– Эй, не будь скотом! Верни свинью на место. Оставь ребенку хотя бы его карманные деньги.
– О! Да здесь и купюры есть, – говорит Норрис, тряся копилку.
– Дай-ка сюда. – Я подхожу к нему, забираю поросенка, разбиваю его о спинку кровати и рассматриваю деньги. – Двадцать фунтов, две бумажки по червонцу.
Норрис несет вниз компьютер, а я иду осмотреть спальню хозяев. Здесь тоже все разбросано – газеты, одежда и все прочее. Я проверяю, что в шкафах, но не нахожу ничего такого, что имеет смысл воровать. Ко мне присоединяется Норрис.
– Чуть не забыл. – Он достает из кармана фотоаппарат и кладет его на полку стенки. – Ну что? Пойдем?
– Пойдем.
Мы уже направляемся к двери, когда Норрис вдруг резко останавливается, светит фонариком на туалетный столик и что-то берет.
– Кольцо, по-моему, обручальное. Золотое.
– Положи на место, – говорю я. – Оставь его.
– Это еще почему?
– Кольцо ведь обручальное! Я никогда не беру ничего подобного. Слишком это по-скотски.
– Что?
– Я никогда не краду обручальные кольца, таково одно из моих правил. А поскольку правил у меня не очень много, то тех, которые есть, я придерживаюсь неукоснительно. Обручальное кольцо – это такая вещь, которую не воруют и не закладывают. Оно для людей многое значит. Они дорожат обручальными кольцами как хрен знает чем! Оно из золота, золото можно с легкостью продать, я согласен, но для хозяина эта штуковина бесценна, пойми ты. Видак и телек запросто заменяются новыми, а кольцо ничем не заменишь. Не знаю, откуда мне все это известно, наверное, от мамаши. Она потеряла свое обручальное кольцо, когда я был еще ребенком, и, естественно, так и не нашла. Страдала по этому поводу жутко.
– Но ведь это золото, старик! Золото, черт возьми!
– Положи кольцо на место.
– Да пошел ты!
– Послушай, а...
Мои мысли вдруг начинают работать в бешеном темпе. Я подхожу к шкафу и еще раз исследую содержимое. В шкафу куча женских платьев. Я осматриваю царящий здесь беспорядок и вспоминаю о разгроме внизу. Мой взгляд падает на портрет женщины на туалетном столике – единственном участочке в доме, где каждая вещица лежит на своем месте. Именно рядом с портретом Норрис нашел кольцо.
«Почему она оставила кольцо дома?» – думаю я. И вдруг обо всем догадываюсь.
– А тебе известно, что за люди здесь живут?
– Не-а. Я о них практически ничего не знаю.
– А хозяйка? Где она?
– Что? О чем ты?
– Эта женщина умерла, верно? – говорю я. – Умерла, так ведь?
– Так. И что с того? Норрис пожимает плечами.
– А где ее семья?
– Насколько я знаю, поехала к родственникам.
Все это настолько отвратительно, что мне с трудом верится, что я не сплю.
– Какая же ты скотина! Чертов ублюдок!
– Да что с тобой происходит? – не выдерживает Норрис, когда я выхватываю кольцо из его руки.
– Пошли отсюда.
– Ладно. Приступим к погрузке.
– Никакой погрузки. Оставим здесь все, – говорю я, направляясь к двери.
– Что? Что ты имеешь в виду?
– Пойдем отсюда. Обчищать этот дом мы не будем.
– Да катись ты к черту со своими теориями! Мы набрали в этой хате столько отличных вещей!
– У парня только что умерла жена. Его дети потеряли мать. Не будем усугублять их страдания.
– Скажите, пожалуйста! Я страшно им сочувствую, черт возьми, но тоже хочу кушать! Если ты отказываешься брать все то, что мы приготовили, вали на все четыре стороны. Я же доведу это дело до конца.
– Скотина!
– Пусть даже так.
У меня появляется идея.
– Хорошо, забирай отсюда все, что хочешь. Но на мой фургон не рассчитывай.
– Да прекрати ты, Бекс, что с тобой сегодня?
Норрис говорит, что я веду себя глупо, что дело уже почти сделано, что на фоне маминой смерти эти бедолаги даже и не заметят, что их еще и ограбили, но я непреклонен.
– Что ж, тогда я пойду за своей машиной, приеду сюда чуть позже и все равно заберу то, что хочу забрать.
– Предупреждаю тебя, черт возьми...
Норрис ничуть не ниже и не худее меня, и ввязываться с ним в драку мне не хочется настолько же сильно, насколько я ненавижу его.
– И о чем же ты намереваешься меня предупредить? Собрался вызвать копов?
– Ублюдок, – говорю я.
Я выхожу через парадную дверь и направляюсь к фургону, который мы оставили за домом. Норрис все еще внутри, шарит по комнатам, и его ничуть не трогает тот факт, что женщину, совсем еще недавно в них жившую, только-только закопали в землю. Если бы она лежала в гостиной в гробу, он, наверное, и в рот ей заглянул бы, чтобы проверить, нет ли золотишка и там.
Я не могу с таким мириться. Даже по моим меркам поведение этого недоделка чудовищно.
Я подъезжаю к дому спереди, не глуша мотор, вылезаю из фургона, беру камень из декоративной каменной горки в саду и швыряю его в окно гостиной.
В тот момент, когда я запрыгиваю обратно в машину, на нескольких окнах в соседних домах отдергиваются шторы.
Я мчусь домой на сумасшедшей скорости. В моих карманах нет ничего, кроме единственной вещи – обручального кольца. Я забрал его с собой, чтобы быть уверенным, что оно не попадет в лапы Норриса. Я не намереваюсь оставлять его себе или продавать. Завтра рано утром я вернусь к дому этих людей и положу кольцо в их почтовый ящик.
А раз уж я решился на подобное, то вместе с кольцом положу и извинительную записку.
24
Простите
Этот случай напомнил мне об одной заметке, которую пару лет назад я прочитал в какой-то газете. Подробностей описанного я, естественно, уже не помню, так что расскажу вам эту историю в двух словах.
В шестидесятые годы в Лондоне или по крайней мере в Ист-Энде заправляли – вы наверняка об этом знаете – Ронни и Регги Крэй. Они избивали людей, отбирали у них деньги, в общем, творили полный беспредел.
Само собой разумеется, все их любили. В особенности богачи и разные знаменитости.
В их клубы приходили и здоровались с ними за руку поп-музыканты, кинозвезды, Барбара Виндзор и куча других известностей. Их фотографировал сам Дэвид Бейли, а их портрет писать какой-то старый болван, пользующийся огромной популярностью в те годы, – не помню имени. Ронни и Регги считались героями, богами, их обожали, ими восхищались.
Как-то раз эти ребята зверски замочили двух каких-то парней и были приговорены к пожизненному заключению. В тюрьме они провели лет тридцать, но сердцами своих обожателей продолжали владеть и там.
Все это предыстория, главное начинается только сейчас.
Несколько лет назад одну галерею ограбили, вынесли из нее половину хранившихся в ней картин. Одна из этих картин была портретом Ронни и Регги, написанным тем стариком.
Ронни и Регги узнали о случившемся и выразили по этому поводу свое крайнее недовольство.
И вот что я нахожу самым занимательным во всей этой истории – в течение буквально пары дней картину прислали им по почте с запиской, в которой приносились извинения и выражалось сожаление о произошедшем недоразумении.
Прислали двум стареющим гангстерам, просидевшим за решеткой более тридцати лет! Вот что значит уважение. Потрясающе, правда?
Кстати, так, для сведения, я к ограблению той галереи не имею никакого отношения.
25
Простите II
Расскажу вам об одном случае, когда я должен был попросить прощения, но так и не сделал этого.
Я страстный болельщик «Арсенала». В какой момент им стал, даже не помню. Еще мальчишкой, когда другие ребята рассказывали друг другу, что непременно станут пожарными, машинистами поезда и тому подобным, я мечтал только об одном: как выйду однажды на поле в знаменитом красно-белом костюме.
Я и по сей день, хоть больше и не ношу пижам и ни с кем не обмениваюсь наклейками, остаюсь фанатом этих ребят. А пару лет назад в одной из своих любимых пивнушек увидел одного из них, можете себе представить?
Я подхожу к нему, сажусь за его столик и начинаю говорить, что с раннего детства считаю их всех своими кумирами и все такое. В такие моменты меня переполняют самые приятные ощущения – я вспоминаю о том, как радовался забитым именно этим парнем голам, как впервые ездил в Хайбери, сколько мне было лет, когда я уже знал наизусть имена всех бывших и настоящих игроков «Арсенала» (я и до сих пор помню многие из них).
Ему нравится со мной общаться. Он сам мне об этом говорит.
– С тобой интересно поболтать.
Я трепался с ним и его женой полночи и был безумно этому рад. Потом взял у него автограф, мы обменялись рукопожатиями, и я спокойно удалился – вместе с сумкой этой дамочки.
Я взял ее себе на память в качестве сувенира, ну, вы понимаете.
Оказывается, этот чудак (его имени я называть не буду, почему – вам скоро станет ясно) совсем недавно купил в самой роскошной части нашего города огромный дом. А у меня – спасибо сумочке его жены – появился его адрес.
Я направляюсь к их дому дня два спустя и прощупываю почву – так, чисто из любопытства, – и возвращаюсь домой с ковриком для вытирания ног и сеткой для бутылок с молоком. Я вовсе не собирался их красть, но не смог с собой совладать.
Вы только задумайтесь: в эту сетку ставили когда-то молочные бутылки, которые опустошал сам великий футболист. А на коврике – сейчас он с гордостью красуется перед моим парадным – до сих пор сохраняются следы его знаменитых ног.
Класс!
Через три недели с небольшим ко мне перекочевывают и тяпка из его сада, и тележка, и каменная цапля, и столик. Я бесконечно ему благодарен.
Но всех этих вещей мне недостаточно. Я хочу заполучить какой-нибудь достойный сувенир, нечто такое, чем можно дорожить по-настоящему. В общем, в один прекрасный день, вернее, поздний вечер я беру отвертку, сажусь в фургон, заезжаю за Олли, и мы направляемся осуществлять мою мечту.
Для столь шикарного дома забраться в него нам удалось невероятно просто. Сначала мы проникли в гараж, дверь в котором едва держалась на петлях, потом – в сам дом через внутреннюю дверь, оказавшуюся незапертой. Я никак не ожидал подобной небрежности от игрока столь сильной команды. Увидев аккуратно сложенные у холодильника садовые инструменты – очевидно, он решил больше не оставлять их на улице, – я отметил, что перед уходом будет не лишним захватить с собой приспособление для подстрижки кустов.
– Вот это вещь, это я понимаю. Иметь в качестве сувенира что-нибудь такое – совсем другое дело, – говорю я, доставая из сушки для посуды кружку. – Наверняка это его кружка. Посмотри-ка.
– Кружка как кружка, – говорит Олли, абсолютно меня не понимая.
Он никогда не был футбольным болельщиком. Несколько матчей в своей жизни, может, и посмотрел, но больше от нечего делать. Не знаю, как вы, а лично я всегда считал, что в парнях, не увлекающихся футболом, есть что-то... странное.
Я ничего не имею против Олли, только не поймите меня неправильно. Но по личному опыту знаю, что те типы, которые равнодушны к футболу, почти всегда относятся к какой-нибудь из трех групп – трейнспоттерам, мальчикам-ботаникам или геям. Страстью к отслеживанию поездов и записыванию номеров локомотивов Олли, по-моему, не страдает. Уровень интеллектуального развития у него примерно такой, как у меня. Вот я постоянно втайне и переживаю за него – ничего не могу с собой поделать.
– Но ведь это не какая-нибудь кружка, а его кружка, – говорю я, но Олли по-прежнему меня не понимает.
– Значит, возьми ее себе.
– Конечно, возьму, черт побери! А в придачу еще и тарелку с ножом и вилкой, буду пользоваться ими во время ужина.
– Пожалуйста, – отвечает Олли. – А я прихвачу микроволновку. Его микроволновку.
– Постой, постой, – говорю я. – Мы не будем обчищать этот дом.
– Почему?
– Почему? Да потому что, потому что... Здесь живет он!
– Но мы уже обчищаем его дом, нравится тебе это или нет. И нет большой разницы в том, что именно ты или я здесь стащим, – коробку с печеньем или телевизор, видак и стереосистему.
Я задумываюсь над словами Олли и понимаю, что они не лишены смысла. Я знал, на что иду, когда выезжал сегодня из дома, хоть и тешил себя глупой мыслью, будто завариваю всю эту кашу ради ничтожной кружки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34