И пусть его корона небрежно держится на макушке – никто не посмеет оспаривать право на нее.
Естественно, я принял приглашение Артемуса. Меня заботили лишь истощившиеся финансы. Месячное пособие в сумме двадцати восьми долларов я успел истратить полностью (не стану утомлять вас перечислением, на что именно). Мне даже пришла в голову мысль занять денег у вас, мистер Лэндор. Но в au moment critique мне на выручку пришел мой дегтярник (я имею в виду товарища по комнате) и великодушно одолжил пару долларов (не преминув деликатно напомнить еще о трех, которые я брал у него в октябре). Итак, в среду вечером с двумя долларовыми бумажками в кармане я вновь оказался в восемнадцатой комнате Северной казармы. Артему с искренне обрадовался моему приходу и с непринужденным очарованием хозяина представил меня тем, кого не было на пирушке. Впрочем, представлять меня и не требовалось, ибо весть о моих эпиграммах распространилась достаточно широко. Отсутствовавшие тогда кадеты стали наперебой просить меня придумать что-нибудь и на их «любимцев». (В это число попал и капитан Хичкок. Из всего четверостишия я запомнил лишь рифму – «по казармам скок».) Добавлю также, что один из кадетов принес бутылку крепкого пенсильванского виски (хвала божественной Пэтси!). Сам вид бутылки уже достаточно разогрел мою кровь.
Играли мы в экарте – мою любимую игру. Я давно играю в нее и особенно часто коротал за нею время, когда учился в Вирджинском университете. Вряд ли вас удивит, что после двух кругов я оказался в выигрышном положении, к великому неудовольствию Боллинджера. Тот, разгоряченный виски, забыл объявить, что у него на руках трефовый король. Как известно, задним числом объявления не делаются, и его ставка перекочевала ко мне. Быть может, я бы развлекался так весь вечер, освобождая его от монет, если б другой непреднамеренной жертвой моей картежной сноровки не стал Артемус. С его губ все чаще срывались досадливые замечания. Я понял, что он не впервые проигрывает (а при его неумении играть будет проигрывать и дальше). Вместе с его раздраженностью росла и моя тревога. Потратив столько сил, чтобы добиться его расположения, я не мог себе позволить пустить все насмарку из-за такой ерунды, как карты. Поэтому, мистер Лэндор, я запихнул гордость подальше, сделав выбор в пользу дружеских отношений с Маркисом-младшим. Я дал Артемусу пару раз выиграть и закончил вечер с карточным долгом в три доллара и двадцать центов.
(Мистер Лэндор, здесь я вынужден отвлечься и покорнейше просить вас ссудить мне деньги для уплаты карточного долга. Как вы понимаете, я играл не ради собственного удовольствия, а в интересах сохранения доброго имени академии. Если бы мистер Аллан выполнял свои обещания, мне бы не понадобилось затруднять вас подобными просьбами, однако мое плачевное финансовое положение вынуждает меня делать это.)
Не так-то легко человеку отказаться даже от малой толики мирских благ, если они находятся в пределах досягаемости. Но наше общее дело того стоило. Никто из собравшихся даже не заметил, что проигрыш Артемусу был сознательно подстроен мною. Зато все сокрушались о моих «потерях» (в особенности Маркис-младший). Как ни странно, после этого кадеты стали относиться ко мне еще дружелюбнее. Я почувствовал: настал момент вплотную заняться тем, ради чего я все это затеял. С величайшей осторожностью, обдумывая каждое слово, я перевел тему разговора на Лероя Фрая.
Я поведал кадетам, что вы, мистер Лэндор, ошибочно посчитали меня человеком, близко знавшим Фрая, и потому вызывали для беседы. Естественно, тут же вспыхнул спор вокруг вашей личности. Не буду тратить ваше время и бумагу на изложение всех услышанных глупостей. Скажу лишь, что вы стали легендарной фигурой, сравнимой, пожалуй, с Бонапартом или Вашингтоном. Оказывается, в прошлом вы заставили преступника сознаться, всего лишь… откашлявшись в его присутствии. Вы еще не держитесь за живот? А как вам понравится другой ваш «подвиг», когда вы якобы нашли убийцу по запаху, понюхав подсвечник, который он держал в руках? Но вот что важно, и об этом я считаю своим долгом вам сообщить: Артему су вы видитесь благообразным джентльменом, безобидным собирателем раковин или бабочек, а вовсе не офицером полиции, привыкшим ловить и изобличать преступников. Если вас не позабавила эта «детская непосредственность» (довольно странная для кадета первого класса), вы все же согласитесь, что его наивность нам как нельзя на руку.
Постепенно разговор вернулся к бедняге Фраю. Один из присутствующих (видимо, претендуя на остроумие) сказал, что Фрай никогда ничего не умел делать по-настоящему. Он даже теодолит не мог нести так, чтобы не уронить. Поэтому смерть Фрая явилась его первым и последним достижением. Собравшиеся с редким единодушием утверждали: кадет Фрай занимал столь незаметное место, что даже странно, как это он решился на поступок, требующий изрядного мужества, – самоубийство. Как видите, мистер Лэндор, кадеты по-прежнему верят, будто Фрай покончил с собой. По их мнению, в тот злополучный вечер он собирался на какое-то тайное свидание. Я хотел их спросить: уж не думают ли они, что Фрай решил вначале с кем-то встретиться, а потом повеситься? Возможно, кадеты именно так и думают. Один из них высказал предположение: Фрай повесился от отчаяния, когда некая девушка обманула его и не пришла на свидание.
– Да какая девушка согласилась бы встречаться с ним? – воскликнул кто-то из кадетов.
Все громко засмеялись, а улыбающийся Боллинджер сказал:
– А как насчет твоей сестры, Артемус? Разве она не дразнила Лероя?
В комнате установилась гнетущая тишина. Похоже, этот гнусный Боллинджер зашел слишком далеко. Он оскорбил женщину. В такой ситуации любой уважающий себя джентльмен должен был бы встать и потребовать объяснений. Я инстинктивно вскочил и вдруг почувствовал руку Артемуса, дернувшую меня за рукав. Лицо Маркиса-младшего было удивительно спокойным, но слова давались ему нелегко.
– Довольно, Ренди, – сказал он. – Ты знал Фрая лучше, чем кто-либо из нас.
– Вряд ли я был столь близок с ним, как ты, Артемус, – спокойно возразил ему Боллинджер.
Поскольку Маркис-младший не ответил на его выпад, в комнате вновь стало тихо. Тишина была неестественно глубокой и очень напряженной. И вдруг Артемус… захохотал. Думаю, его смех поразил не только меня. Вскоре засмеялся и Боллинджер. В их смехе не было ни веселья, ни заразительности. Я бы назвал этот смех истерическим: так смеются люди, у которых нервы на пределе. Кое-как Артемусу удалось восстановить непринужденную обстановку. Однако никто больше не отваживался тревожить призрак Лероя Фрая. Был первый час ночи. Мы все порядком устали, и разговор перешел на какие-то пустяки.
В начале второго кадеты постепенно стали расходиться. Нас осталось четверо. Я тоже собрался уйти. Артемус встал и предложил… нет, правильнее сказать, навязал себя в провожатые. Он пояснил, что лейтенант Кейс с недавних пор обзавелся сапогами на каучуковых подошвах. Всего за неделю этот дотошный Кейс застукал пятерых кадетов, накрыл три сборища курильщиков и отобрал шесть пеньковых трубок. Без сопровождения, уверял меня Артемус, я и сам не замечу, как попаду в лапы к лейтенанту.
Я искренне поблагодарил его, заверив, что постараюсь добраться самостоятельно.
– Тогда спокойной тебе ночи, По, – сказал Артемус. Он пожал мне руку и добавил: – Приходи в воскресенье на чай. Нет, не сюда. В родительский дом. Там и другие наши ребята будут.
То, что произошло дальше, тоже имело отношение к Артему су. Хотя бы косвенное. В принципе, я мог бы вам об этом и не сообщать, однако я помню свое задание: докладывать обо всем. И потому продолжаю.
Лестница Северной казармы была погружена в кромешную тьму. Спускаясь по ней, я зацепился пяткой за подступенок и, скорее всего, покатился бы кубарем вниз, если б над головой не оказалось скобы с погашенным фонарем.
Я нащупал перила и, вцепившись в них, стал медленно спускаться. К счастью, больше я ни разу не споткнулся. Пройдя несколько шагов, я взялся за ручку входной двери. И вдруг меня остановило странное, парализующее ощущение. Я почувствовал, что здесь я не один, что в темноте кто-то есть.
Конечно, будь у меня фонарь или свеча, свет легко рассеял бы мой страх. Но поскольку ни того ни другого я не имел, невозможность видеть в темноте компенсировалась необычайной обостренностью других чувств. Уши уловили негромкий, глухой звук, похожий на тиканье завернутых в вату часов. Я мгновенно понял, что за мной наблюдают. Нет, меня выслеживают. Так хищник, затаившись в сумраке джунглей, следит за приближающейся добычей. Мое понимание исходило не от разума. Мне подсказывал звериный инстинкт, пробуждающийся у человека в минуты величайшей опасности.
«Он меня убьет» – вот какая мысль пронзила меня.
Я даже не знал, кто этот «он» и какие у него основания желать моей смерти. Мне оставалось лишь ожидать удара судьбы с отчаянием обреченного.
Потянулись секунды. Я вновь попытался открыть дверь, и тут… Чья-то рука схватила меня спереди за горло. Другая рука впилась мне в затылок.
Добавлю, что вовсе не сила нападения, а его внезапность сделала меня беспомощным и неспособным противостоять напавшему. Я извивался всем телом, стараясь вывернуться из цепких рук, но все было напрасно. Потом руки исчезли столь же неожиданно, как и возникли, и я с пронзительным криком упал на пол.
Лежа на спине, я очумело глядел на пару босых ног – настолько бледных, что их бледность словно просвечивала в темноте. Сверху послышался вкрадчивый шепот:
– О, какая это женщина.
Голос! Я узнал его. Мерзавец Боллинджер – это он напал на меня!
Некоторое время он, тяжело дыша, возвышался надо мной. Затем повернулся и стал подниматься по лестнице, оставив меня в состоянии почти неописуемого возбуждения и, признаюсь честно, почти неописуемой ярости. Поверьте мне, мистер Лэндор: есть такие обиды, такие оскорбления, которые невозможно стерпеть даже во имя высшей справедливости. Попомните мое слово! Придет день, когда ягненок проглотит льва, а охотник превратится в добычу!
Вот так, мистер Лэндор, грубая жизнь вышибает нас из эмпиреев умозрительной философии… Да, забыл написать вот о чем. Когда в коридоре я прощался с Артемусом, он сказал, что очень хочет познакомить меня со своей сестрой.
Рассказ Гэса Лэндора
16
С 11 по 15 ноября
Итак, я располагал… нет, не отчетом. У меня была версия событий в изложении кадета По. Годы службы в полиции научили меня никогда полностью не доверять рассказам других людей. Взять, к примеру, столкновение По с лейтенантом Локком. Готов держать пари: там не было и капли холодной сосредоточенности, в чем меня пытался уверить мой помощник. Что же касается его намеренного картежного проигрыша Артемусу – по собственному опыту скажу: молодые люди только думают, будто играют в карты. На самом деле это карты играют ими, и пусть кто-нибудь докажет мне обратное.
Мое внимание привлек эпизод, который, как мне думается, По передал с максимальной достоверностью, избегнув своих приукрашиваний. Я говорю о загадочных фразах Артемуса и Боллинджера. Я перечитывал их снова и снова, пытаясь проникнуть в суть этого краткого диалога:
«Ты знал Фрая лучше, чем кто-либо из нас…» «Вряд ли я был столь близок с ним, как ты, Артему с…» Меня зацепили два слова: «лучше» и в особенности «близок». Я спрашивал себя: а вдруг эти разудалые парни имели в виду… близость по расстоянию? Вдруг скрытый смысл их нервозных шуток касался того, насколько близко от мертвого тела Фрая они тогда находились? Мелькнувшая мысль была лишь жалкой соломинкой, но я ухватился за нее. А перед обедом решил навестить кадетскую столовую.
Приходилось ли тебе, читатель, видеть стаю орангутангов, выпущенных из клетки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Естественно, я принял приглашение Артемуса. Меня заботили лишь истощившиеся финансы. Месячное пособие в сумме двадцати восьми долларов я успел истратить полностью (не стану утомлять вас перечислением, на что именно). Мне даже пришла в голову мысль занять денег у вас, мистер Лэндор. Но в au moment critique мне на выручку пришел мой дегтярник (я имею в виду товарища по комнате) и великодушно одолжил пару долларов (не преминув деликатно напомнить еще о трех, которые я брал у него в октябре). Итак, в среду вечером с двумя долларовыми бумажками в кармане я вновь оказался в восемнадцатой комнате Северной казармы. Артему с искренне обрадовался моему приходу и с непринужденным очарованием хозяина представил меня тем, кого не было на пирушке. Впрочем, представлять меня и не требовалось, ибо весть о моих эпиграммах распространилась достаточно широко. Отсутствовавшие тогда кадеты стали наперебой просить меня придумать что-нибудь и на их «любимцев». (В это число попал и капитан Хичкок. Из всего четверостишия я запомнил лишь рифму – «по казармам скок».) Добавлю также, что один из кадетов принес бутылку крепкого пенсильванского виски (хвала божественной Пэтси!). Сам вид бутылки уже достаточно разогрел мою кровь.
Играли мы в экарте – мою любимую игру. Я давно играю в нее и особенно часто коротал за нею время, когда учился в Вирджинском университете. Вряд ли вас удивит, что после двух кругов я оказался в выигрышном положении, к великому неудовольствию Боллинджера. Тот, разгоряченный виски, забыл объявить, что у него на руках трефовый король. Как известно, задним числом объявления не делаются, и его ставка перекочевала ко мне. Быть может, я бы развлекался так весь вечер, освобождая его от монет, если б другой непреднамеренной жертвой моей картежной сноровки не стал Артемус. С его губ все чаще срывались досадливые замечания. Я понял, что он не впервые проигрывает (а при его неумении играть будет проигрывать и дальше). Вместе с его раздраженностью росла и моя тревога. Потратив столько сил, чтобы добиться его расположения, я не мог себе позволить пустить все насмарку из-за такой ерунды, как карты. Поэтому, мистер Лэндор, я запихнул гордость подальше, сделав выбор в пользу дружеских отношений с Маркисом-младшим. Я дал Артемусу пару раз выиграть и закончил вечер с карточным долгом в три доллара и двадцать центов.
(Мистер Лэндор, здесь я вынужден отвлечься и покорнейше просить вас ссудить мне деньги для уплаты карточного долга. Как вы понимаете, я играл не ради собственного удовольствия, а в интересах сохранения доброго имени академии. Если бы мистер Аллан выполнял свои обещания, мне бы не понадобилось затруднять вас подобными просьбами, однако мое плачевное финансовое положение вынуждает меня делать это.)
Не так-то легко человеку отказаться даже от малой толики мирских благ, если они находятся в пределах досягаемости. Но наше общее дело того стоило. Никто из собравшихся даже не заметил, что проигрыш Артемусу был сознательно подстроен мною. Зато все сокрушались о моих «потерях» (в особенности Маркис-младший). Как ни странно, после этого кадеты стали относиться ко мне еще дружелюбнее. Я почувствовал: настал момент вплотную заняться тем, ради чего я все это затеял. С величайшей осторожностью, обдумывая каждое слово, я перевел тему разговора на Лероя Фрая.
Я поведал кадетам, что вы, мистер Лэндор, ошибочно посчитали меня человеком, близко знавшим Фрая, и потому вызывали для беседы. Естественно, тут же вспыхнул спор вокруг вашей личности. Не буду тратить ваше время и бумагу на изложение всех услышанных глупостей. Скажу лишь, что вы стали легендарной фигурой, сравнимой, пожалуй, с Бонапартом или Вашингтоном. Оказывается, в прошлом вы заставили преступника сознаться, всего лишь… откашлявшись в его присутствии. Вы еще не держитесь за живот? А как вам понравится другой ваш «подвиг», когда вы якобы нашли убийцу по запаху, понюхав подсвечник, который он держал в руках? Но вот что важно, и об этом я считаю своим долгом вам сообщить: Артему су вы видитесь благообразным джентльменом, безобидным собирателем раковин или бабочек, а вовсе не офицером полиции, привыкшим ловить и изобличать преступников. Если вас не позабавила эта «детская непосредственность» (довольно странная для кадета первого класса), вы все же согласитесь, что его наивность нам как нельзя на руку.
Постепенно разговор вернулся к бедняге Фраю. Один из присутствующих (видимо, претендуя на остроумие) сказал, что Фрай никогда ничего не умел делать по-настоящему. Он даже теодолит не мог нести так, чтобы не уронить. Поэтому смерть Фрая явилась его первым и последним достижением. Собравшиеся с редким единодушием утверждали: кадет Фрай занимал столь незаметное место, что даже странно, как это он решился на поступок, требующий изрядного мужества, – самоубийство. Как видите, мистер Лэндор, кадеты по-прежнему верят, будто Фрай покончил с собой. По их мнению, в тот злополучный вечер он собирался на какое-то тайное свидание. Я хотел их спросить: уж не думают ли они, что Фрай решил вначале с кем-то встретиться, а потом повеситься? Возможно, кадеты именно так и думают. Один из них высказал предположение: Фрай повесился от отчаяния, когда некая девушка обманула его и не пришла на свидание.
– Да какая девушка согласилась бы встречаться с ним? – воскликнул кто-то из кадетов.
Все громко засмеялись, а улыбающийся Боллинджер сказал:
– А как насчет твоей сестры, Артемус? Разве она не дразнила Лероя?
В комнате установилась гнетущая тишина. Похоже, этот гнусный Боллинджер зашел слишком далеко. Он оскорбил женщину. В такой ситуации любой уважающий себя джентльмен должен был бы встать и потребовать объяснений. Я инстинктивно вскочил и вдруг почувствовал руку Артемуса, дернувшую меня за рукав. Лицо Маркиса-младшего было удивительно спокойным, но слова давались ему нелегко.
– Довольно, Ренди, – сказал он. – Ты знал Фрая лучше, чем кто-либо из нас.
– Вряд ли я был столь близок с ним, как ты, Артемус, – спокойно возразил ему Боллинджер.
Поскольку Маркис-младший не ответил на его выпад, в комнате вновь стало тихо. Тишина была неестественно глубокой и очень напряженной. И вдруг Артемус… захохотал. Думаю, его смех поразил не только меня. Вскоре засмеялся и Боллинджер. В их смехе не было ни веселья, ни заразительности. Я бы назвал этот смех истерическим: так смеются люди, у которых нервы на пределе. Кое-как Артемусу удалось восстановить непринужденную обстановку. Однако никто больше не отваживался тревожить призрак Лероя Фрая. Был первый час ночи. Мы все порядком устали, и разговор перешел на какие-то пустяки.
В начале второго кадеты постепенно стали расходиться. Нас осталось четверо. Я тоже собрался уйти. Артемус встал и предложил… нет, правильнее сказать, навязал себя в провожатые. Он пояснил, что лейтенант Кейс с недавних пор обзавелся сапогами на каучуковых подошвах. Всего за неделю этот дотошный Кейс застукал пятерых кадетов, накрыл три сборища курильщиков и отобрал шесть пеньковых трубок. Без сопровождения, уверял меня Артемус, я и сам не замечу, как попаду в лапы к лейтенанту.
Я искренне поблагодарил его, заверив, что постараюсь добраться самостоятельно.
– Тогда спокойной тебе ночи, По, – сказал Артемус. Он пожал мне руку и добавил: – Приходи в воскресенье на чай. Нет, не сюда. В родительский дом. Там и другие наши ребята будут.
То, что произошло дальше, тоже имело отношение к Артему су. Хотя бы косвенное. В принципе, я мог бы вам об этом и не сообщать, однако я помню свое задание: докладывать обо всем. И потому продолжаю.
Лестница Северной казармы была погружена в кромешную тьму. Спускаясь по ней, я зацепился пяткой за подступенок и, скорее всего, покатился бы кубарем вниз, если б над головой не оказалось скобы с погашенным фонарем.
Я нащупал перила и, вцепившись в них, стал медленно спускаться. К счастью, больше я ни разу не споткнулся. Пройдя несколько шагов, я взялся за ручку входной двери. И вдруг меня остановило странное, парализующее ощущение. Я почувствовал, что здесь я не один, что в темноте кто-то есть.
Конечно, будь у меня фонарь или свеча, свет легко рассеял бы мой страх. Но поскольку ни того ни другого я не имел, невозможность видеть в темноте компенсировалась необычайной обостренностью других чувств. Уши уловили негромкий, глухой звук, похожий на тиканье завернутых в вату часов. Я мгновенно понял, что за мной наблюдают. Нет, меня выслеживают. Так хищник, затаившись в сумраке джунглей, следит за приближающейся добычей. Мое понимание исходило не от разума. Мне подсказывал звериный инстинкт, пробуждающийся у человека в минуты величайшей опасности.
«Он меня убьет» – вот какая мысль пронзила меня.
Я даже не знал, кто этот «он» и какие у него основания желать моей смерти. Мне оставалось лишь ожидать удара судьбы с отчаянием обреченного.
Потянулись секунды. Я вновь попытался открыть дверь, и тут… Чья-то рука схватила меня спереди за горло. Другая рука впилась мне в затылок.
Добавлю, что вовсе не сила нападения, а его внезапность сделала меня беспомощным и неспособным противостоять напавшему. Я извивался всем телом, стараясь вывернуться из цепких рук, но все было напрасно. Потом руки исчезли столь же неожиданно, как и возникли, и я с пронзительным криком упал на пол.
Лежа на спине, я очумело глядел на пару босых ног – настолько бледных, что их бледность словно просвечивала в темноте. Сверху послышался вкрадчивый шепот:
– О, какая это женщина.
Голос! Я узнал его. Мерзавец Боллинджер – это он напал на меня!
Некоторое время он, тяжело дыша, возвышался надо мной. Затем повернулся и стал подниматься по лестнице, оставив меня в состоянии почти неописуемого возбуждения и, признаюсь честно, почти неописуемой ярости. Поверьте мне, мистер Лэндор: есть такие обиды, такие оскорбления, которые невозможно стерпеть даже во имя высшей справедливости. Попомните мое слово! Придет день, когда ягненок проглотит льва, а охотник превратится в добычу!
Вот так, мистер Лэндор, грубая жизнь вышибает нас из эмпиреев умозрительной философии… Да, забыл написать вот о чем. Когда в коридоре я прощался с Артемусом, он сказал, что очень хочет познакомить меня со своей сестрой.
Рассказ Гэса Лэндора
16
С 11 по 15 ноября
Итак, я располагал… нет, не отчетом. У меня была версия событий в изложении кадета По. Годы службы в полиции научили меня никогда полностью не доверять рассказам других людей. Взять, к примеру, столкновение По с лейтенантом Локком. Готов держать пари: там не было и капли холодной сосредоточенности, в чем меня пытался уверить мой помощник. Что же касается его намеренного картежного проигрыша Артемусу – по собственному опыту скажу: молодые люди только думают, будто играют в карты. На самом деле это карты играют ими, и пусть кто-нибудь докажет мне обратное.
Мое внимание привлек эпизод, который, как мне думается, По передал с максимальной достоверностью, избегнув своих приукрашиваний. Я говорю о загадочных фразах Артемуса и Боллинджера. Я перечитывал их снова и снова, пытаясь проникнуть в суть этого краткого диалога:
«Ты знал Фрая лучше, чем кто-либо из нас…» «Вряд ли я был столь близок с ним, как ты, Артему с…» Меня зацепили два слова: «лучше» и в особенности «близок». Я спрашивал себя: а вдруг эти разудалые парни имели в виду… близость по расстоянию? Вдруг скрытый смысл их нервозных шуток касался того, насколько близко от мертвого тела Фрая они тогда находились? Мелькнувшая мысль была лишь жалкой соломинкой, но я ухватился за нее. А перед обедом решил навестить кадетскую столовую.
Приходилось ли тебе, читатель, видеть стаю орангутангов, выпущенных из клетки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72