Эта старушка не только теснится, освобождая место Егору Ильичу, она к тому же смотрит на него с обожанием и горячей надеждой.
– Егор Ильич, а Егор Ильич, – голосом глухого человека обращается к нему старушка. – Ты, говорят, на стройке день-деньской сидишь?
– Сижу!
– Так ты не можешь на их так сдействовать, чтобы к праздникам дом-от закончили… Снохе в нем квартиру дают… Да ты слышишь ли меня, Егор Ильич?.. Может, тоже глуховат, как я, тебе ведь годков-от не меньше… Хотя постой, Егор Ильич, ты, кажись, меня на три года старше! Али младше?..
– Младше! – говорит Егор Ильич, оглядываясь по сторонам: слышат ли их разговор? Конечно, слышат.
– Так ты сдействуешь, Егор Ильич? – продолжает старуха. – Услыхал меня?
– Сдействую! – обещает Егор Ильич и обрадованно вскакивает с места – к остановке подходит автобус «Глебово – Песчанка».
Восемь часов три минуты
Егор Ильич любит ездить в переполненных автобусах.
Странное дело приключается с пассажирами автобуса – на остановке они сидели молча, хмурые, словно чем-то недовольные, а вот сели в автобус и переменились: стали разговорчивые, радушные и даже ласковые. Наверное, оттого, что очередь позади и не надо беспокоиться – попадешь или нет. Каждый сидит на своем месте, каждый может оглядеться и устроиться по своему вкусу, каждый может поглядеть в окно и видеть, что автобус не стоит на месте, а, наоборот, везет туда, куда следует. Значит, можно поговорить, посудачить с соседом.
Не знакомых меж собой людей в автобусе «Глебово – Песчанка» мало – здесь все рабочий люд со строек, и потому в автобусе разговоры обычно вертятся вокруг цемента и бетона, леса на стропила и какого-то Петьки Говоркова, который не то сбежал со стройки, не то его выдвинули в бригадиры – не поймешь.
Егор Ильич внимательно прислушивается к разговорам. А месяца два назад он пришел в горком партии и внес предложение отобрать у всех строительных начальников автомашины. Предложил он это на полном серьезе и как дважды два доказал, что если бы начальники ездили не в персональных машинах, а на автобусах, то мы были бы значительно ближе к коммунизму, чем теперь. А как же! Лично он, Егор Ильич, в автобусе узнал такие вещи, которых бы не узнал еще сто лет, если бы продолжал ездить в персональной машине.
Как бы, например, узнал Егор Ильич о том, что тишайший и милейший прораб объекта номер 85 в укромном уголке города возводит грандиозный особняк в сто сорок метров жилой площади? Особняк этот, оказывается, записан на имя троюродной племянницы, сам тишайший прораб бывает на стройке только темным вечером, дела оформляет так, словно и не он строит. Даже в автобусе точно не знали, кто заправляет строительством особняка. А разве можно было подумать, что бригадир бетонщиков на строительстве асфальтового завода каждодневно пьет, а главный инженер треста – умный и хороший мужик, тогда как в некоторых вышестоящих инстанциях считали, что главный инженер не слишком умный и не слишком хороший?
Сегодня в автобусе обсуждают преимущества крупноблочного строительства перед некрупноблочным. Сначала это мирный, так сказать, технический разговор, – вот, дескать, если бы строили дома из крупных блоков, то объекты бы не уходили в зиму, и не приходилось бы отделывать в крещенские морозы. Потом в разговоре начинают мелькать имена и титулы, в голосах появляются ирония и критическая злость.
– Смех один с этими крупными блоками, – широко ухмыляясь, говорит длинноносый мужчина в брезентовой спецовке. – Как сейчас помню, прошлый год, в мае, собирают нас на собрание. Все чин чином: президиум, красная скатерть, графин с водой, трибуну приволокли. Глядь, сам начальник строительства! Влез на трибуну и пошел: крупные блоки, крупные блоки! Мы, говорит, товарищи, берем обязательство внедрить крупноблочное строительство до ноябрьских праздников. Хорошо! Ныне у нас июль, больше года прошло, а где они, крупные блоки?..
– Нет их, крупных блоков! – подтверждает сосед.
– Разговорчики одни!
– Во! Во! – радуется мужчина в брезентовом. – Наш начальник обязательства брать горазд! – Он вдруг ехидно ухмыляется и продолжает: – В том месяце опять начальник выбирается на трибуну. Мы, говорит, товарищи, берем обязательство… Тут я не стерпел да как крикну с места! Берем, кричу, обязательство без лестницы на Луну залезть! Тут, конечно, меня стали из собрания просить…
– Неужто попросили? – поражается сосед.
– Народ меня в обиду не дал… «Выходи, кричат, на трибуну и говори по форме…» Ну, вышел, ну, сказал. А где они, эти блоки? Месяц прошел, где блоки?..
– Интересно! – вмешивается в разговор молодой парень с рейсшиной в руках, по виду не то техник, не то бригадир. – Думаешь, крупные блоки в один день можно внедрить? Дело это длительное, кропотливое, требующее большой и всесторонней подготовки. А ты не понимаешь и вот тут орешь: обязательство, начальник… Демагогия!
В автобусе сначала притихают, потом все разом поворачиваются к молодому парню с рейсшиной. Пожилой рабочий огорченно покачивает головой, мужчина в брезентовом укоризненно усмехается, молодые парни досадливо крякают, а старуха молочница ехидно поджимает губы. Несколько мгновений в автобусе стоит полная тишина, но потом начинается…
– Сам-то и есть демагог…
– Молодой, да ранний… Вот из-за таких век кирпич будем класть…
– Я его, товарищи, знаю! Это техник с бетонного завода.
– Каждое утро у меня литр молока берет. Холостой, один в квартире проживает. Водопровод, это, у него, канализация…
– Слушайте, товарищи, что я такого сказал!.. Разве не понятно, что крупноблочное строительство…
– Ты бы, техник, сел. Какой мне интерес, когда ты перед глазами маячишь? Я, может, хочу в окно смотреть…
– Учат их, дипломы выдают, а как до дела, так сразу – всесторонняя подготовка, длительно, кропотливо. Вот, товарищи, из-за таких у нас и нет крупноблочного строительства. Я тебя, техник, запомнил. Выступаешь, значит, против нового, передового? А? Как твоя фамилия? Товарищи, как его фамилия?
– Скворцов его фамилия.
– Ладно! Хорошо! Запомним… А лучше мы его в книжечку!
– Ты блокнот убери. Ишь, бюрократ нашелся! Сам ты кто? А ну, зачеркни фамилию! Техник, может не подумав, ляпнул, а ты… Нашел врага крупноблочного строительства!..
– Товарищи, товарищи, да разве я против крупноблочного строительства!..
– Вы, товарищ техник, не переживайте! Мы этого, с книжечкой, знаем – он снабженцем у нас работал.
– А теперь у нас складом заведует. Леднев его фамилия…
Сидя у окошка, Егор Ильич похохатывает. Ему нравится все, что происходит в автобусе, и он испытывает крайнюю досаду оттого, что никто, кроме него, не слышит этих разговоров. Егор Ильич много бы дал, чтобы рядом с ним сидел начальник строительства Борис Наумов. Пусть бы послушал, что говорят о нем! Эх, жалко! Очень жалко! Не слышит Борис всего этого.
Егор Ильич предвкушает большое удовольствие от того, как он явится в контору, зайдет к начальнику и с невинным видом расскажет о разговоре в автобусе. Излагать события Егор Ильич будет с гневом и горячим сочувствием – подумайте, товарищи, до чего дошли критиканство, нигилизм и распущенность рабочего люда! Подумать только, критикуют, да кого – самого начальника, да где – в автобусе! И этаким манером выложит все, передаст каждое словечко, а потом будет молча и сочувственно наблюдать, как на Борисовы щеки набежит густой румянец. А что! Так и надо! Не болтай! Не лезь без нужды на трибуну! Не стели попусту красных скатертей!..
А автобус бежит себе вдоль городских окраин. Мимо плывут маленькие деревянные домишки, густо-зеленые палисадники. Кажется, что деревня плывет мимо. Такая деревня есть на окраине каждого города, и Егор Ильич любит это внезапное превращение города в деревню, ему порой жалко, что город постепенно сметает свои окраинные деревенские домишки. Если бы его воля, он бы не тронул их – пусть себе стоят, пусть живут в них древние старушки с самоварами и гнутыми стульями старинных венских и лодзинских фабрик. Егор Ильич считает, что полезно сохранять старое. Недавно он изложил Зинаиде Ивановне интересный проект.
– По субботам нужно ставить на площади городового! – сказал он и прищурился. – Кроме того, в воскресенье надо в определенные часы устраивать въезд в город губернатора… Нечего качать головой и смотреть страдальчески – я в своем уме… Так вот и говорю, пусть на площади стоит городовой. Въезд губернатора в город полагается устраивать со всеми онёрами. Пусть, подлец этакий, катит на извозчике посередь города, пусть городовые разгоняют народ, пусть поработают плетками… Для показа, конечно… Для чего все это? Для того, чтобы молодые люди не забывали, что такое городовой и губернатор.
Деревенские домики на окраине Егор Ильич хочет сохранить по другой причине – он родился и вырос в таком домике. Иногда он приходит на край города, садится на скамеечку возле дома 26 по улице Цветной и сидит часами. Слушает, как шумит старый тополь, как посвистывают скворцы, как журчит за домом тоненький веселый ручей. Сначала он спокоен, раздумчив, но потом его охватывает острая тоска. О чем думает в эти часы Егор Ильич, не знает никто, даже Зинаида Ивановна. Она и не подозревает, что Егор ходит к маленькому домику, сидит под старым тополем и тоскует. Вспоминает себя мальчишкой, подростком, юношей. Сердце сжимается, словно его берут холодными пальцами, в горле сохнет. А однажды случилось совсем плохое – Егор Ильич почувствовал тепло в глазах, пожмурился, но это не помогло, и тогда он ладонью провел по глазам. Оказалось – слезы… Егор Ильич ожесточенно крякнул и огляделся – кругом, слава богу, никого не было.
Сейчас он смотрит на домики и думает о том, что они доживают последние дни и что он, Егор Ильич, сам приближает кончину деревенской окраины города. И будет приближать, так как всю жизнь только и занимается тем, что сносит с лица земли деревянные маленькие домики. Пока он размышляет об этом, домики пропадают и открывается глазу пустырь, на котором высятся яркие и пока пустоглазые корпуса недостроенных зданий.
Это и есть Песчанка.
Автобус разворачивается, тормозит, и Егор Ильич вдруг торопливо приникает к окну – среди ожидающих автобуса пассажиров он видит знакомую светлую кепку, широкие плечи и лицо с веселыми, как бы весенними, безмятежными глазами. «Ах, щенок! Ах, бестия!» – шепчет Егор Ильич, еще плотнее приникая к стеклу и огорченно покачивая головой. Дело в том, что в толпе он узнает каменщика Лорку Пшеницына, которому сейчас полагается не стоять среди ожидающих, а класть кирпичи на стене четырехэтажного дома. Но Лорка Пшеницын не только стоит среди ожидающих автобус, он незаметно и ловко пробивается вперед, и именно за это Егор Ильич ругает его бестией и называет щенком.
Попыхивая сигаретой, улыбаясь весенней безмятежной улыбкой, Лорка протискивается сквозь толпу. Развернув плечи, он расталкивает двух женщин, оттеснив их, упирается локтем в спину мужчине, тот охает от боли, подвигается, Лорка сразу оказывается впереди него и пробирается дальше. Все это было бы не так страшно, если бы на лице у парня не цвела эта безмятежная весенняя улыбка, если бы он не делал вид, будто бы и не подозревает о том, что нахально ведет себя. Но он улыбается, даже посмеивается, у него такое выражение лица, словно ему можно наступать на ноги соседей и расталкивать их.
– Конечная остановка автобуса! – певуче произносит кондукторша, и Егор Ильич обнаруживает, что все уже вышли и только он сидит у окна. Торопливо поднявшись, он идет к выходу и сталкивается с Лоркой, который таки пробился к самым дверям. Увидев Егора Ильича, Лорка хочет юркнуть в сторону, но толпа прижимает его к Егору Ильичу, и Егор Ильич видит, как меняется розовое и красивое Лоркино лицо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
– Егор Ильич, а Егор Ильич, – голосом глухого человека обращается к нему старушка. – Ты, говорят, на стройке день-деньской сидишь?
– Сижу!
– Так ты не можешь на их так сдействовать, чтобы к праздникам дом-от закончили… Снохе в нем квартиру дают… Да ты слышишь ли меня, Егор Ильич?.. Может, тоже глуховат, как я, тебе ведь годков-от не меньше… Хотя постой, Егор Ильич, ты, кажись, меня на три года старше! Али младше?..
– Младше! – говорит Егор Ильич, оглядываясь по сторонам: слышат ли их разговор? Конечно, слышат.
– Так ты сдействуешь, Егор Ильич? – продолжает старуха. – Услыхал меня?
– Сдействую! – обещает Егор Ильич и обрадованно вскакивает с места – к остановке подходит автобус «Глебово – Песчанка».
Восемь часов три минуты
Егор Ильич любит ездить в переполненных автобусах.
Странное дело приключается с пассажирами автобуса – на остановке они сидели молча, хмурые, словно чем-то недовольные, а вот сели в автобус и переменились: стали разговорчивые, радушные и даже ласковые. Наверное, оттого, что очередь позади и не надо беспокоиться – попадешь или нет. Каждый сидит на своем месте, каждый может оглядеться и устроиться по своему вкусу, каждый может поглядеть в окно и видеть, что автобус не стоит на месте, а, наоборот, везет туда, куда следует. Значит, можно поговорить, посудачить с соседом.
Не знакомых меж собой людей в автобусе «Глебово – Песчанка» мало – здесь все рабочий люд со строек, и потому в автобусе разговоры обычно вертятся вокруг цемента и бетона, леса на стропила и какого-то Петьки Говоркова, который не то сбежал со стройки, не то его выдвинули в бригадиры – не поймешь.
Егор Ильич внимательно прислушивается к разговорам. А месяца два назад он пришел в горком партии и внес предложение отобрать у всех строительных начальников автомашины. Предложил он это на полном серьезе и как дважды два доказал, что если бы начальники ездили не в персональных машинах, а на автобусах, то мы были бы значительно ближе к коммунизму, чем теперь. А как же! Лично он, Егор Ильич, в автобусе узнал такие вещи, которых бы не узнал еще сто лет, если бы продолжал ездить в персональной машине.
Как бы, например, узнал Егор Ильич о том, что тишайший и милейший прораб объекта номер 85 в укромном уголке города возводит грандиозный особняк в сто сорок метров жилой площади? Особняк этот, оказывается, записан на имя троюродной племянницы, сам тишайший прораб бывает на стройке только темным вечером, дела оформляет так, словно и не он строит. Даже в автобусе точно не знали, кто заправляет строительством особняка. А разве можно было подумать, что бригадир бетонщиков на строительстве асфальтового завода каждодневно пьет, а главный инженер треста – умный и хороший мужик, тогда как в некоторых вышестоящих инстанциях считали, что главный инженер не слишком умный и не слишком хороший?
Сегодня в автобусе обсуждают преимущества крупноблочного строительства перед некрупноблочным. Сначала это мирный, так сказать, технический разговор, – вот, дескать, если бы строили дома из крупных блоков, то объекты бы не уходили в зиму, и не приходилось бы отделывать в крещенские морозы. Потом в разговоре начинают мелькать имена и титулы, в голосах появляются ирония и критическая злость.
– Смех один с этими крупными блоками, – широко ухмыляясь, говорит длинноносый мужчина в брезентовой спецовке. – Как сейчас помню, прошлый год, в мае, собирают нас на собрание. Все чин чином: президиум, красная скатерть, графин с водой, трибуну приволокли. Глядь, сам начальник строительства! Влез на трибуну и пошел: крупные блоки, крупные блоки! Мы, говорит, товарищи, берем обязательство внедрить крупноблочное строительство до ноябрьских праздников. Хорошо! Ныне у нас июль, больше года прошло, а где они, крупные блоки?..
– Нет их, крупных блоков! – подтверждает сосед.
– Разговорчики одни!
– Во! Во! – радуется мужчина в брезентовом. – Наш начальник обязательства брать горазд! – Он вдруг ехидно ухмыляется и продолжает: – В том месяце опять начальник выбирается на трибуну. Мы, говорит, товарищи, берем обязательство… Тут я не стерпел да как крикну с места! Берем, кричу, обязательство без лестницы на Луну залезть! Тут, конечно, меня стали из собрания просить…
– Неужто попросили? – поражается сосед.
– Народ меня в обиду не дал… «Выходи, кричат, на трибуну и говори по форме…» Ну, вышел, ну, сказал. А где они, эти блоки? Месяц прошел, где блоки?..
– Интересно! – вмешивается в разговор молодой парень с рейсшиной в руках, по виду не то техник, не то бригадир. – Думаешь, крупные блоки в один день можно внедрить? Дело это длительное, кропотливое, требующее большой и всесторонней подготовки. А ты не понимаешь и вот тут орешь: обязательство, начальник… Демагогия!
В автобусе сначала притихают, потом все разом поворачиваются к молодому парню с рейсшиной. Пожилой рабочий огорченно покачивает головой, мужчина в брезентовом укоризненно усмехается, молодые парни досадливо крякают, а старуха молочница ехидно поджимает губы. Несколько мгновений в автобусе стоит полная тишина, но потом начинается…
– Сам-то и есть демагог…
– Молодой, да ранний… Вот из-за таких век кирпич будем класть…
– Я его, товарищи, знаю! Это техник с бетонного завода.
– Каждое утро у меня литр молока берет. Холостой, один в квартире проживает. Водопровод, это, у него, канализация…
– Слушайте, товарищи, что я такого сказал!.. Разве не понятно, что крупноблочное строительство…
– Ты бы, техник, сел. Какой мне интерес, когда ты перед глазами маячишь? Я, может, хочу в окно смотреть…
– Учат их, дипломы выдают, а как до дела, так сразу – всесторонняя подготовка, длительно, кропотливо. Вот, товарищи, из-за таких у нас и нет крупноблочного строительства. Я тебя, техник, запомнил. Выступаешь, значит, против нового, передового? А? Как твоя фамилия? Товарищи, как его фамилия?
– Скворцов его фамилия.
– Ладно! Хорошо! Запомним… А лучше мы его в книжечку!
– Ты блокнот убери. Ишь, бюрократ нашелся! Сам ты кто? А ну, зачеркни фамилию! Техник, может не подумав, ляпнул, а ты… Нашел врага крупноблочного строительства!..
– Товарищи, товарищи, да разве я против крупноблочного строительства!..
– Вы, товарищ техник, не переживайте! Мы этого, с книжечкой, знаем – он снабженцем у нас работал.
– А теперь у нас складом заведует. Леднев его фамилия…
Сидя у окошка, Егор Ильич похохатывает. Ему нравится все, что происходит в автобусе, и он испытывает крайнюю досаду оттого, что никто, кроме него, не слышит этих разговоров. Егор Ильич много бы дал, чтобы рядом с ним сидел начальник строительства Борис Наумов. Пусть бы послушал, что говорят о нем! Эх, жалко! Очень жалко! Не слышит Борис всего этого.
Егор Ильич предвкушает большое удовольствие от того, как он явится в контору, зайдет к начальнику и с невинным видом расскажет о разговоре в автобусе. Излагать события Егор Ильич будет с гневом и горячим сочувствием – подумайте, товарищи, до чего дошли критиканство, нигилизм и распущенность рабочего люда! Подумать только, критикуют, да кого – самого начальника, да где – в автобусе! И этаким манером выложит все, передаст каждое словечко, а потом будет молча и сочувственно наблюдать, как на Борисовы щеки набежит густой румянец. А что! Так и надо! Не болтай! Не лезь без нужды на трибуну! Не стели попусту красных скатертей!..
А автобус бежит себе вдоль городских окраин. Мимо плывут маленькие деревянные домишки, густо-зеленые палисадники. Кажется, что деревня плывет мимо. Такая деревня есть на окраине каждого города, и Егор Ильич любит это внезапное превращение города в деревню, ему порой жалко, что город постепенно сметает свои окраинные деревенские домишки. Если бы его воля, он бы не тронул их – пусть себе стоят, пусть живут в них древние старушки с самоварами и гнутыми стульями старинных венских и лодзинских фабрик. Егор Ильич считает, что полезно сохранять старое. Недавно он изложил Зинаиде Ивановне интересный проект.
– По субботам нужно ставить на площади городового! – сказал он и прищурился. – Кроме того, в воскресенье надо в определенные часы устраивать въезд в город губернатора… Нечего качать головой и смотреть страдальчески – я в своем уме… Так вот и говорю, пусть на площади стоит городовой. Въезд губернатора в город полагается устраивать со всеми онёрами. Пусть, подлец этакий, катит на извозчике посередь города, пусть городовые разгоняют народ, пусть поработают плетками… Для показа, конечно… Для чего все это? Для того, чтобы молодые люди не забывали, что такое городовой и губернатор.
Деревенские домики на окраине Егор Ильич хочет сохранить по другой причине – он родился и вырос в таком домике. Иногда он приходит на край города, садится на скамеечку возле дома 26 по улице Цветной и сидит часами. Слушает, как шумит старый тополь, как посвистывают скворцы, как журчит за домом тоненький веселый ручей. Сначала он спокоен, раздумчив, но потом его охватывает острая тоска. О чем думает в эти часы Егор Ильич, не знает никто, даже Зинаида Ивановна. Она и не подозревает, что Егор ходит к маленькому домику, сидит под старым тополем и тоскует. Вспоминает себя мальчишкой, подростком, юношей. Сердце сжимается, словно его берут холодными пальцами, в горле сохнет. А однажды случилось совсем плохое – Егор Ильич почувствовал тепло в глазах, пожмурился, но это не помогло, и тогда он ладонью провел по глазам. Оказалось – слезы… Егор Ильич ожесточенно крякнул и огляделся – кругом, слава богу, никого не было.
Сейчас он смотрит на домики и думает о том, что они доживают последние дни и что он, Егор Ильич, сам приближает кончину деревенской окраины города. И будет приближать, так как всю жизнь только и занимается тем, что сносит с лица земли деревянные маленькие домики. Пока он размышляет об этом, домики пропадают и открывается глазу пустырь, на котором высятся яркие и пока пустоглазые корпуса недостроенных зданий.
Это и есть Песчанка.
Автобус разворачивается, тормозит, и Егор Ильич вдруг торопливо приникает к окну – среди ожидающих автобуса пассажиров он видит знакомую светлую кепку, широкие плечи и лицо с веселыми, как бы весенними, безмятежными глазами. «Ах, щенок! Ах, бестия!» – шепчет Егор Ильич, еще плотнее приникая к стеклу и огорченно покачивая головой. Дело в том, что в толпе он узнает каменщика Лорку Пшеницына, которому сейчас полагается не стоять среди ожидающих, а класть кирпичи на стене четырехэтажного дома. Но Лорка Пшеницын не только стоит среди ожидающих автобус, он незаметно и ловко пробивается вперед, и именно за это Егор Ильич ругает его бестией и называет щенком.
Попыхивая сигаретой, улыбаясь весенней безмятежной улыбкой, Лорка протискивается сквозь толпу. Развернув плечи, он расталкивает двух женщин, оттеснив их, упирается локтем в спину мужчине, тот охает от боли, подвигается, Лорка сразу оказывается впереди него и пробирается дальше. Все это было бы не так страшно, если бы на лице у парня не цвела эта безмятежная весенняя улыбка, если бы он не делал вид, будто бы и не подозревает о том, что нахально ведет себя. Но он улыбается, даже посмеивается, у него такое выражение лица, словно ему можно наступать на ноги соседей и расталкивать их.
– Конечная остановка автобуса! – певуче произносит кондукторша, и Егор Ильич обнаруживает, что все уже вышли и только он сидит у окна. Торопливо поднявшись, он идет к выходу и сталкивается с Лоркой, который таки пробился к самым дверям. Увидев Егора Ильича, Лорка хочет юркнуть в сторону, но толпа прижимает его к Егору Ильичу, и Егор Ильич видит, как меняется розовое и красивое Лоркино лицо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14