» ей почему-то не хотелось).
Обидеть юбиляршу было совершенно немыслимо, и загнанная в угол, Анна Эразмовна начала шевелить извилинами. Она всегда отталкивалась от чего-то конкретного, и сейчас, вспомнив, что совсем недавно вышел в свет указатель «Города-побратимы Одессы», автором которого была мадам Вильнер, стала шустро катать юбилейную оду:
Какой прекрасный юбилей!
Шлет поздравления Пирей,
А в городах Марсель и Сплит
Давно уже никто не спит.
Переживает весь народ
И юбилея очень ждет.
иНам Вильнер всем, как мама», -
Сказала Иокогама.
А в городе Констанца
В честь юбилея танцы.
Циндао , Хайфа, Балтимор -
Повсюду поздравлений хор.
И наши громкие «ура»
С тем хором тоже слились,
Как породнились города,
Мы с Вами породнились!
Стиши вызвали бурный восторг присутствующих. Мадам Вильнер даже смахнула с пухлой румяной щечки растроганную слезу. Народ, непривычный к такому количеству еды, расслабился и неосмотрительно громко смеялся. Где-то около трех, когда библиографы, редакторы и методисты, слившись в экстазе, попытались затянуть «Ти ж мене підманула, ти ж мене підвела», Лариса Васильевна спохватилась, вернула присутствующих к реальности, и через полчаса только стойкий чесночный аромат выдавал, что в отделе что-то происходило.
От обилия гастрономических шедевров, а главное, от домашней вишневки, Анна Эразмовна совершенно осоловела. Она немного вздремнула, потом поняла, что пройтись просто необходимо и поползла в переплетную.
– Здрасьте, Тин Тиныч, – глупо улыбаясь, произнесла она.
– Здравствуй, Аня, ты зачем пришла? Мы же договорились на конец месяца, книги еще не готовы, – на редкость недовольно и даже невежливо ответил ей переплетчик.
– Извините, Тин Тиныч, – растерялась Анна Эразмовна, – я просто хотела вам сказать, что доктор, про которого я вам говорила, в отпуске и вернется…
– Не нужен мне никакой доктор, – прервал ее Константин Константинович.
Действительно, выглядел он гораздо лучше. Конечно, до бравого капитана дальнего плавания теперь ему было далеко, но голова не трусилась, и рука крепко сжимала совершенно обыкновенный, только очень острый ножик с рукояткой, обмотанной синей изоляционной лентой.
Увидев нож, Анна Эразмовна опять глупо заулыбалась и сказала:
– Вы знаете, Тии Тиныч, у нас сегодня юбилей, Елене Георгиевне полтинник стукнул, ни за что ей не дашь, правда?
Переплетчик молчал, но ее это не смутило:
– Я просто объелась, а вишневка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14