– Что случилось, Джеки? Скажи мне! Что с Аделаидой?
– Она в больнице... в реанимации... я не знаю, как она...
– Что случилось?
Мне пришлось повторить это несколько раз, прежде чем Джеки достаточно пришла в себя, чтобы ответить.
– Ее сбила машина... сегодня вечером... возле паба.
– Паба?
– Мы зашли туда выпить на прощание, мы и другие учителя. Она пробыла с нами всего час и сказала, что ей пора. И пока шла к машине, на нее... наехали... Ох, Иан, что же делать?
– Как она... – Мой голос прервался, и по щекам потекли слезы. – Как она? Жива? – спросил я почти шепотом.
– Не знаю. Мне сказали только, что она в реанимации. Я не родственница, мне ничего не говорят... Ох, Иан...
26. Голоса из прошлого
Я снова пьян.
Очень пьян.
Не помню, сколько выпил и даже где нахожусь – знаю только, что напился в стельку, и... причину, по которой напился. Как неприятно. Ведь пил я, чтобы забыть, и это частично сработало. Мне удалось забыть все, кроме того единственного, что надо было забыть. Слишком велико оно, слишком незабываемо. Как больно! Краткая передышка – вот все, чего я добивался. Хотя бы пара часов – потом я снова взвалю на себя этот тяжкий груз, обещаю! Всего час или два. Хоть полчаса. Хотя бы на мгновение забыть. Забыть...
Прихожу в себя на кухне и сразу ощущаю боль. Сначала физическую – настоящая приходит потом. Но средство есть, хорошее средство. Выпить еще. Пара минут – и я снова пьян. Снова рвота. И снова пить, пить...
Вот и ночь прошла. Или день. Не важно – какая разница. Надо пить, вот и все... Как только приближается трезвость – пить еще. Открыть новую бутылку и пить.
Мы были так близки... Как несправедливо, как больно! Почему я не настоял, чтобы мы уехали во вторник? Были бы сейчас вместе, далеко отсюда...
Пей! ПЕЙ! Не думай ни о чем, только пей!
Несправедливо, неправильно... Боже мой!
– А что такое справедливость? – спрашивает мать. – Ты же думаешь только о себе! Справедливо... несправедливо... Что ты знаешь о справедливости, эгоист? Все, что ты знаешь, – это дай, дай, дай! Ты всегда был эгоистом! Никогда не думал ни о ком, кроме себя! «Несправедливо – мне не с кем поехать в отпуск!», «Несправедливо – меня никто не любит!», «Несправедливо – Аделаида попала под машину и нарушила мои планы!» Послушай-ка сам себя! Ты подумал о ней, о ней? Только о себе, только о себе!
– Неправда, я люблю ее!
– Ха! Любовь! Ты никого не любишь, кроме себя! Ты гадкий мальчишка, ты думаешь только о себе!
– Нет! Я не такой!
– Не такой? А какой? Может, скажешь, что ты и меня любишь?
– Пошла к черту! Я тебя ненавижу!
– Ну конечно! Ненавидишь собственную мать! Ту, которая подарила тебе жизнь, дала тебе все, пожертвовала всем ради тебя! И ее ты ненавидишь?
– Это ты научила меня ненавидеть! Я любил тебя, а ты...
– Я научила?! Когда же это, интересно? Может, когда горбатилась на тебя день и ночь? Или когда жертвовала ради тебя своим счастьем?
– Хватит врать! Хватит меня мучить!
– Мучить? Я всегда отдавала самое лучшее своему ребенку! Мечтала о том, чтобы ты был счастлив!
– Я не ребенок, я мужчина!
– Мужчина? Да какой ты мужчина? Мужчины заботятся о ближних. Они любят своих матерей. А ты ребенок – неблагодарный, злобный, гадкий мальчишка! И всегда таким останешься!
– Неправда, неправда!
– Он опять говорит о любви? – презрительно усмехается Анджела.
– Говорит, что любит Аделаиду, – фыркает мамаша.
– Любит?! Да что он знает о любви? Ты что, любишь ее так, как любил меня?
– Больше, намного больше! Я ее так люблю... – всхлипываю я и пытаюсь убить их обеих большим глотком виски, но оно не помогает.
– Ну да, конечно. Так же, как «любил» меня. Как Роуз. Как Брина, Гарри, мистера Эштона, Бена, Алекса, Сью, их соседа, Фостера, Адриана, Мэтта, Тома, Катрину, сэра Филипа, Брайана, Клайва, Пенни, ее сестру и того водителя такси, другого Мэтта, Ранджита, доктора Адамса, маленького Макса, Дженет, Фрэнка и Мэнд, Чарльза, мисс Марпл, Алана, Дуга, мою маму, Тода, Клэр, Пола, Джорджа и Люси, Найджела, Теда, тех рыбаков, Коннолли, Жюля, Билла, двух полицейских, людей на улице...
– Этих я не убивал! – протестую я.
– Конечно, не убивал – ты их «любил», не правда ли? Ты «любил» их всех, так же как сейчас «любишь» Аделаиду – до гроба!
– Нет, я ее правда люблю!
– Заткнись! Ты не знаешь, что это значит.
– Знаю!
– Ты убьешь ее, и она возненавидит тебя так же, как и все!
– Нет, никогда! Я докажу ей...
– Ты любишь меня? – спрашивает Роуз.
– А меня? – улыбается Дженет.
– А меня? – вступает Пенни.
– Скажи, что хочешь меня! – усмехается Катрина.
– Скажи, что хочешь нас всех! – хохочет Клэр.
– Мой приятель угадал пять чисел, а получил всего две тысячи, – удивляется Джордж.
– Хватит! Хватит! – рыдаю я и бегу, шатаясь, в гостиную, но они не оставляют меня и там.
Плюхаюсь в кресло и чувствую под боком что-то твердое. Мне не больно – я слишком пьян, – просто неудобно. Шарю за спиной и достаю из-за подушки маленький короткоствольный револьвер. Все остальное, как всегда, в сейфе, а ключ – на почте. Так я всегда делаю, когда пью, чтобы мне в руки случайно не попало оружие – вот как сейчас. Заряжен или нет?
Заряжен.
Анджела, Роуз, Клэр, Пенни, Дженет, Катрина, мамаша и Джордж наблюдают за мной, затаив дыхание. Скоро к ним присоединяются Люси, Дуг, Алан, Ранджит и все остальные. Они заполняют гостиную и обступают меня тесным кольцом. Стоят и бормочут, бормочут, все более возбуждаясь.
– Это легко, – говорит Анджела, – и совсем не больно, поверь!
– У тебя получится, старина! – подбадривает меня сэр Филип.
– Давай, давай! – подзуживает Тед.
– Ну пожалуйста! – Роуз ласково смотрит мне в глаза. – Ради меня. Сделай это, и мы вечно будем вместе.
– Выпей! – кивает Коннолли. – Стаканчик на дорожку, и пошли!
Я смотрю на револьвер, потом на бутылку и делаю большой глоток.
– Вот и славно! – радуется Тед.
– Сделай это, и мы квиты, – обещает Анджела.
– Правильно! – поддерживает ее рыбак в желтом плаще.
– Давай! – кричат все хором.
– Не согласен, – ворчит Брин, но его тут же заставляют заткнуться.
– Давай, ты сможешь! – улыбается Анджела. – Я верю в тебя. Докажи нам, что ты не эгоист.
– Докажи, что любишь Аделаиду! – шепчет Роуз.
– Только так ей можно помочь, – присоединяется Пенни.
– Ты должен, если любишь, – кивает ее сестра. Я взвел курок.
– Отлично!
– Давай! Одно мгновение – и все! Ничего и почувствовать не успеешь.
– Это не больно.
– Возьми дуло в рот.
– Ну пожалуйста, ради нас всех!
– Ради Аделаиды!
– Давай!
– Скорее!
– Пока смотришь на него, уже давно бы сделал и освободился!
– И боль пройдет!
– И никаких больше убийств!
– Ты все сразу забудешь!
– Чего тебе ждать?
– Приставь его к виску!
– Давай, вперед! Ну давай! Ну давай! Ну давай! Пожалуйстааа! – всхлипываю я, дрожащей рукой поднося револьвер к лицу. – Пожалуйста! Ну пожалуйста! Сделай это наконец...
* * *
Вода.
Она льется по лицу, попадая в рот и глаза, и просачивается сквозь одежду. И свет – болезненно яркий, очень неприятный. Я поднимаю руку, чтобы заслониться от воды и света, но это не помогает. Кажется, это душ. Пытаюсь дотянуться до кранов, но не могу – резкая боль в голове мешает двигаться.
Боже мой, неужели я выстрелил в себя?
Ощупываю голову и лицо – вроде бы все цело. Пытаюсь встать и обнаруживаю, что я здесь не один.
– Ну и видок у тебя, – говорит кто-то. Я с мучительным трудом открываю глаза и вижу перед собой Крейга. Он качает головой.
– Вв... выключи вв... воду, – прошу я. – Вв... весь про... мок.
Какой молодец этот Крейг – шел мимо и решил выручить меня. Но кто же сунул меня под эту воду?
– Готов для холодненькой?
Острая боль пронизывает все тело, я начинаю замерзать. Меня бьет крупная дрожь, боль уже трудно переносить, я плачу. Мне никогда еще не было так плохо. Вдруг вода кончается, и я внезапно понимаю, как прекрасна бывает жизнь. Как хорошо, когда нет этой мерзкой холодной воды. Хорошо. В первый раз за последние несколько дней мне становится хорошо.
* * *
Следующие несколько часов я помню плохо. Крейг вливал в меня кофе – кружку за кружкой, почти насильно. Виски он вылил в раковину. Я умолял его дать мне глоток, пока в бутылке хоть что-то еще осталось, но вместо этого он сделал сандвич с яйцом, к которому я боялся подойти ближе, чем на три метра.
Лишь к вечеру я немного пришел в себя и смог разговаривать.
– Как она? Ты узнавал?
– Да. Состояние стабильное, но без сознания и... сам понимаешь, – сделал он неопределенный жест.
Аделаида пострадала очень сильно. Переломы рук, ног и позвоночника, а также тяжелое сотрясение мозга, так что она пока даже не подозревает о своем несчастье.
Слабое утешение.
– Можешь упиться до смерти, но ничего этим не добьешься, – вздохнул Крейг. – Держи себя в руках, ты ей нужен. А если случится самое худшее, то смирись и живи дальше, а то получится, что та машина убила сразу двоих. Какой смысл?
– Какой смысл мне жить?
– А в чьей жизни есть смысл? В моей уж точно нет, ну и что? При чем здесь смысл? Жизнью надо наслаждаться. Я понимаю, что тебе совсем не это хочется сейчас слышать... Постарайся быть хоть немного эгоистом, не принимай все так близко к сердцу.
– Ты прав, – прервал его я.
– Я знаю.
– Нет, ты прав в том, что мне не хочется это слушать.
Крейг глубоко вздохнул и наморщил лоб.
– Извини, старик... Еще кофе?
– Иди к черту!
– Может, пожрешь?
Я молча покачал головой.
– Хочешь, закажу пиццу? Может, хоть кусочек откусишь. Тебе нужно подкрепить силы.
– Зачем? Я сейчас ничего не делаю.
Крейг не нашелся что ответить и сменил тему.
– Слушай, я просто помираю с голоду! Давай я закажу две большие пиццы со всякой начинкой, и если тебе будет много, сам доем?
Я так и не понял, действительно ли он был голоден или просто хотел накормить меня. В конце концов, чтобы избежать лишних разговоров, я позволил ему делать все, что он захочет. Само собой, когда парень с пиццей постучал в дверь, денег у Крейга в карманах не оказалось, и платить пришлось мне. Как и следовало ожидать, мои попытки проглотить хоть кусочек закончились полным провалом.
Мне вспомнилась Анджела в первые недели после смерти ее матери. Ну да, вы правы – убийства. Она так же обезумела от горя, как и я сейчас, не могла ни есть, ни спать и постоянно плакала. Я тоже тогда ел пиццу и пытался кормить ее но безуспешно. Интересно – это просто совпадение, или пицца вообще считается средством для лечения пессимизма? Поразмышляв немного на эту тему, я вдруг устыдился. Стоит ли думать о такой ерунде, когда Аделаида лежит при смерти? Однако сознание не желало подчиняться, и мне приходилось одергивать себя снова и снова. Крейг сидел перед телевизором и жевал пиццу.
– Хочешь последний кусок? – спросил он, не отрывая глаз от «Симпсонов».
– Я и первого-то не хотел, – отмахнулся я. Через двадцать минут он довольно рыгнул.
– Ну и наелся же я! Больше ничего не лезет. Мы долго сидели, переключая каналы и выбирая что-нибудь посмешнее. Я снова вспомнил Анджелу – как она смеялась над «Мистером Бином». С удовольствием бы посмотрел, но его нигде не показывали. Анджеле было легче – время шло и понемногу отдаляло от нее смерть матери. У меня все по-другому. Аделаида не умерла, она лишь ранена, и мне предстоит длинный, а то и бесконечный кошмар угрызений совести и горьких сожалений. Может, ей лучше было умереть? И мне заодно?
От мрачных вопросов меня отвлек телефонный звонок. Я поднял трубку. Звонить могли из больницы. Это могла быть Джеки. Или Эдди. Или даже Д. Б.
Но уж кого я никак не ожидал, так это Логана.
– Привет, сынок! Ну что, досталось тебе?
– Дэнни?! Черт побери, где ты?
– Наверное, ты обидишься, но я пока не потерял надежду умереть от старости. У тебя наверняка есть кое-какие планы в отношении меня, не так ли?
– Да нет вроде бы, – промямлил я.
– Извини, что впутал тебя в эту историю. Время уже поджимало, так что другого выхода просто не оставалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34