— И где же он теперь?
— Прибудет в Неаполь в следующую субботу. Пароходом из Токио.
— Ясно, — кивнул Гануччи. — Итак, если я вас правильно понял, суть этой сделки в том, что вы желаете переправить в Нью-Йорк большую партию серебряных медальонов, точнее, образков, с изображением Пречистой Девы Марии, внутри которых…
— С прелестным синим плащом, покрытым эмалью, не забудьте, — перебил Труффаторе — …Внутри которых чистое золото на сумму восемьдесят тысяч долларов, переплавленное из похищенных вами же в Банко ди Наполи золотых слитков. Все это предназначено для оплаты груза жемчужных белил, который прибудет морем из Токио в следующую субботу. Внутри груза — три с половиной килограмма чистого героина. Все верно?
— Именно так, — кивнул Ладрунколо.
— А что вам от меня-то надо? — полюбопытствовал Гануччи.
— Мы бы хотели поручить это вам.
— Это как же?
— Дело в том, что у «Новелти энд сувенир компани» сейчас довольно-таки туго с деньгами, поэтому они не могут ждать, пока получат наши серебряные образки. Они согласны продать нам свой груз чуть дешевле, но только в обмен на наличные. Или грозятся реализовать его на месте, но уже без нас.
— И сколько они хотят?
— Шестьдесят две тысячи.
— Это ж куча денег! — воскликнул Гануччи.
— Само собой. Но за это мы отправим эти самые образки вам, а не в «Новелти энд сувенир компани»! Судите сами — вы вкладываете шестьдесят две тысячи наличными, а, когда образки прибудут в Нью-Йорк, получаете восемьдесят. Неплохо, верно? Получше, чем ссуда в банке!
— Нет, не пойдет, — отрезал Гануччи. — Сегодня у нас что, среда?
— Среда.
— А шестьдесят две тысячи вам нужны к субботе?
— Ну, такую сумму вам-то достать раз плюнуть!
— Раз плюнуть… если бы я был в Нью-Йорке!
— Золото — на редкость удобная штука, — убеждал его Труффаторе. — Реализовать его ничего не стоит — соскрести серебро, расплавить, и его у вас с руками оторвут! Хоть в Нью-Йорке, хоть где! И ни одна живая душа в мире никогда не вынюхает, откуда это золотишко!
— Это верно, — протянул Гануччи.
— К тому же вы на этом деле имеете восемнадцать тысяч чистыми.
— Тоже верно, — кивнул Гануччи. — Похоже, со сделкой все в порядке. Только вот деньги… вот что меня смущает немного.
Учтите, парни, я ведь сюда приехал отдыхать, меня тут ни одна душа не знает.
— Подумаешь, большое дело! Аль Каноне вообще руководит делами из Алькатраса.
— Таких людей, как Аль Капоне, нынче осталось немного, — подтвердил Гануччи, почтительно закатив глаза.
— Это верно, но и о вас мы слышали немало добрых слов, — возразил Ладрунколо.
— Шестьдесят две тысячи долларов, — повторил Гануччи.
И скорбно покачал головой.
— Давайте взглянем на это дело с другой стороны, — предложил Труффаторе. Насколько я знаю, вы вложили большие деньги в шоу на Бродвее. Но ведь то, что мы предлагаем, куда безопаснее, чем все эти шоу.
— Да, я и вправду вложил кое-какие деньги в одно или даже два шоу, — кивнул Гануччи, — но только из-за жены. Видите ли, моя жена Стелла была когда-то давно связана с этим бизнесом, ну вот… думаю, она до сих пор неравнодушна к своим бывшим коллегам.
— Так что вы надумали? — напомнил о деле Труффаторе.
— М-м-м… может быть, мне и удастся достать эти деньги к субботе.
— Отлично, значит…
— …Если, конечно… — многозначительно повторил Гануччи.
Труффаторе с Ладрунколо переглянулись.
— Если что?.. — спросил Ладрунколо.
— Если договоримся о дополнительной скидке.
— На сколько?
— Помнится, вы упомянули, что, когда брали тот самый банк, прихватили с собой еще двенадцать тысяч наличными, верно?
Так вот, вычтите эту сумму из шестидесяти двух тысяч, и будем считать, что мы с вами договорились.
— Так этих денег давно уже нет!
— Вот как? Так когда же вы взяли банк?
— В прошлом месяце.
— А раз так, то денежки эти еще «горячие»! Времени-то ведь прошло не так уж много, — заявил Гануччи. — Ладно, джентльмены, будем считать, что договорились. Я к субботе достаю для вас пятьдесят тысяч долларов, а взамен получаю весь ваш груз образков с изображением Пречистой Девы Марии, если вы гарантируете, что он и в самом деле стоит восемьдесят тысяч.
Договорились? Только не перепутайте — вы мне за это поручились! Наверное, не стоит напоминать, что случится, если вдруг в Нью-Йорке выяснится, что эти образки чисто серебряные?
— На этот счет можете не волноваться — все чисто, без обмана.
— Так да или нет? — спросил Гануччи.
— Уж больно много вы хотите, — запротестовал Труффаторе.
— Да или нет? — повторил Гануччи. — Решайте.
— Договорились, — кивнул Ладрунколо.
— Договорились, — подтвердил Труффаторе.
* * *
Стелла Гануччи обожала солнце.
Скорее всего, думала она, это все потому, что много лет назад, когда она еще выступала в музыкальном шоу, ей строго-настрого запрещалось выходить на солнце. Это была высокая, с хорошей фигурой женщина, пяти футов девяти дюймов ростом, белокурая, с голубыми глазами. В старые добрые времена, когда она еще выступала на сцене, ей все время твердили одно и то же: люди платят такие бешеные деньги за то, чтобы, придя сюда, увидеть на сцене красивую женщину, а не вареного красного рака. Конечно, это было давно, тогда она еще выступала в Майами. Стелла спорила до хрипоты, доказывала, что может обсыпаться пудрой с головы до ног, даже пыталась это сделать. Но вынесенный ей приговор был предельно прост — никакого солнца!
Как-то раз, набравшись смелости, она все-таки улучила момент и спросила мистера Падрони, который заведовал клубом на Коллинз-авеню:
— Мистер Падрони, почему так бывает: ни солнца для солнца, ни звезд для звезды?
Но тот только вытаращил на нее глаза:
— О чем это ты толкуешь, черт возьми?! — И на этом дискуссия была окончена.
Положим, сама-то Стелла прекрасно понимала, о чем она спрашивает. Она еще не забыла, что на итальянском «Стелла» значит «звезда», ну а звезда, это ведь почти то же самое, что и солнце, верно? Поэтому ей и казалось чертовски несправедливым и гадким, что по каким-то дурацким правилам не может быть ни солнца для солнца, ни звезд для звезды — вот именно это она и имела в виду, когда задала свой вопрос.
Но все это было давно. Сейчас она нежилась в лучах послеполуденного солнца, уютно устроившись возле бассейна в отеле «Квисисана» на Капри, гадая про себя, почему люди никогда не понимали ее. Самой Стелле всегда казалось, что она объясняет все на редкость понятно. Ну конечно, не здесь, а дома, ведь она ни слова не говорила по-итальянски. То есть, конечно, не здесь, не в «Квисисане», поскольку здесь жили почти исключительно американцы. По-итальянски говорили только бои — мальчики, разносившие зонты на пляжи, да еще те, кто подносил к автобусам и такси багаж постояльцев… ну и еще разве что портье. Но попробуй она заговорить с кем-нибудь из них, и Кармине оторвет ей голову! Он был страшно щепетилен в этом отношении.
Сам он всегда понимал свою жену. Вернее, почти всегда.
А вот Нэнни почти никогда не понимала, что Стелла имеет в виду. Точнее, просто никогда! И от этого вечно возникали какие-то сложности. Это непонимание между двумя женщинами возникло почти сразу же, и виновата, скорее всего, была Стелла, которая искренне не могла взять в толк, для чего ее восьмилетнему сыну гувернантка.
— Учить его разным вещам, — объяснил Кармине.
— Это каким же, интересно знать?
— Культуре… манерам, наконец.
— Этому и я могу его научить.
— Можешь, конечно, — ответил Кармине. — Только как насчет английской культуры, а?
— Культура везде одинакова, — упрямо возразила Стелла.
— Она отличная гувернантка, — отозвался Кармине. — Давай попробуем, а там видно будет.
Нэнни поселилась у них два года назад, заняв комнату на втором этаже, раньше служившую кладовкой. Если выйти из ее комнаты и спуститься вниз, то вы попадете в так называемую фотолабораторию Кармине. Говоря по правде, Стелла не замечала, чтобы в Льюисе за эти два года произошли какие-то перемены.
На ее взгляд, культуры в нем не слишком прибавилось. Однако в глубине души ей пришлось признать, что Нэнни удалось придать их дому некий налет аристократизма, что, собственно, было и неудивительно, учитывая ее превосходные манеры и изысканный английский выговор. Но постоянное присутствие Нэнни оказалось для Стеллы настоящим испытанием — уже нельзя было позволить себе чертыхнуться, а порой так хотелось. В присутствии Нэнни об этом и подумать было страшно. И хотя Стелла никогда не считала себя сквернословкой (да Кармине бы ей голову оторвал!), но и ей случалось ловить себя на том, что с ее языка не раз срывалось ее любимое крепкое словечко. Но так бывало, лишь когда она была совершенно уверена, что никто ее не слышит. А теперь, когда Нэнни с утра до вечера сновала по дому, Стелла никогда не чувствовала себя в одиночестве.
Она и сейчас была не одна. Да и как можно было оставаться в одиночестве, лежа возле бассейна, да еще в таком отеле, как «Квисисана»? Впрочем, Стеллу это не волновало — ругаться она не собиралась.
— Ваш муж отправился в Неаполь вертолетом? — спросила Марсия Ливитт.
На Марсии было то самое бикини, которое она купила за неделю до этого в Сен-Тропезе. Изящная, хрупкая брюнетка с крошечной, упругой грудью.
— Да, вертолетом, — ответила Стелла.
— А ему нравится Неаполь? — продолжала Марсия.
— Не очень, — замялась Стелла.
— Я просто ненавижу Неаполь! — воскликнула Марсия.
— Не думаю, что Кармине вообще это волнует, — пожала плечами Стелла.
— Этот город я терпеть не могу! Во всем мире нет второго такого! — добавила Марсия.
— Моему мужу он тоже не слишком нравится.
— Я его презираю, — захлебывалась Марсия. — Увидеть Неаполь и умереть! Вот это верно! Достаточно только приехать туда, чтобы тут же отдать концы!
— Мой муж…
— Меня просто тошнит от него! — воскликнула Марсия. — И что только ваш муж нашел в этом мерзком городишке?! Может, у него там дела?
— Нет, он уже удалился от дел, — ответила Стелла.
— О, неужели? А чем он занимался?
— Безалкогольными напитками, соками и так далее. Прежде у него была фабрика по производству безалкогольных напитков.
А сейчас он, так сказать, отошел от дел.
— О, правда? Как интересно! А что он выпускал, может, я знаю?
— Не думаю. Его продукция в основном отправлялась на Средний Запад.
— Наверное, кока-кола или что-то вроде этого?
— Нет.
— Пепси-кола?
— Нет.
— А куда именно на Среднем Западе?
— В основном в Чикаго.
— Я не так уж хорошо знаю Чикаго. — Марсия перекатилась на живот. Потом завела руки за спину, расстегнула застежку бюстгальтера и, испустив облегченный вздох, блаженно закрыла глаза. — Сама-то я из Лос-Анджелеса.
Стелла не ответила. Когда-то давно она была в Лос-Анджелесе на гастролях. Имя ее красовалось на афишах рядом с именем Сэнди Роулс, которая тогда жила с парнем по имени Дэн Бирайо.
В те старые добрые времена в Чикаго, когда Кармине занимался производством пива, Бирайо был его партнером. Насколько могла судить Стелла, они выпускали на редкость хорошее пиво, хотя никто от них ничего подобного не требовал. Но если и было на свете что-то, во что Кармине верил, как в Святую Троицу, так это именно качество. И не важно, каких расходов оно потребует, он всегда упрямо стоял на своем, следя, чтобы солод и хмель, которые закупались, были первосортными, даже если бы для этого пришлось доставлять их с другого конца света. Сэнди однажды похвасталась Стелле, что Дэн никогда не ляжет спать, не сунув под подушку пистолет. Когда Стелла, в свою очередь, рассказала об этом Кармине, с которым они еще не были тогда женаты, он коротко буркнул: «У парня отвратительные манеры», — что, кстати, было абсолютно верно. Все те годы, которые она была знакома с Кармине, ему и в голову никогда не приходило сунуть под подушку пистолет.
Нет, вспомнила, однажды было и такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27